Анна Ахматова: мастер нелирических переживаний в лирической форме

К 133-летию со дня рождения Анны Ахматовой Prosodia подготовила ответы на пять ключевых вопросов о жизни и творчестве одной из главный фигур русской поэзии XX века.

Медведев Сергей

фотография Анны Ахматовой | Просодия

«Я родилась 11(23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан). Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена на север – в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет.

Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в "Царскосельскую оду"», – так писала Анна Ахматова в автобиографии «Коротко о себе».

Первое стихотворение Анна Горенко сочинила в одиннадцать лет. «Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина ("На рождение порфирородного отрока") и Некрасова ("Мороз, Красный нос"). Эти вещи знала наизусть моя мама».

Все были уверены, что девочка обязательно будет поэтом. Отец дразнил ее декадентской поэтессой, а узнав о поэтических опытах 17-летней Анны, Андрей Горенко (ушедший к тому моменту из семьи) попросил не позорить его имени. Так Анна Горенко стала Ахматовой м в честь татарской прабабушки.

«Моего предка хана Ахмата, – писала Анна Ахматова, – убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, и этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго. В этот день, как в память о счастливом событии, из Сретенского монастыря в Москве шел крестный ход. Этот Ахмат, как известно, был чингизидом.

Одна из княжон Ахматовых – Прасковья Егоровна – в XVIII веке вышла замуж за богатого и знатного симбирского помещика Мотовилова. Егор Мотовилов был моим прадедом. Его дочь Анна Егоровна – моя бабушка. Она умерла, когда моей маме было 9 лет, и в честь ее меня назвали Анной...»

В «Коротко о себе» Ахматова так описывает довоенную (имеется в виду Первая мировая война) жизнь:

«Я поступила на юридический факультет Высших женских курсов в Киеве. Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, я была довольна, когда же пошли чисто юридические предметы, я к курсам охладела. В 1910 (25 апреля ст. ст.) я вышла замуж за Н.С. Гумилёва, и мы поехали на месяц в Париж.

Переехав в Петербург, я училась на Высших историко-литературных курсах Раева. В это время я уже писала стихи, вошедшие потом в мою первую книгу.

В 1912 году вышел мой первый сборник стихов "Вечер". Напечатано было всего триста экземпляров. Критика отнеслась к нему благосклонно.

1 октября 1912 года родился мой единственный сын Лев.

В марте 1914 года вышла вторая книга – "Чётки"» [в него была включена значительная часть стихотворений из «Вечера». – Prosodia].


1. Как современники оценивали первые книги Ахматовой?


Первые сборники Ахматовой в целом были высоко оценены современниками. Многие отмечали их новаторский характер: по словам Бориса Эйхенбаума, на смену символистам с их музыкальным, акустическим принципом стихосложения пришли акмеисты, которые направили свои усилия на воскрешение слова, «ориентируя стих на живую речь и подчиняя его принципу динамическому, моторному».

Понятно, что высоко оценил творчество Ахматовой Николай Гумилёв. После выхода «Чёток» он написал: «В ней обретает голос ряд немых до сих пор существований, – женщины влюбленные, лукавые, мечтающие и восторженные говорят, наконец, своим подлинным и в то же время художественно убедительным языком».

Владислав Ходасевич писал о «Чётках»: «Отметив их очаровательную интимность, их изысканную певучесть, хрупкую тонкость их как будто небрежной формы, мы все-таки ничего не скажем о том, что составляет их обаяние. Стихи Ахматовой очень просты, немногоречивы, в них поэтесса сознательно умалчивает о многом – и едва ли не это составляет их главную прелесть».

Сама Ахматова очень ценила рецензию Николая Недоброво. Это первый и, как она считала, последний серьезный разбор ее творчества.

