10 знаковых стихотворений главного глашатая шестидесятых – Евгения Евтушенко

В этом году известному советскому и российскому поэту второй половины XX века Евгению Евтушенко могло бы исполниться 90 лет. Благодаря своей долгой и невероятно насыщенной жизни он завоевал славу самого счастливого поэта русской литературы. Саша Ирбе выбрала десять стихотворений Евтушенко, показывающих не только особенности художественного мира поэта, но и уникальность его творческого пути.

Ирбе Саша

фотография Евгения Евтушенко | Просодия

Ни Пушкин, ни Есенин, ни Маяковский при жизни не увидели и трети того признания и известности, которые выпали Евтушенко. Переведенный почти на сто языков мира, он много лет путешествовал по России, Америке и Европе, был самым «выездным» поэтом СССР. Евтушенко позволял себе такие дерзости по отношению к власти, о которых другие не смели даже подумать. Имел огромный успех у женщин. Занимал важные административные посты. Его творческое наследие огромно.

Когда говорят о Евтушенко как о человеке эпохи, то невольно возникает вопрос: а какой он? И во времена оттепели, и в период застоя, и в перестройку, и в лихие девяностые, и в спорные – пока – двухтысячные, пускай ругаемый, но он был на виду.

В комментариях к 10 стихотворениям поэта я постаралась раскрыть не только его художественный мир, особенности стиля, но и уникальность творческого пути, самобытную личность поэта. Евтушенко – явление, в котором поэзию, судьбу и славу разделить невозможно.

0из 0

1. Вера в «светлое завтра»

ЗАВИСТЬ


Завидую я.
               Этого секрета
не раскрывал я раньше никому.
Я знаю, что живет мальчишка где-то,
и очень я завидую ему.
Завидую тому,
               как он дерется, –
я не был так бесхитростен и смел.
Завидую тому,
               как он смеется, –
я так смеяться в детстве не умел.
Он вечно ходит в ссадинах и шишках, –
я был всегда причесанней, целей.
Все те места, что пропускал я в книжках,
он не пропустит.
              Он и тут сильней.
Он будет честен жесткой прямотою,
злу не прощая за его добро,
и там, где я перо бросал:
             «Не стоит!» –
он скажет:
«Стоит!» – и возьмет перо.
Он если не развяжет,
               так разрубит,
где я ни развяжу,
               ни разрублю.
Он, если уж полюбит,
не разлюбит,
а я и полюблю,
               да разлюблю.
Я скрою зависть.
               Буду улыбаться.
Я притворюсь, как будто я простак:
«Кому-то же ведь надо ошибаться,
кому-то же ведь надо жить не так».
Но сколько б ни внушал себе я это,
твердя:
             «Судьба у каждого своя», –
мне не забыть, что есть мальчишка где-то,
что он добьется большего,
чем я.

(1955)


Несомненно, Евтушенко был очень похож на мальчика, о котором он в этом стихотворении пишет. Заносчив, прыток, в десять лет увлекся футболом так, что чуть ли не каждый день сбегал из школы, чтобы предаться любимому занятию вместе с такими же прогульщиками. Несмотря на то что большую часть своего детства провел в Москве, своей малой родиной считал поэт поселок Зима, в котором родился и провел годы эвакуации во время войны.

Как и многие мальчишки того времени, Евтушенко мечтал быть идеальным, но постоянно что-то выходило не так. Ему казалось: не хватает смелости, твердости, уверенности в себе. Книжки остались недочитанными, стихи ненаписанными, великая любовь проходила. «Кому-то же ведь надо ошибаться, / кому-то же ведь надо жить не так» – эти строки поэта очень перекликаются со строками его друга Роберта Рождественского: «Надо б, наверное, / жить / по-другому! / Но по-другому / я не умею».

Однако в Евтушенко постоянно жила надежда, что если «правильно» не удалось жить ему, значит, это удастся другому. Почти на каждом своем вечере он читал эти стихи. Читал из десятилетия в десятилетие, вкладывая в стихотворение всё новые и новые смыслы.

Конечно, в стихах присутствует зависть не только к тому мальчишке, который «вечно ходит в ссадинах и шишках», который «так бесхитростен и смел», но и к тому, у которого этот жизненный путь еще только в самом начале.

Есть версия, что стихотворение «Зависть» было посвящено Иосифу Бродскому, талант которого Евтушенко очень ценил. Но доказательств тому нет.

Мне довелось слышать эти стихи в исполнении поэта в 2016 году, спустя 60 лет после того, как он их написал. Его спросили: «А где же этот мальчик сейчас? Можете ли вы назвать хоть одного такого мальчика за последние лет тридцать». Евтушенко ответил, что не может.

Он не признавал поэтов, пишущих для себя или узкого круга знакомых. Поэта должно быть слышно, считал Евтушенко. Жаловался, что у современных детей нет той дерзости и смелости, которые были у его поколения. А эти качества, по его мнению, необходимы человеку.

«Чтоб сделать новое, нужна смелость, нужно, чтобы глаза у детей горели. Не история творит людей, а люди творят историю <...> Мне кажется, что время сейчас изменилось. Эти мальчики уже растут, бегают где-то, может, кто-то пишет стихи по ночам в блокнот, просто мы о нем ничего не знаем». Для Евтушенко была очень важна вера в «светлое завтра», в то, что придет поколение, которое добьется большего, чем шестидесятники, которое будет сильнее.

Стихотворение «Зависть» написано с частичным использованием лесенки Маяковского – приема, заключающегося в графической разбивке строк для четкого выделения пауз и смысловых ударений. У эстрадных поэтов, к которым можно отнести и Евтушенко, этот прием стал одним из любимых. Он обеспечивал легкость прочтения текста на публике, придавал его звучанию непривычность и эмоциональность.

