Владислав Ходасевич. Неоклассик и модернист

28 мая исполнится 136 лет со дня рождения Владислава Ходасевича. К этой дате Prosodia подготовила ответы на пять ключевых вопросов о жизни и творчестве поэта.

Медведев Сергей

фотография Владислава Ходасевича | Просодия

Ходасевич родился в Москве в семье выходца из обедневшей польской дворянской семьи и дочери еврейского литератора Якова Брафмана. Брафман в 34 года принял православие, а дочь отдал в польскую семью: хотел воспитать ее католичкой. Позднее он увлекся идеями реформации еврейского быта с христианских позиций.

 

Кое-какие детали из детства Ходасевича можно найти в его стихах:

 

Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго,

Бруни его обучал мягкою кистью водить.

Там, где фиванские сфинксы друг другу в глаза загляделись,

В летнем пальтишке зимой пеpeбeгaл он Неву.

А на Литву возвратясь, веселый и нищий художник,

Много он там расписал польских и русских церквей.

 

(из стихотворения «Дактили», 1927–1928 гг.)

 

Однако Фелициан Иванович стал не художником, а фотографом.

 

Из стихов Ходасевича также можно узнать, что

 

Не матерью, но тульскою крестьянкой

Еленой Кузиной я выкормлен. Она

Свивальники мне грела над лежанкой,

Крестила на ночь от дурного сна.

Она меня молитвам не учила,

Но отдала мне безраздельно все:

И материнство горькое свое,

И просто все, что дорого ей было.

 

Лишь раз, когда упал я из окна,

И встал живой (как помню этот день я!),

Грошовую свечу за чудное спасенье

У Иверской поставила она.

 

(1917)

 

В 1904 году поэт окончил гимназию и поступил в Московский университет на юридический факультет, а осенью следующего года перешел на историко-филологический, но не закончил и его: история и юриспруденция показались поэту скучными. Ходасевича увлекла литература: он посещал Валерия Брюсова и телешовские «среды», куда приходили Леонид Андреев, Максим Горький, Иван Бунин, Фёдор Шаляпин. Ходил в литературно-художественные кружки, печатался в журналах и газетах.

 


1. К какому направлению можно отнести стихи Ходасевича?

 

Сам Ходасевич так определял свои настроения середины 1900-х годов: «Было мне двадцать лет. Я жил в Москве, писал декадентские стихи и ничему не удивлялся, предпочитая удивлять других».

 

В статье «О символизме» Ходасевич писал, что знает, что такое символизм, так сказать, не понаслышке. «Я ...успел еще вдохнуть его воздух, когда этот воздух еще не рассеялся и символизм еще не успел стать планетой без атмосферы. И вот, оказывается, – в той атмосфере лучи преломлялись и краски виделись как-то особенно, по-своему – и предметы являлись в иных очертаниях…

 

У символизма был genius loci [дух-покровитель, «гений места». – Prosodia], дыхание которого разливалось широко. Тот, кто дышал этим воздухом символизма, навсегда уже чем-то отмечен, какими-то особыми признаками (дурными или хорошими, или и дурными и хорошими – это вопрос особый). И "люди символизма" и его окрестностей умеют узнавать друг друга. В них что-то есть общее, и не в писаниях только, но также в личностях. Они могут и не любить друг друга, и враждовать, и не ценить высоко...»      

 

У поэта была возможность подышать этим воздухом.

 

Первый поэтический сборник Ходасевича «Молодость» вышел в 1908 году в символистском издательстве «Гриф». Вошедшие в книгу стихи также были вполне символистскими: они полны недосказанности, намеков, таинственных и загадочных образов.

     

 

В моей стране

 

                      Посвящается Муни

 

Мои поля сыпучий пепел кроет.

В моей стране печален страдный день.

Сухую пыль соха со скрипом роет,

И ноги жжет затянутый ремень.

 

В моей стране – ни зим, ни лет, ни весен,

Ни дней, ни зорь, ни голубых ночей.

Там круглый год владычествует осень,

Там – серый свет бессолнечных лучей.

 

Там сеятель бессмысленно, упорно,

Скуля как пес, влачась как вьючный скот,

В родную землю втаптывает зерна –

Отцовских нив безжизненный приплод.

 

А в шалаше – что делать? Выть да охать.

Точить клинок нехитрого ножа

Да тешить женщин яростную похоть,

Царапаясь, кусаясь и визжа.