Летом 1965 года в Париже, в беседе с Н. Струве она сказала: «Он [Андрей Синявский, автор заметки о поэзии Ахматовой в «Новом мире». – Prosodia] знал всю мою поэзию, но так и не понял, а вот Н. В. Недоброво знал только первые мои две книжки, а понял меня насквозь, ответил заранее всем моим критикам, до Жданова включительно. Его статья, напечатанная в одной из книжек "Русской мысли" за 1915 год, лучшее, что обо мне было написано...»

В статье Недоброво среди прочих анализирует стихотворение Ахматовой «Настоящую нежность не спутаешь...» (1913):

Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха,
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные,
Несытые взгляды твои!

Рецензент отмечает: «Речь проста и разговорна до того, пожалуй, что это и не поэзия? А что, если еще раз прочесть да заметить, что когда бы мы так разговаривали, то, для полного исчерпания многих людских отношений, каждому с каждым довольно было бы обменяться двумя-тремя восьмистишиями – и было бы царство молчания. А не в молчании ли слово дорастает до той силы, которая пресуществляет его в поэзию?»

И далее: «…Аполлон именно так блюдет Ахматову. "И умерла бы, когда бы не писала стихов", – говорит она каждою страдальческою песнью, которая оттого, чего бы ни касалась, является еще и славословием творчеству».

«Тот, кому поэзия – спаситель жизни, из боязни очутиться вдруг беззащитным не распустит своих творческих способностей на наблюдательные прогулки по окрестностям и не станет писать о том, до чего ему мало дела, но для себя сохранит все свое искусство».

Помимо «славословия творчеству», Недоброво отмечает еще одну важную черту поэзии Ахматовой: «Ее стихи сотворены, а не сочинены. Во всяком случае, она, не губя обаяния своей лирики, не могла бы позволить себе того пышного красования сочинительскою силою, которое художнику, отличающемуся большею душевною остойчивостью, не только не повредило бы, но могло бы явиться в нем даже источником очарования.

Сказанным предопределяется безразличное отношение Ахматовой к внешним поэтическим канонам. Наблюдение над формою ее стихов внушает уверенность в глубоком усвоении ею и всех формальных завоеваний новейшей поэзии и всей, в связи с этими завоеваниями возникшей, чуткости к бесценному наследству действенных поэтических усилий прошлого. Но она не пишет, например, в канонических строфах».

Недоброво даже дает прогноз на будущее: «…не лирические задачи будут разрешаться ею в пристойной тому форме: в поэме, в повести, в драме; но форма лирического стихотворения никогда не является у нее лишь ложным обличием нелирических по существу переживаний».

Анатолий Найман в «Рассказах об Анне Ахматовой» пишет: «Ахматова, и прежде в разговорах выделявшая Недоброво среди выдающихся людей своего времени, и прежде вспоминавшая о влиянии, которое он на нее имел, сказала просто: "А он, может быть, и сделал Ахматову"».

В сборник «Чётки» вошло также известное стихотворение Ахматовой «Все мы бражники здесь, блудницы…» (1912):

Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.

Стихотворение нельзя не упомянуть: оно оказало существенное влияние на жизнь Ахматовой. Его даже можно назвать пророческим:

А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.

В «ад» – в советском варианте – Ахматова была отправлена в 1946 году.


2. Чем Ахматова не угодила советской власти?


В 1925 году подборка из 32-х стихотворений Ахматовой вошла в антологию «Русская поэзия XX века». Больше ее стихи вплоть до 1940 года в печати не появлялись. Как считала Ахматова, неофициальным решением партийных органов был наложен запрет на все ее публикации. Запрет нигде и никогда не был оглашен, но в последующие 15 лет в Советском Союзе не было напечатано ни одного стихотворения Ахматовой.

Отчасти в этом была виновата и сама поэтесса. В начале 30-х годов «Издательство писателей» в Ленинграде получило разрешение цензуры на выпуск двухтомного собрания стихов Ахматовой. Его редактором и автором предисловия и комментариев должен был стать Демьян Бедный. Ахматова предпочла обойтись без публикации.