2. Цельность – не всегда ценность

ПРОЛОГ

(Я разный)


Я разный –
          я натруженный и праздный.
Я целе-
          и нецелесообразный.
Я весь несовместимый,
                неудобный,
застенчивый и наглый,
               злой и добрый.
Я так люблю,
                чтоб все перемежалось!
И столько всякого во мне перемешалось
от запада
        и до востока,
от зависти
        и до восторга!
Я знаю – вы мне скажете:
        «Где цельность?»
О, в этом всем огромная есть ценность!
Я вам необходим.
Я доверху завален,
как сеном молодым
машина грузовая.
Лечу сквозь голоса,
сквозь ветки, свет и щебет,
и –
        бабочки
                в глаза,
и –
        сено
                прет
                       сквозь щели!
Да здравствуют движение и жаркость,
и жадность,
                 торжествующая жадность!
Границы мне мешают…
Мне неловко
не знать Буэнос-Айреса,
                 Нью-Йорка.
Хочу шататься, сколько надо, Лондоном,
со всеми говорить –
                 пускай на ломаном.
Мальчишкой,
                 на автобусе повисшим,
Хочу проехать утренним Парижем!
Хочу искусства разного,
                     как я!
Пусть мне искусство не дает житья
и обступает пусть со всех сторон…
Да я и так искусством осажден.
Я в самом разном сам собой увиден.
Мне близки
        и Есенин,
                и Уитмен,
и Мусоргским охваченная сцена,
и девственные линии Гогена.
Мне нравится
                и на коньках кататься,
и, черкая пером,
                не спать ночей.
Мне нравится
         в лицо врагу смеяться
и женщину нести через ручей.
Вгрызаюсь в книги
               и дрова таскаю,
грущу,
              чего-то смутного ищу,
и алыми морозными кусками
арбуза августовского хрущу.
Пою и пью,
              не думая о смерти,
раскинув руки,
              падаю в траву,
и если я умру
              на белом свете,
то я умру от счастья,
               что живу.

(1955)


Себя Евтушенко характеризовал так: «Во-первых, – любопытство. Это с детства. Мне всё надо было попробовать. Во-вторых – особого рода энергия, происхождение которой и для меня самого не всегда ясно. Она мне позволяет не только написать убедительный текст, но и повлиять на вещи, совсем, казалось бы, от меня далёкие». И действительно, невероятно, как в одном человеке могли сочетаться столь разные качества: «Застенчивый и наглый, / злой и добрый».

Знавшие поэта в молодости утверждали, что в нем всегда жило несколько людей, иногда не просто разных, но и противоположных друг другу. И самому ему было интересно наблюдать за их соперничеством, за их сосуществованием.

Соломон Волков считал, что это свойство и сделало Евтушенко поэтом. Внутренний конфликт побуждал автора высказаться, поделиться проблемой с другими.

Евтушенко интересно было играть, ему всегда нужна была публика, тот, кто бы его воспринимал. Возможно, дали знать о себе гены матери-певицы. Он был очень жаден до жизни, до впечатлений:

Мне нравится
              и на коньках кататься,
и, черкая пером,
              не спать ночей.
Мне нравится
              в лицо врагу смеяться
и женщину нести через ручей.

Но в те времена была принята «цельность». Если ты физик – то физик, если ты лирик – то лирик. Но Евтушенко жил по другим правилам, его девиз – «всякая стена – это дверь». Он позволял себе публично признаваться в своих недостатках.

Пою и пью,
           не думая о смерти,
раскинув руки,
           падаю в траву,
и если я умру
           на белом свете,
то я умру от счастья,
           что живу.

На первый взгляд, банальные строки, но они попадают прямо в цель, потому что таким – испытывающим бесконечный восторг от жизни, «поющим» и «пьющим» – мечтает почувствовать себя каждый.

«Он был тем, который ужасно всех раздражал… Он был самым известным русским поэтом», – писал Дмитрий Быков, отмечая, что поэзия Евтушенко, как и его личность, очень неоднородна. Рядом с воистину уникальными встречаются откровенно провальные строки, некоторые стихи невероятно затянуты, есть очень много технических неточностей, штампов. Но поэт не боялся быть глупым или сказать слишком много – боялся недосказать.

«Пролог» написан традиционной для шестидесятников лесенкой, пятистопным ямбом с мужской перекрестной рифмой. В стихотворении очень много ассонансных рифм (востока – восторга, цельность – ценность), которые в таком количестве Евтушенко начал использовать в русской поэзии первым. Они разнообразили звучание и обогатили возможности рифмовки. В стихотворении много противопоставлений и внутренних рифм, стилистических и звуковых повторов, что обеспечивает его эмоциональность.

3. «Людей неинтересных в мире нет…»

               * * *

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы – как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.

У каждого – свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.

И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди… Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.

(1961)


Вера в уникальность каждого человека – кредо шестидесятников. Не бывает неинтересной судьбы, неценной личности, бывают лишь люди, которые не сумели эту ценность увидеть. Об этом и «Никогда, никогда ни о чем не жалейте…» Андрея Дементьева, безусловного шестидесятника, которого до сих пор не признают представителем этого поколения. «Пусть другой гениально играет на флейте, / Но еще гениальнее слушали вы» – утверждает Дементьев. О значимости каждого человека и стихотворение «Винтики», написанное Робертом Рождественским: он призывает каждого верить в свою уникальность.

В «Людей неинтересных в мире нет…» Евтушенко утверждает, что у любого человека есть «свой тайный личный мир», есть предел, за который проникнуть невозможно.