 

А женщины, в игре постыдно-блудной,

Открытой всем, все силы истощив,

Беременеют тягостно и нудно

И каждый год родят, не доносив.

 

В моей стране уродливые дети

Рождаются, на смерть обречены.

От их отцов несу вам песни эти.

Я к вам пришел из мертвенной страны.

 

(9 июня 1907)

 

В третьей книге «Путём зерна» (1920) перед нами предстает уже другой Ходасевич – неоклассицист, «строгий мастер безо всяких там жеманностей и лепных ненужных выражений» (по словам Зинаиды Шаховской). Как писал литературовед Сергей Бочаров, «книга полностью сложилась из стихов, написанных в годы перелома русской, а с нею и мировой истории. Всеми признано, что книга эта впервые открыла большого поэта, и сам он в итоговом собрании, по существу, этой книгой открыл свой признанный им самим поэтический путь».

 


Слезы Рахили 

 

Мир земле вечерней и грешной!

Блещут лужи, перила, стекла.

Под дождем я иду неспешно,

Мокры плечи, и шляпа промокла.

Нынче все мы стали бездомны,

Словно вечно бродягами были,

И поет нам дождь неуемный

Про древние слезы Рахили.

 

Пусть потомки с гордой любовью

Про дедов легенды сложат –

В нашем сердце грехом и кровью

Каждый день отмечен и прожит.

Горе нам, что по воле Божьей

В страшный час сей мир посетили!

На щеках у старухи прохожей –

Горючие слезы Рахили.

 

Не приму ни чести, ни славы,

Если вот, на прошлой неделе,

Ей прислали клочок кровавый

Заскорузлой солдатской шинели.

Ах, под нашей тяжелой ношей

Сколько б песен мы ни сложили –

Лишь один есть припев хороший:

Неутешные слезы Рахили!

 

(1916)

 

 

2. Что такое неоклассицизм?

 

Называя Ходасевича неоклассицистом, литературоведы во многом исходят из самоопределения поэта, который объявлял себя хранителем пушкинской и вообще классической традиции. Его стиль родственен классическому стилю, так как его границы формируются посредством критериев гармонии, простоты, естественности.

 

Программная апелляция к традиции как устойчивому философскому и эстетико-идеологическому феномену, в частности к пушкинскому канону, представляющему меру классического стиля, в современном литературоведении определяется понятием неоклассицизм.

 

На фоне модернистских экспериментов «безбаобабные строки простого поэта» (по выражению Андрея Белого) воспринималась современниками как продолжение или даже реставрация поэтической традиции XIX века.

 

Как неоклассицисту Ходасевичу был ближе не Пушкин, а Державин. В статье «Державин» (1916) он писал о прочной связи творчества и жизни, даже быта в произведениях поэта. Кроме того, Державин, по мнению Ходасевича, был «первым истинным лириком» в России, «первым поэтом русским, сумевшим и, главное, захотевшим выразить свою личность такой, какова она была, – нарисовать портрет свой живым и правдивым, не искаженным условной прозой и не стесненным классической драпировкой».

 

Кроме того, в Державине Ходасевич видел уникальное слияние служения на поприще гражданском и поэтическом.

 

В стихах Ходасевича, как и у Державина, мы видим портрет автора. Однако этот портрет далек от гармоничного. Парадоксальное сочетании классической традиции и модернистского мироощущения можно назвать одной из ключевых особенностей поэзии Ходасевича.  


              * * *

Люблю людей, люблю природу,

Но не люблю ходить гулять,

И твердо знаю, что народу

Моих творений не понять.

 

Довольный малым, созерцаю

То, что дает нещедрый рок:

Вяз, прислонившийся к сараю,

Покрытый лесом бугорок...

 

Ни грубой славы, ни гонений

От современников не жду,

Но сам стригу кусты сирени

Вокруг террасы и в саду.

 

(15–16 июня 1921)

 


3. Как Ходасевич относился к революциям 1917 года?

 

Февральскую революцию Ходасевич принял с восторгом. Поначалу и Октябрьская революция не вызвала у него отторжения.

 

В стихотворении «Путём зерна», написанном в 1917 году и опубликованном в 1920-м, выражается надежда, что к новой жизни (после смерти) идут и человеческая душа, и Россия.

 

И ты, моя страна, и ты, её народ,

Умрёшь и оживёшь, пройдя сквозь этот год, –

Затем, что мудрость нам единая дана:

Всему живущему идти путём зерна.