С началом войны, ситуация изменилась: Ахматова выступала по радио, читала стихи раненым в Ташкенте; с 1944 года ее стихотворения вновь стали появляться в печати. Вернувшись из эвакуации, поэтесса дала интервью «Литературной газете». Казалось, жизнь налаживается.

В апреле 1946 года Ахматова в составе делегации ленинградских поэтов приехала в Москву и выступала на поэтических вечерах в Колонном зале (все встали, как только было названо ее имя), в Московском университете, а также в Доме литераторов и в Доме художников.

Говорят, что именно случай в Колонном зале стал поводов для постановления 1946 года «О журналах "Звезда" и "Ленинград"». Властям не понравилась популярность полуопальной поэтессы.

7 августа 1946 года члену политбюро ЦК ВКП(б) Андрею Жданову поступила докладная записка «О неудовлетворительном состоянии журналов "Звезда" и "Ленинград"». Ее авторы подготовили разбор «идеологически вредных и в художественном отношении очень слабых произведений», публиковавшихся в этих изданиях в течение двух лет.

В поле зрения попало «полное пессимизма» стихотворение Анны Ахматовой «Вроде монолога», в котором «действительность представляется мрачной, зловещей».

Так вот он – тот осенний пейзаж
Которого я так всю жизнь боялась:
И небо как пылающая бездна,
И звуки города, как с того света
Услышанные, чуждые навеки.
Как будто все, с чем я внутри себя
Всю жизнь боролась, получило жизнь
Отдельную и воплотилось в эти
Слепые стены, в этот черный сад.
……………………………
А в ту минуту за плечом моим
Мой бывший дом еще следил за мною
Прищуренным, неблагосклонным оком,
Тем навсегда мне памятным окном.
Пятнадцать лет – пятнадцатью веками
Гранитными как будто притворились,
Но и сама была я как гранит:
Теперь моли, терзайся, называй
Морской царевной. Все равно. Не надо…
Но надо было мне себя уверить,
Что это все случалось много раз,
II не со мной одной – с другими тоже
И даже хуже. Нет, не хуже – лучше.
И голос мой – и это, верно, было
Всего страшней – сказал из темноты:
Пятнадцать лет назад ты песней
Встречала этот день, ты небеса,
И хоры звезд, и хоры вод молила
Приветствовать торжественную встречу
С тем, от кого сегодня ты ушла…
…………………………….
Так вот твоя серебряная свадьба:
Зови гостей, красуйся, торжествуй!

Ахматову назвали «типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии». Припомнили ей и «блудницу». Выступивший 16 августа 1946 года на общегородском собрании писателей и издательских работников Ленинграда товарищ Жданов охарактеризовал творчество Ахматовой как «поэзию взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной». «Основное у нее – любовно-эротические мотивы, переплетающиеся с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности. Чувство обреченности ...мрачные тона предсмертной безнадежности, мистические переживания пополам с эротикой – таков духовный мир Ахматовой...»

Понятно, что такой человек не может быть полноценным строителем социализма.

Ахматову (как и другого героя постановления, Михаила Зощенко) исключили из Союза писателей. У поэтессы отняли хлебную карточку, с 1946-го по 1955-й годы её стихи не печаталась (кроме произведений из цикла «Слава миру!» (1950)).

Анатолий Найман, вспоминая 1960-е, писал: «Из исправлений самых крайних, и самых наивных, было сделанное в моем экземпляре "Четок": она зачеркнула в стихе "Все мы бражники здесь, блудницы" "бражников" и "блудниц" и вписала "вышли из небылицы" – "Все мы вышли из небылицы". Над этим можно было бы посмеяться, если бы не миллионные тиражи газет в августе 1946-го со слова ми Жданова о ней, "полумонахине, полублуднице", повторенными потом в тысячах докладов, на тысячах собраний».


3. Что такое «ахматовская строфа»?


«Ахматовской строфой» называют строфу, которой написана «Поэма без героя».