В этом стихотворении скрыты и переживания поэта о его отце. После развода родителей общение с ним стало редким, и многое в его жизни было для Евтушенко загадкой. Есть в стихотворении и переживания о людях, которые ушли, унося с собой истории своих жизней. Это стихотворение – крик против смерти. Позже Евтушенко заменит крик на принятие смерти, одного из главных законов природы, – заменит на сложное, но все же примирение с ее существованием.

И в жизни поэт стремился уловить, разгадать, запечатлеть те самые миры, которые уходят вместе с человеком. Он вел огромную литературоведческую работу, разыскивая уникальные стихи и биографии поэтов, которые еще чуть-чуть – и могли бы навсегда исчезнуть в пластах истории.

Евтушенко делал своими героями обычных людей, отдавая немало времени общению с ними на заводах, в деревнях, в школах…

Стихотворение адресовано Сергею Николаевичу Преображенскому – известному в советские годы журналисту, занимавшему должность ответственного редактора в знаменитом литературно-художественном журнале «Юность». Скорее всего, стихотворение было ответом в каком-то незавершенном споре.

Евтушенко верил, что плохих людей почти нет, утверждал, что «встречал в жизни не больше десятка беспримесных злодеев», что дело не в том, пуст человек или не любопытен, а в том, что его просто не смогли разглядеть. «Тайные миры», стремление уловить главное в каждом человеке – это ребусы, разгадка которых разжигала в поэте любопытство.

«Людей неинтересных в мире нет…» написано незамысловато, со скромным использованием художественных средств, но с частым – риторических вопросов. Все это свойственно как для поэтики шестидесятников, так и для поэтики Евтушенко. Причина проста: они писали стихи, которые должны легко восприниматься на слух или с первого же прочтения, стихи для масс; они стремились не столько доставить читателю эстетическое удовольствие, сколько донести до него определенные идеи.

4. Жестокий романс

                    * * *

Я разлюбил тебя... Банальная развязка.
Банальная, как жизнь, банальная, как смерть.
Я оборву струну жестокого романса,
гитару пополам – к чему ломать комедь!

Лишь не понять щенку – лохматому уродцу,
чего ты так мудришь, чего я так мудрю.
Его впущу к себе – он в дверь твою скребется,
а впустишь ты его – скребется в дверь мою.

Пожалуй, можно так с ума сойти, метаясь...
Сентиментальный пес, ты попросту юнец.
Но не позволю я себе сентиментальность.
Как пытку продолжать – затягивать конец.

Сентиментальным быть не слабость – преступленье,
когда размякнешь вновь, наобещаешь вновь
и пробуешь, кряхтя, поставить представленье
с названием тупым «Спасенная любовь».

Спасать любовь пора уже в самом начале
от пылких «никогда!», от детских «навсегда!».
«Не надо обещать!» – нам поезда кричали,
«Не надо обещать!» – мычали провода.

Надломленность ветвей и неба задымленность
предупреждали нас, зазнавшихся невежд,
что полный оптимизм – есть неосведомленность,
что без больших надежд – надежней для надежд.

Гуманней трезвым быть и трезво взвесить звенья,
допрежь чем их надеть, – таков закон вериг.
Не обещать небес, но дать хотя бы землю.
До гроба не сулить, но дать хотя бы миг.

Гуманней не твердить «люблю...», когда ты любишь.
Как тяжело потом из этих самых уст
услышать звук пустой, вранье, насмешку, грубость,
и ложно полный мир предстанет ложно пуст.

Не надо обещать... Любовь – неисполнимость.
Зачем же под обман вести, как под венец?
Виденье хорошо, пока не испарилось.
Гуманней не любить, когда потом – конец.

Скулит наш бедный пес до умопомраченья,
то лапой в дверь мою, то в дверь твою скребя.
За то, что разлюбил, я не прошу прощенья.
Прости меня за то, что я любил тебя.

(1966)


Евтушенко, безусловно, не только самый известный, но и самый любвеобильный поэт шестидесятых. Чрезвычайная влюбчивость, как он считал, досталась ему от отца. Тот был изгнан из дома после того, как в его чемодане жена обнаружила чулки, которые предназначались явно не ей.

Стихотворение «Я разлюбил тебя... Банальная развязка» адресовано первой жене Евтушенко – Белле Ахмадулиной, а женат поэт был в этот момент уже на ее подруге Галине Сокол. После развода с Ахмадулиной прошло 7 лет, а рана все не заживала. Вновь и вновь его мучил вопрос: «Почему так вышло?»

Ахмадулина в то время сильно пила, очень неудачным, по мнению Евтушенко, был ее брак с Юрием Нагибиным, она не могла забеременеть. И во всем этом Евтушенко винил себя, считая, что сломал поэтессу как личность, обманув ее девические мечты.

Для Евтушенко – и в этом он сам всегда признавался – то, что может позволить себе мужчина, и то, что может позволить себе женщина, – вещи разные. Мужчина – охотник, женщина – хранительница очага. Как охотник поэт позволял себе, будучи мужем Ахмадулиной, романы, долгие разлуки (в чем потом раскаивался). В конце концов молодая жена стала сама искать того, а вернее, тех, на кого могла бы опереться.

Евтушенко отдавал себе отчет в том, что завоевывая сердце «экзотической птицы» (так он называл юную Ахмадулину), слишком много наобещал.

Гуманней трезвым быть и трезво взвесить звенья,
допрежь чем их надеть, – таков закон вериг.
Не обещать небес, но дать хотя бы землю.
До гроба не сулить, но дать хотя бы миг.