 

После Октябрьской революции Ходасевич поступил на службу – секретарем третейских судов при комиссариате труда Московской области. Пригодились знания в области юриспруденции, полученные в юности. Однако государственная служба Ходасевичу, в отличие от Державина, быстро наскучила, и он перестал ходить в комиссариат. Этого никто не заметил.

 

Потом Ходасевич служил в театральном отделе Моссовета и даже вел занятия в литературной студии московского Пролеткульта. В 1918–1920 годах он заведовал московским отделением издательства «Всемирная литература», основанного Максимом Горьким. В ноябре 1919 года поэт получил  должность начальника Московского отделения Российской книжной палаты.

 

Ровно через год из-за голода, холода и болезней поэт перебрался в Петроград, где с помощью Горького получил паек и две комнаты в писательском общежитии «Дом искусств».  

 

В декабре 1921 года Ходасевич познакомился с юной поэтессой Ниной Берберовой (1901–1993), в мае женился и 22 июня 1922 года уехал с нею через Ригу в Берлин.

 

К 1925 году Ходасевич и Берберова поняли, что к новой жизни (в их понимании) Россия не пришла и возвращение в СССР невозможно.

 


4. Правда ли, что Ходасевича вызывали на дуэль из-за его плохого отношения к женщинам?

 

В 1905 году Ходасевич женился на Марине Эрастовне Рындиной, эксцентричной блондинке.

 

Вторая жена Ходасевича Анна Чулкова писала о Рындиной: «Владя рассказывал, что однажды, когда они ехали на рождественские каникулы в имение Марины, расположенное близ станции Бологое, она взяла с собой в купе следующих животных: собаку, кошку, обезьяну, ужа и попугая. Уж вообще был ручной, и Марина часто надевала его на шею вместо ожерелья. Однажды она взяла его в театр и, сидя в ложе, не заметила, как он переполз в соседнюю ложу и, конечно, наделал переполох, тем более что его приняли за змею. Владе из-за этого пришлось пережить неприятный момент».

 

Брак был недолгим. Уже в конце 1907 года супруги расстались. Часть стихотворений из сборника «Молодость» посвящена как раз отношениям с Мариной Рындиной. 


                 * * *

Нет, молодость, ты мне была верна,

Ты не лгала, притворствуя, не льстила,

Ты тайной ночью в склеп меня водила

И ставила у темного окна.

Нас возносила грузная волна,

Качались мы у темного провала,

И я молчал, а ты была бледна,

Ты на полу простертая стонала.

Мой ранний страх вздымался у окна,

Грозил всю жизнь безумием измерить...

Я видел лица, слышал имена –

И убегал, не смея знать и верить.

 

(19 июня 1907)

 

Но вернемся к дуэли. Как вспоминал Ходасевич, однажды в Литературно-художественном кружке к нему подошла незнакомая пожилая дама, вручила письмо, просила его прочесть и немедленно дать ответ.

 

«Письмо было, приблизительно, таково: "Вы угнетаете М. и бьете ее. Я люблю ее. Я Вас вызываю. Как оружие предлагаю рапиры. Сообщите подательнице сего, где и когда она может встретиться с Вашими секундантами. Мариэтта Шагинян".

Я сделал вид, что не удивился, но на всякий случай спросил:

– Это серьезно?

– Вполне.

Я не был знаком с Шагинян, знал только ее в лицо. Тогда, в 1907 году, это была черненькая барышня, усердная посетительница концертов, лекций и прочего. Говорили – пишет стихи. С М., о которой шла речь в письме, Шагинян тоже не была знакома: только донимала ее экстатическими письмами, объяснениями в любви, заявлениями о готовности "защищать до последней капли крови", – в чем, разумеется, М. не имела ни малейшей надобности.

Я спрятал письмо в карман и сказал секундантше:

– Передайте г-же Шагинян, что я с барышнями не дерусь.

Месяца через три швейцар мне вручил букетик фиалок.

– Занесла барышня, чернявенькая, глухая, велела вам передать, а фамилии не сказала».

 

С Мариэттой Шагинян Ходасевич помирился, подружился и долгие годы (в том числе и в эмиграции) переписывался.

 

Любопытно, что Нина Берберова, с которой Ходасевич прожил 10 лет, и Шагинян были знакомы: у обеих были нахичеванские-на-дону корни.

 


5. Как относились к Ходасевичу современники?  