Википедия дает следующее определение ахматовской строфе: «Строфа представляет собой трёхстопный восходящий дольник с превалирующей рифменной схемой ААbССb (третий и шестой стих с мужской клаузулой, остальные с женской), при этом число стихов в строфе может увеличиваться за счёт удлинения одной из рифменных цепей с женской рифмой – такое удлинение создаёт эффект ритмической непредсказуемости и усиливает контраст между полустрофиями».

Этот Фаустом, тот Дон Жуаном,

   Дапертутто, Иоканааном,

      Самый скромный – северным Гланом

         Иль убийцею Дорианом,

            И все шепчут своим Дианам

               Твёрдо выученный урок.

А для них расступились стены,

   Вспыхнул свет, завыли сирены

      И как купол вспух потолок.


Считается, что такое строфическое построение было заимствовано Ахматовой у Михаила Кузмина, который использовал его в стихотворении «Второй удар» из книги «Форель разбивает лёд» (1927, опубл. 1929).

По словам Ахматовой, «Поэма без героя» была начата в Фонтанном доме в ночь на 27 декабря 1940 года.

Анатолий Найман писал о «Поэме...»:

«Принято говорить об Ахматовой "ранней" – от начала до паузы в несколько лет, последовавшей за Anno Domini, и "поздней" – от середины 30-х годов до конца. "Поэма без героя" написана Ахматовой "поздней" об Ахматовой "ранней" и хотя бы поэтому стоит особняком в ряду русских поэм.

В России никто из поэтов такого ранга не доживал до такого возраста. Поэма была начата Ахматовой в 50 лет. Меньше чем через два года завершена. Вскоре открылось, что завершение не окончательное.

Поэма периодически дописывалась и переписывалась, опять и опять принимая вид доведенной до конца вещи. В общей сложности это продолжалось 25 лет, то есть почти целиком всю вторую половину творческой жизни поэта. Как единое целое Поэма существовала уже в 1942 году, в ней было тогда 370 строк. За время вставок и исправлений, из которых последние появились незадолго до смерти, все прибавилось еще столько же, не считая строф, которые Ахматова оставила за пределами текста».

По воспоминаниям Наймана, «Ахматова неоднократно повторяла, что всякая поэма существует ритмом и что технически – "метр и строфа делают поэму". Она иллюстрировала это примерами Пушкина, после которого уже нельзя было писать поэмы четырехстопным ямбом, и Некрасова, чей "Мороз, Красный нос" стал новой поэмой благодаря трехсложным размерам. После метрического разнообразия в "Двенадцати" Блока, тактовика и акцентного стиха у раннего Маяковского Ахматова возвращает поэму к регулярному размеру и строфе. Размером стала одна из форм дольника, известного по ее ранним стихам и тогда же прозванного "ахматовским". Это, с малыми отклонениями от ритмического рисунка Поэмы, – "настоящую нежность не спутаешь", "Как ты можешь смотреть на Неву" и так далее. Или "Новогодняя баллада" 1923 года, размер которой бродит вокруг "Поэмы без героя", как и содержание».


4. Почему Ахматовой не нравились шестидесятники?


Анатолий Найман вспоминал:

«Она была невысокого мнения об эстрадной поэзии конца 50-х – начала 60-х годов. При этом качество стихов, как я заметил, играло не главную роль, она могла простить ложную находку, если видела за ней честные поиски. Неприемлемым был в первую очередь душевный строй их авторов, моральные принципы, соотносимые лишь с сиюминутной реальностью, испорченный вкус…

Вскоре после революции у нее на глазах произошло то, что гордо и глубокомысленно стало называть себя переориентацией интересов поэзии. Однако внешняя убедительность формулы, апломб, с которым она произносилась, были призваны, в первую очередь, обмануть читателя, внушить ему законность измены тому, отказа от того, что делает стихи поэзией. Частное мнение, особый взгляд, словом, личное отношение поэта ко всему на свете одно гарантирует подлинность всякой его строчки… Новая установка: говорить "от имени народа", "за всех людей" – разворачивала взгляд поэта, теперь он должен был направляться не внутрь, а вовне… "Мы" вытесняло из поэзии "я", впрямую и откровенно: скажем, "я разный, я натруженный и праздный", несмотря на индивидуальность опыта и переживания, годилось, потому что предполагается, что "как и многие", "вместе с другими"; а что-нибудь вроде "все мы бражники здесь, блудницы" – по понятным причинам, нет. Множество предметов и тем, так называемых изжитых или камерных и потому осмеянных, стали официально и, что несравненно существенней, по велению сердца – запретными».