Устраивая семейную жизнь, он не учел, что длительная привязанность – к чему-то или кому-то – не для него. Его душа искала разнообразия. Даже занимаясь всю жизнь поэзией, Евтушенко постоянно увлекался чем-то еще: фотографией, кинематографом, историей, политикой.

«Гуманней не любить, когда потом – конец» – эта фраза продиктована не только разладом с Ахмадулиной, но и проблемами с новой женой. Галина Сокол из-за постоянных увлечений мужа и его исчезновений из дома тоже начала пить и устраивать истерики (даже до попыток самоубийства). «...К чему ломать комедь!» – это тоже про ситуацию и с Ахмадулиной, и с Сокол.

И в поэзии, и в политике, и в личной жизни Евтушенко был правдолюбом. Для него всегда было важнее сказать то, что он действительно думает, чем рассуждать над тем, какие последствия это будет иметь.

Последние лет двадцать своей жизни поэт утверждал, что причиной развода с Ахмадулиной стал аборт, который он заставил ее сделать, боясь, что ребенок помешает его творческому успеху. «Она послушалась, но простить не смогла!» – говорил он. Но воспоминания того времени, как и эти стихи, говорят, что причина развода все же была в другом: любви не осталось.

Стихотворение закольцовано образом щенка (Ахмадулина почти всегда держала собак), который никак не может понять, что же произошло, почему его хозяева вдруг закрывают друг от друга двери.

Правда, скорее всего, была и в том, что двум поэтам с их экспрессивными темпераментами оказалось тесно в одной квартире, каждому из них нужно было пространство, чтобы жить и писать.

«Я разлюбил тебя... Банальная развязка», – заявляет лирический герой. Обидная для лирической героини фраза.

В 1966 году Евтушенко читал это стихотворение на поэтическом концерте в Лужниках, где присутствовала и Белла Ахмадулина. Многие показывали на нее пальцем и шептались: «Смотри, смотри!.. Это он о ней!», «Говорят, она пьет, гуляет…»

В ответ поэтесса читала: «О, мой застенчивый герой, / ты ловко избежал позора…», еще больше провоцируя друзей и публику на слухи.

Жестко, точно порванная струна, звучит развязка стиха: «За то, что разлюбил, я не прошу прощенья. / Прости меня за то, что я любил тебя».

Невольно возникает вопрос: почему же он не просит прощенья за то, что разлюбил? А ответ прост: «Виденье хорошо, пока не испарилось». К концу их брака перед Евтушенко была не та восторженная, романтическая, точно пришедшая из прошлого века девушка-аристократка, в которую он когда-то влюбился, а современная модница, раскрепощенная, с характером, да еще и склонная к алкоголю.

Стихотворение написано традиционным шестистопным ямбом с перекрестной рифмовкой, с четкой разбивкой на строфы и строки, с отсылкой к лексике прежних веков («комедь», «допрежь», «под венец», «уст», «вериг»), что в целом не свойственно Евтушенко. Стихотворение является стилизацией под жанр жестокого романса, распространенного во второй половине XIX и в начале XX веков. Использование приема контраста в каждой строфе подчеркивает противостояние двух главных героев.

5. «Идут белые снеги…»

        * * *

Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.

Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.

я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.

И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?

А любил я Россию
всею кровью, хребтом –
ее реки в разливе
и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.

Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.

И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.

Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.

Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,

Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.

Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.

(1965)


«Когда я прочел это, у него изменилось лицо и даже чуть-чуть были на мокром месте глаза. Он мне сказал: "Женя, вы не понимаете… Женя, знаешь… Вот всё пройдёт… Вот представьте, все уйдет, политика, а вот это останется. Пока русский язык будут существовать, это стихотворение будет"», – так Евтушенко рассказывал о реакции Иосифа Бродского после того, как прочел ему только что сочиненные «снеги».

О ненависти Бродского к Евтушенко известно многим, о ней ходят легенды и анекдоты. Она напоминает вражду между Есениным и Маяковским. Первому постоянно казалось, что на двоих им не хватит места в веках, что Маяковский – это бревно, которое легло на дорогу русской литературы, и что «многие об него споткнутся и ноги себе переломают».

Таким же бревном был для Бродского главный шестидесятник.

Евтушенко в государственных органах прощали все, Бродскому – ничего. Перед Евтушенко открывались все запретные двери, послушать его поэзию набивались стадионы. Бродский в сознании многих был лишь талантливым диссидентом, обвиненным решением суда в том, что создает «ущербные и упаднические стихи», порочащие советскую культуру, стихи, которые опасны для психики молодежи.

Однако и после отъезда за границу Бродский был любимцем лишь интеллигенции, тогда как Евтушенко везде и всюду принимали как самого известного и ведущего русского поэта.

Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.

Так мог написать только поэт, влюбленный в свою страну, не мыслящий себя без нее, без ее культуры, чувствующий с ней, по выражению Николая Рубцова, «самую жгучую, самую смертную связь».

Для Евтушенко Россия – это не блеск русских столиц, не цвет богемы, не изломанность русской души, а обычные люди, обычные дома, самые бесхитростные пейзажи, герои (Пушкин, Стенька), которые этой «обычной» России служили. Для него Россия – это громадная история, в которой очень много белых пятен.

Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.

Снег – главный герой и главный образ стихотворения. Снег как белые листы памяти, снег как бесконечные просторы, снег как образ неизменности бытия, как символ первозданности, которая не исчезает.

В этой элегии Евтушенко решает для себя один из главных экзистенциальных вопросов – тот самый, от невозможности решения которого в «Людей неинтересных мире нет…» ему хотелось «кричать»: в чем смысл человеческой жизни?