 

На современников неоднозначное впечатление производил уже сам внешний вид поэта.

 

Андрей Белый писал о молодом Ходасевиче: «Жалкий, зеленый, больной, с личиком трупика, с выражением зеленоглазой змеи, мне казался порою юнцом, убежавшим из склепа, где он познакомился с червем...»

 

«С желтым без единой кровинки лицом, с холодным, нарочито равнодушным взглядом умных темных глаз, неправдоподобно худой, входил талантливый, только начинающий пользоваться известностью Владислав Фелицианович Ходасевич. Неизвестно почему, но всем становилось как-то не по себе», – таким увидел поэта Дон Аминадо.

 

Ольге Наппельбаум в начале 1920-х Ходасевич показался старым и безобразным: «Пергаментная кожа, лоб в морщинах, маленькие глаза». Впрочем, Ольга была на 20 лет моложе поэта и, наверное, чувствовала, что и она, и ее семья несимпатичны ему.

 

Художник Владимир Милашевский описал Ходасевича следующим образом: «Пергаментно-желтое, иссушенное, скопческое лицо. Его горло было окутано, или, вернее, спеленуто черным шелковым платком, из-под которого еще виднелся и белый платок. Это придавало шее и голове мертвенную неподвижность, как у мумии. Взгляд настойчивый и упорный, как будто скрипучий. Черные волосы, безжизненные и прямые, спускались до мочек ушей. "Фараон, – промелькнуло в голове, – но не только фараон, а еще и ирокез"».

 

Нина Берберова увидела в Ходасевиче совсем другое: «С первой минуты он производил впечатление человека нашего времени, отчасти даже раненного нашим временем – и, может быть, насмерть… Фигура Ходасевича появилась передо мной <...> как бы целиком вписанная в холод и мрак грядущих дней».

 

Творчество Ходасевича современники оценивали достаточно высоко. Но со своей колокольни.

 

Подчеркнутая традиционность, строгость форм и отсутствие «небывалого языка» в сознании читателей отождествлялись с литературной стилизацией (а значит, и в какой-то степени с эпигонством). Так, Илья Эренбург увидел значительность поэта только в роли «поэтического реставратора».

 

Поэт и литературовед Глеб Струве обратил внимание прежде всего на сочетание в текстах Ходасевича приемов XIX века с «чисто современной остротой поэтического восприятия и смелостью образов»: «Рви сердце, как письмо, на части», «Прорезываться начал дух / Как зуб из-под припухших десен», «В душе и в мире есть пробелы / Как бы от пролитых кислот» – все это XX век.

 

Андрей Белый, очень высоко оценивший поэта, подчеркивал стилистическую оригинальность и самостоятельность его поэзии: «Послушайте, до чего это – ново, правдиво: вот – то, что нам нужно; вот то, что новей футуризма, экспрессионизма и прочих течений!»

 

Критик Владимир Вейдле писал: «Он взял у Пушкина все его отношение к языку, как к орудию величайшей точности, строжайшей взвешенности смысла. Только он применил эту точность... к миру, которого для классицизма нет...» 

 

Самый восторженный отклик о стихах Ходасевича принадлежит Владимиру Набокову. В эссе «О Ходасевиче» он написал: «Крупнейший  поэт  нашего  времени,  литературный  потомок  Пушкина по тютчевской линии, он останется гордостью русской поэзии, пока жива последняя память о ней».

 

Этих строк Ходасевич уже не прочитал. Они были опубликованы в 1939 году, вскоре после его смерти.


Prosodia.ru — некоммерческий просветительский проект. Если вам нравится то, что мы делаем, поддержите нас пожертвованием. Все собранные средства идут на создание интересного и актуального контента о поэзии.

Поддержите нас

Читать по теме:

#Бродский #Главные фигуры #Поэты эмиграции #Русский поэтический канон
Иосиф Бродский – русский поэт и метафизик

Иосиф Бродский дал русской поэтической речи мощный метафизический импульс, соединив ее эмоциональный накал с интеллектуальной изощренностью английского барокко. Prosodia предлагает ответы на пять ключевых вопросов для понимания поэзии Бродского.

#Главные фигуры #Русский поэтический канон
Иван Бунин: синестетик в классических одеждах

Восемь основных вопросов о Бунине-поэте – в день его памяти: первый русский нобелевский лауреат по литературе ушел из жизни 70 лет назад, 8 ноября 1953 года.