Все это, конечно, шло вразрез со взглядами мастера «нелирических переживаний в лирической форме».

Впрочем, Лидия Гинзбург писала: «Ахматова говорит, что Олейников пишет как капитан Лебядкин, который, впрочем, писал превосходные стихи. Вкус Анны Андреевны имеет пределом Мандельштама, Пастернака. Обериуты уже за пределом. Она думает, что Олейников – шутка, что вообще так шутят».

Не по душе был Ахматовой и Чехов. Она говорила: «Чехов противопоказан поэзии (как, впрочем, и она ему). Я не верю людям, которые говорят, что любят и Чехова, и поэзию. В любой его вещи есть "колониальные товары", духота лавки, с поэзией несовместимая. Герои у него скучные, пошлые, провинциальные. Даже их одежда, мода, которую он выбрал для них, крайне непривлекательна: уродливые платья, шляпки, тальмы. Скажут, такова была жизнь, но у Толстого почему-то та же жизнь – другая, и даже третья».

Найман считал, что главной причиной ее нелюбви к Чехову была диаметральная противоположность их установок по отношению к искусству.

У Лидии Чуковской записана негодующая речь Ахматовой: «Чехов всегда всю жизнь изображал художников бездельниками. <...> А ведь в действительности художник – это страшный труд, духовный и физический... Чехов невольно шел навстречу вкусам своих читателей – фельдшериц, учительниц, – а им хотелось непременно видеть в художниках бездельников».

В общем, Чехова трудно отнести к людям, занимающимся «славословием творчеству».


5. Правда ли, что Ахматовой хотели присудить Нобелевскую премию?


Впервые Анна Ахматова была номинирована на Нобелевскую премию в 1965 году. Сначала академики хотели разделить премию между Ахматовой и Шолоховым. В открытых в 2016 году документах приведены слова профессора Андерса Эстерлинга, ответственного секретаря Академии: «Присуждение премии Анне Ахматовой и Михаилу Шолохову может быть объяснено тем, что они пишут на одном языке. Ничего общего больше у них нет». Эстерлинг подчеркивал, что Ахматова может претендовать на премию и в одиночку.

В итоге премию получил Шолохов, который выдвигался в седьмой раз.

В 1966 году кандидатура Ахматовой была вновь выдвинута на соискание премии (профессорами славянских языков Гётеборгского и Гарвардского университетов – Гуннаром Якобссоном и Романом Якобсоном). Но 5 марта 1966 года Ахматова умерла, а по правилам Шведской академии, Нобелевская премия может быть присуждена только живым писателям.

Prosodia.ru — некоммерческий просветительский проект. Если вам нравится то, что мы делаем, поддержите нас пожертвованием. Все собранные средства идут на создание интересного и актуального контента о поэзии.

Поддержите нас

Читать по теме:

#Бродский #Главные фигуры #Поэты эмиграции #Русский поэтический канон
Иосиф Бродский – русский поэт и метафизик

Иосиф Бродский дал русской поэтической речи мощный метафизический импульс, соединив ее эмоциональный накал с интеллектуальной изощренностью английского барокко. Prosodia предлагает ответы на пять ключевых вопросов для понимания поэзии Бродского.

#Главные фигуры #Русский поэтический канон
Иван Бунин: синестетик в классических одеждах

Восемь основных вопросов о Бунине-поэте – в день его памяти: первый русский нобелевский лауреат по литературе ушел из жизни 70 лет назад, 8 ноября 1953 года.