«Пусть я прожил нескладно, / для России я жил» – все неровности жизни, все потери, тревоги искупает служение Родине, ее благополучию, ее культуре. И не важно, останется ли память о лирическом герое, – важно, чтобы осталась Россия. Тогда и вклад Евтушенко в культуру, и его забота о Родине останутся жить вместе с ней.

Такие установки не могли не вызвать аплодисментов правительства и народного восторга. Уж слишком стихотворение перекликалось с пушкинским:

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

Теперь эти «падшие» стали уважающими себя людьми, строителями нового государства.

Я слышала «Идут белые снеги…» в исполнении Евтушенко несколько раз. В последний – на его финальном вечере в Концертном зале Чайковского (апрель 2016-го). Он читал его в самом конце, не скрывая текущих по щекам слез, а по залу раздавался хор повторяющих любимые строки, многие стояли, точно молитву произнося «как при Пушкине, Стеньке / и как после меня», «если будет Россия, / значит, буду и я…» Публика и поэт в этот момент были едины.

А потом к Евтушенко выстроилась огромная очередь. Кто со сборником его стихов или просто клочком бумаги для автографа, кто с камерой, чтобы сделать заветное фото, а кто-то просто хотел что-то спросить.

Даже больной, уже без ноги, почти белый, уставший, он выслушивал каждого. Для него эти люди не были толпой – это были обладатели тех «тайных миров». Один мужчина спрашивал: «Помните, в начале шестидесятых вы приезжали к нам на завод?.. И мы с братом вас еще потом на речку водили?..» И Евтушенко уверенно отвечал: «Помню!»

Подходила женщина: «Дочка сегодня не смогла. Я за двоих отдуваюсь!» А в ответ ей звучало: «Счастья и благополучия вам и дочке!» Подходил поэт со сборником своих стихов, и Евтушенко говорил: «Обязательно почитаю! Большое спасибо!»

«Идут белые снеги…» написано дольником, в нем много ассонансных и классических рифм, приемов звукописи, стилистических и лексических повторов. Все это придает стихотворению особую музыкальность. «Идут белые снеги…» – лейтмотив, который держит кольцевую композицию стиха, приближает его звучание к песне.

6. Трагедия женщин

БЛАГОДАРНОСТЬ

                                        M.B.

Она сказала: «Он уже уснул!», –
задернув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съежившись, халат упал на стул.

Мы с ней не говорили про любовь,
Она шептала что-то, чуть картавя,
звук «р», как виноградину, катая
за белою оградою зубов.

«А знаешь: я ведь плюнула давно
на жизнь свою... И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.
И вдруг – я снова женщина... Смешно?»

Быть благодарным – это мой был долг.
Ища защиту в беззащитном теле,
зарылся я, зафлаженный, как волк,
в доверчивый сугроб ее постели.

Но, как волчонок загнанный, одна,
она в слезах мне щеки обшептала.
и то, что благодарна мне она,
меня стыдом студеным обжигало.

Мне б окружить ее блокадой рифм,
теряться, то бледнея, то краснея,
но женщина! меня! благодарит!
за то, что я! мужчина! нежен с нею!

Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
мы женщину сместили. Мы ее
унизили до равенства с мужчиной.

Какой занятный общества этап,
коварно подготовленный веками:
мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины – почти что мужиками.

О, господи, как сгиб ее плеча
мне вмялся в пальцы голодно и голо
и как глаза неведомого пола
преображались в женские, крича!

Потом их сумрак полузаволок.
Они мерцали тихими свечами...
Как мало надо женщине – мой Бог! –
чтобы ее за женщину считали.

(1968)


То, что многие женщины не ощущают себя представительницами прекрасного пола, способны строить жизнь самостоятельно, воспринималось поэтом как трагедия, как утрата первоначального, данного от природы.

Стирание различий между мужчиной и женщиной трагически воспринимал и Роберт Рождественский, писавший в те же годы:

Будь, пожалуйста,
              послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
        запросто…

Обоим поэтам казалось, что причина одиночества современных женщин заключается главным образом в том, что они со всем прекрасно справляются сами, не дают проявить мужчине его рыцарскую натуру, почувствовать себя сильным, нужным. Это была проблема поколения. Женщины, потерявшие мужей на войне и часто вынужденные всю жизнь самостоятельно справляться с трудностями, так воспитывали и своих дочерей.

«Мужчина в юбке. Ломовая лошадь» – так характеризует себя героиня стиха. И, сама не замечая того, очерчивает рамки отношений с лирическим героем, не давая ему увидеть в ней королеву. «Быть благодарным – это мой был долг. / Ища защиту в беззащитном теле…» – так воспринимает ситуацию он, оказавшийся в объятьях одинокой мамочки с заснувшим где-то рядом ребенком.

Такие женщины порой уже и не мечтают о взаимной любви (или бегут от этих мечтаний). Они не надеются, что кто-то разделит с ними жизненный путь, возьмет на себя часть их бытийной ноши. Чудом становится уже то, что на них просто обратили внимание, испытали к ним нежность. Но «человеку нужен человек!» – и это правило героиня загасить в себе не может.

Герой расстраивается:

Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
мы женщину сместили. Мы ее
унизили до равенства с мужчиной.

Для самого автора, не просто любящего, но боготворившего свою мать, бабушку, других близких ему представительниц прекрасного пола, предназначение женщины виделось в том, чтобы рожать детей, украшать жизнь, вдохновлять мужчину на подвиг. А вместо этого «мужчины стали чем-то вроде баб, / а женщины – почти что мужиками». Похожими строками заканчивает свое стихотворение на эту же самую тему Рождественский:

Хоть нарочно,
             хоть на мгновенье –
я прошу,
         робея, –
помоги мне
в себя поверить,
стань
        слабее.

Лирического героя Евтушенко очень расстраивает, что мало осталось в современных женщинах самоуважения, веры в себя как в представительниц прекрасного пола. Любви со случайно оказавшимся в ее жизни мужчиной героине хватило, чтобы почувствовать себя на время счастливой.

Стихотворение написано пятистопным ямбом. В нем есть ряд неожиданных метафор, сравнений («звук "р", как виноградину, катая / за белою оградою зубов»; «зарылся я, зафлаженный, как волк, / в доверчивый сугроб ее постели»), по которым можно без труда узнать автора. Встречается великолепная звукопись: «виноградину», «оградою зубов» – такое соотношение звонких согласных и гласных звуков действительно дает почти физическое ощущение перекатывающегося «р». «О, господи, как сгиб ее плеча / мне вмялся в пальцы голодно и голо» – здесь и совпадение звукосочетаний (го), и ассонансы, и диссонансы, и морфемный повтор (голо-).

7. «Иногда, если ведешь себя, будто тебе все можно, действительно становится можно»

         * * *

Танки идут по Праге
в закатной крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета.

Танки идут по соблазнам
жить не во власти штампов.
Танки идут по солдатам,
сидящим внутри этих танков.

Боже мой, как это гнусно!
Боже – какое паденье!
Танки по Яну Гусу.
Пушкину и Петефи.

Страх – это хамства основа.
Охотнорядские хари,
вы – это помесь Ноздрёва
и человека в футляре.

Совесть и честь вы попрали.
Чудищем едет брюхастым
в танках-футлярах по Праге
страх, бронированный хамством.

Что разбираться в мотивах
моторизованной плётки?
Чуешь, наивный Манилов,
хватку Ноздрёва на глотке?

Танки идут по склепам,
по тем, что ещё не родились.
Чётки чиновничьих скрепок
в гусеницы превратились.

Разве я враг России?
Разве я не счастливым
в танки другие, родные,
тыкался носом сопливым?

Чем же мне жить, как прежде,
если, как будто рубанки,
танки идут по надежде,
что это – родные танки?

Прежде, чем я подохну,
как – мне не важно – прозван,
я обращаюсь к потомку
только с единственной просьбой.

Пусть надо мной – без рыданий –
просто напишут, по правде:
«Русский писатель. Раздавлен
русскими танками в Праге».

(1968)


«Иногда, если ведешь себя, будто тебе все можно, действительно становится можно», – говорил Евтушенко, отвечая на вопрос, как ему удалось в советское время быть супер успешным литератором и при этом остаться честным человеком.

«Танки идут по Праге…», «Танки идут по правде…» – кто не знает этих двух строк, ставших визитной карточкой Евтушенко? Его способность сразу откликнуться на событие, сказать то, что еще никто сказать не посмел, его умение почувствовать пульс эпохи часто превращали поэтические произведения Евтушенко в газетные новости.

До стихотворения «Танки идут по Праге…» на счету поэта уже было несколько произведений, имевших не столько эстетическую, сколько историческую ценность. Среди них – «Наследники Сталина», по указу Хрущёва напечатанные в газете «Правда». Поэма «Бабий яр» была опубликована в «Литературной газете». Эти стихи переворачивали сознание и вызывали широкий общественный резонанс.

«Танки идут по Праге…» посвящено вводу советских войск в Чехословакию и жестокому подавлению «Пражской весны».

То, что социализм заболел, зашел не туда и его надо лечить, считали многие шестидесятники. Его лекарями они представляли себя. Многие интеллигенты тогдашнего СССР восприняли «Пражскую весну» как новый путь для воплощения ленинских идей. Ввод танков в Чехословакию стал крахом надежд на обновление социализма, обозначил окончательный поворот от периода оттепели к эпохе застоя.

Написанное 23 августа 1968 года стихотворение «Танки идут по Праге…» двадцать лет бродило по самиздату, переписывалось от руки, переводилось на разные языки.

Около полугода поэта пытались образумить, вели «воспитательные беседы». Фильм Эльдара Рязанова с Евтушенко в главной роли был снят с производства, выход новых книг в Госиздате приостановили, на некоторое время поэту запретили выезжать за границу. Евтушенко даже опасался за свою жизнь.

Метафора «Русский писатель. Раздавлен / русскими танками в Праге» воплотилась в жизнь. Евтушенко больше не верил в социализм с человеческим лицом, в «светлое завтра». После августа 1968-го мы больше не встретим у Евтушенко «эпохальных» стихов. Из его поэзии уходят экспрессия, непосредственность, легкость. Его лирический герой, прежде ощущавший себя глашатаем эпохи, ее устами, становится одним из многих, одним из тех, кого многое не устраивает в жизни, но они не знают, что с этим поделать. Раздавленной оказалась вера в справедливость.

Стихотворение написано трехударным дольником (в дольнике количество безударных слогов в строке разнится, но одинаково количество сильных долей): «ТАнки идУт по соблАзнам / жить не во влАсти штАмпов. / ТАнки идУт по солдАтам, / сидЯщим внутрИ этих тАнков».

Частое использование дольника роднит Евтушенко с его кумиром – Владимиром Маяковским. В стихотворении много сильных ассонансных рифм, столь свойственных для поэтики Евтушенко (Праге – правде, штампов – танков). Сильных – потому что слова схожи по их звукообразованию, ассонансных – потому что заударные согласные звуки не совпадают.

Присутствуют неожиданные сравнения (рубанки – танки), олицетворения («Чудищем едет брюхастым / в танках-футлярах по Праге / страх, бронированный хамством»), гротеск (танки, которые становятся не только главным действующим лицом эпохи, но и выражением сути живущих в это время людей).

Наличие в одном стихотворении сугубо прозаических и просторечных выражений («Боже мой, как это гнусно!», «прежде, чем я подохну…», «просто напишут, по правде…») и патетических строк («я обращаюсь к потомку», «совесть и честь вы попрали») – еще одна ключевая черта поэтики «разного» Евтушенко.

8. «Можно ранить даже лепестком…»

                * * *

Был я столько раз так больно ранен,
добираясь до дому ползком,
но не только злобой протаранен –
можно ранить даже лепестком.

Ранил я и сам – совсем невольно
нежностью небрежной на ходу,
а кому-то после было больно,
словно босиком ходить по льду.

Почему иду я по руинам
самых моих близких, дорогих,
я, так больно и легко ранимый
и так просто ранящий других?

(1973)


Одно из немногих стихотворений поэта, написанных в классической манере и в то же время касающихся глубинных проблем интимных человеческих отношений. Вероятно, стихотворение отражает перипетии его отношений со второй женой Галиной Сокол и приемным сыном Михаилом. Евтушенко, «так больно и легко ранимый», экспрессивный, обидчивый, но и отходчивый, часто резкий в проявлениях своих мыслей и чувств, в очередной раз задавался вопросом: «Почему иду я по руинам / самых моих близких, дорогих?..» Поэт мучился от того, что он, такой чувствительный, склонный к эмпатии, борец за правду, часто или не видит той грани, перейдя которую причиняет боль другому человеку, или, заметив ее, не останавливается в своих действиях.

Надо сказать, что не только три первых жены Евтушенко испытали на себе характер поэта, но и большое количество друзей, знакомых…

Мама Ники Турбиной (ялтинской поэтессы, очень рано покончившей жизнь самоубийством) обвиняла в гибели дочери в том числе и Евтушенко. Помогший Нике поверить в свою гениальность, окрыливший ее своим вниманием и поддержкой, в какой-то момент Евтушенко  разочаровался в девочке и не посчитал нужным этого скрывать. По воспоминаниям близких ей людей, Ника ждала его звонка годы. Исковерканного детства не смог простить ему приемный сын, обманутых надежд – первая жена Белла Ахмадулина.

Ремарк писал, что вся проблема человечества в том и заключается, что один не чувствует боль другого, ту степень боли, которую чувствует другой. И с этой проблемой Евтушенко боролся в себе всегда, со временем все внимательнее, терпимее относясь не только к близким. «Можно ранить даже лепестком» – формула душевной чуткости, которой поэт стремился соответствовать.

Но дело было, наверное, и в близких, которые не могли примириться с тяжелым характером поэта. Мне довелось наблюдать за его четвертой и последней женой – Машей, которой поэт когда-то посвятил стихотворение «Последняя попытка стать счастливым…»

Это было на его переделкинской даче, кажется, весной 2015 года. Простая, тихая Маша в течение полутора часов не сводила с мужа внимательного и понимающего взгляда, пока тот, не посмотрев на нее ни разу, общался с другими. Это был взгляд матери (несмотря на то, что Маша младше Евтушенко на 30 лет): нежный, заботливый, заранее принимающий все.

9. В государстве по имени «КАК БЫ»

За последние 2–3 года в русский разговорный язык заползло и расползлось по всей стране двусмысленное словечко «как бы...», которое как бы всё ставит под сомнение, а в то же время своей как бы ухмылочкой как бы успокаивает нашу как бы совесть... К чему бы это, а?

* * *

Я живу в государстве по имени КАК БЫ,
Где, как это не странно,
                                    нет улицы Кафки,
Где и Гоголя как бы читают,
                                    а как бы и Хармса,
Где порой как бы любят,
                                    но как бы и не без хамства.
«Это правда, что все как бы пьют
                                                       в государстве по имени КАК БЫ?»
Есть, кто как бы не пьёт,
                                        и поверьте мне,
                                                                 как бы ни капли...
«Что вообще за народ эти ваши КАКБЫЙЦЫ?»
Как бы милый вполне,
                              но бывают порой как бы воры и как бы убийцы...
В основном, все мы как бы радушны
                                                и как бы достойны.
Все у нас поголовно за мир,
                                              но бывают порой как бы войны.
В стольких кухоньках – как бы Чечня,
                                             где побоища, словно с врагами,
Сапогами,
                      ножами кухонными и утюгами.
Наше КАК БЫ – везде,
                                           словно будничное полоумье.
Как бы судьи в суде,
                                          как бы думающие – в Думе.
Мне раскрыла КАКБЫЙКА одна
                                           свою крошечную как бы тайну:
«Я в вас как бы навек влюблена.
                                   Вас читаю и как бы вся таю»
Я хочу перед Богом предстать
                                      как я есть,
                                                   а не как бы,
                                                               не вроде –
Лишь бы «как бы счастливым» не стать
                                          в «как бы жизни»
                                                          и «как бы свободе».

(17 сентября 2004, Талса)


«Я живу в государстве по имени КАК БЫ...» – одно из редких для Евтушенко сатирических стихотворений, написанное во времена, когда поэт начал периодически наезжать в Россию после вынужденной эмиграции.

«Провинциальный городок Талса в далеком штате Оклахома – место это довольно странное, на улицах ни души. Солидная профессорская должность в университете и обожающие своего странного эксцентричного профессора студенты. Сюда его забросил вихрь буйных 90-х годов. Тогда в Москве публично сожгли чучело Евтушенко, и это стало для него предупреждающим сигналом о том, что, быть может, надо опасаться и за свою жизнь, и за безопасность семьи. Он вдруг оказался своим среди чужих, чужим среди своих. В интернете прочел я пожелание старику Евтушенко повеситься на березе. Откуда такая злоба? Что дурного он сделал этим людям?» – так писал об эмиграции Евтушенко Соломон Волков, давний друг и, можно сказать, биограф поэта.

Если бы Евтушенко не прожил долгое время вне РФ, вряд ли он столь жестко и саркастично воспринял, казалось бы, мелочь: появившееся в речи разных слоев населения словечко-паразит «как бы».

Для поэта оно стало символом общественной шизофрении. «Как бы», по мнению Евтушенко, лишает человека определенности, твердости в восприятии мира.

Двойственность сознания рождает двойственность действий. Все есть то, чем оно не является. Двойственность проникает и в организм государства: «Как бы судьи в суде, / как бы думающие – в Думе…» Ярко выражен жесткий внутренний протест автора против подобного жизнеустройства:

Я хочу перед Богом предстать
                                      как я есть,
                                                   а не как бы,
                                                               не вроде –
Лишь бы «как бы счастливым» не стать
                                          в «как бы жизни»
                                                          и «как бы свободе».

Бравада последних строк искупается искренностью поэта, пониманием того, что жизнь является жизнью, любовь – любовью, свобода – свободой.

10. «Но больше гениев нам надо… людей исчезнувшего склада…»

            * * *

Великих книг у нас не стало.
Неужто ты рожать устала
пророков, русская земля?
Беда. Не гений даже я.

Стихи скучают на парадах,
а на войне – как на войне.
Я ощущаю непорядок,
когда ни гения в стране!

Но больше гениев нам надо,
и больше всех царей, вождей –
людей исчезнувшего склада, –
людей! – порядочных людей!

Эй, бабоньки, за полководство,
так, что хоть ноги уноси!
Подымем вместе производство
порядочных людей Руси!

Я – за порядочный порядок
с таким условием простым,
что если будет век несладок,
то мы его не подсластим.

Русь, будь великой на здоровье,
и буду я тобой велик,
но не за счёт великой крови,
а лишь за счёт великих книг.

(20 февраля 2004)


Мне довелось впервые познакомиться с Евтушенко в 2005 году. Впервые, потому что к 2015-му он об этом знакомстве забыл. Было это на Дне поэзии в Шахматове. Поэт приехал туда в розовом костюме с голубыми цветочками на спине. И я подумала: «Какой странный дядя!»

Многие писатели за сценой шептались: «Гусь!.. Зазнался!.. Чучело, а не поэт!» Но все это не отменяло великой суеты вокруг него, попеременного общения с ним нескольких людей одновременно. И его единственной речи, которая касалась не того, как сильно он любит Блока, а того, как сильно он любит Россию, того, что он не понимает, как в такой великой стране могло получиться, что люди совершенно перестали уважать друг друга, что народы, которые еще 20 лет назад называли друг друга братьями, стали относиться друг к другу враждебно.

«Неужто ты рожать устала / пророков, русская земля?» – ответ на постоянные разговоры 2000-х о том, что есть просто поэты, а великих поэтов нет, исчезла связь между современными поэтами и публикой. Евтушенко объяснял это не охлаждением интереса к поэзии, а оторванностью современной тогда поэзии от жизни.

«Публика не прощает одного. Скуки», – говорил он в интервью Дмитрию Быкову в конце 2010-х. И ему же про свою манеру одеваться: «Все были серыми, поэтому я себе позволил быть ярким!»

По мнению Евтушенко, именно из хороших, порядочных людей появляются поэты-кумиры своей эпохи: «Я замечаю интересную вещь: ведь у людей должна быть искорка в глазах, надежда какая-то. Сейчас я замечаю эту искорку – но главным образом у людей малоприятных. У них есть и надежда, и перспектива, и тайное веселье. А у людей безоговорочно хороших глаза потускнели…»

В стихотворении «Великих книг у нас не стало...» мы видим лаконичность выражения мысли и краткость формы, за отсутствие которых Евтушенко часто ругали. Незамысловатые рифмы (войне – стране, вождей – людей). Было это приемом или поэт «истощился» – судить не станем лишь по той причине, что поздний Евтушенко для нас еще слишком непривычен, рационален, «классичен», прост: слишком отличается сложившийся образ поэта от этих стихов.

Но безусловно одно: за всю свою долгую, плодотворную жизнь (годы творчества: 1949–2017) Евгений Евтушенко остался верен себе и идеалам своей эпохи. Таким, как «каждый человек уникален», «великие книги воспитывают великих людей», «важнее быть порядочным, чем успешным», «в наших силах сделать мир лучше», «любовь к Родине – это неизменное чувство любого хорошего человека».

Prosodia.ru — некоммерческий просветительский проект. Если вам нравится то, что мы делаем, поддержите нас пожертвованием. Все собранные средства идут на создание интересного и актуального контента о поэзии.

Поддержите нас

Читать по теме:

#Современная поэзия #Литературные сообщества
Неопочвенники, или Кукушата гнезда Кузнецова

Ядро неопочвеннического религиозного направления в условно молодой поэзии сегодня - московская поэтическая группа «Разговор», основанная в 2006 году в Москве. В нее вошли поэты Григорий Шувалов, Александр Дьячков, Николай Дегтерёв, Александр Иванов. Поэт и критик Анна Аликевич попыталась разобраться в наследии и трансформациях этой группы.

#Лучшее #Поэтическая пушкиниана #Пушкин
Леонид Аронзон: Пушкин скачет на коне

85 лет назад, 24 марта 1939 года, Родился Леонид Аронзон. Очередной материал «Русской поэтической пушкинианы» посвящен стихотворению Леонида Аронзона, в котором Пушкин оказывается творцом вселенной.