Адресат позднего Есенина

Известна максима психоаналитика Жака Лакана: «Письмо всегда приходит по назначению». Она означает, что на метакоммуникативном уровне любое сообщение: поощрение, оскорбление, улыбка, равнодушие, пожимание плечами — обязательно достигает психики. 

Проблема в том, что наиболее эмоционально заряженные «письма» опускаются сразу в оба почтовых ящика — сознательный и бессознательный. И если первый из них в принципе висит без замка, то приоткрыть второй без ключа не выйдет. 

Чем стихотворение – не «письмо»? 

I

До свиданья, друг мой (здесь и далее курсив мой - Б.П.), до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, -
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Большинство исследователей С.А. Есенина (1895-1925) считают, что это стихотворение адресовано другу последних лет поэта В.И. Эрлиху (1902-1937). За несколько часов перед смертью в «Англетере» Есенин передал ему неприметный листок и попросил прочесть позже. Там и был этот стих, написанный кровью. 

Получается, обращение «друг мой» относится к Эрлиху. Но это лишь первый уровень, назовем его сознательным. А как обстоит дело с адресацией на уровне бессознательного?  

II

Жанр русской классической поэзии, подразумевающий обращение к некоему адресату, называется послание. Он достиг наибольшей популярности во второй половине XVIII века, а уже к концу первой четверти XIX века стал менее актуальным. 

В этом жанре писали В.А. Жуковский («Послания к кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину»), Н.М. Карамзин («Послание к женщинам»), К.Н. Батюшков («Послание к Н.И. Гнедичу») — и, конечно же, А.С. Пушкин («Послание к цензору», «Послание к Галичу», «Послание Дельвигу»). 

И хотя формально большинство поэтов после 1850-ых перестали называть свои стихотворения посланиями, элемент адресации, то есть обращение поэтической речи к кому-то, в них по-прежнему оставался. Что весьма логично: стихотворение всегда подразумевает читателя или слушателя, даже если его автор с ним почему-то не определился. 

У позднего Есенина слишком часто, чтобы быть случайной, эта адресация приобретает конкретное выражение: «друг мой». 
(Сразу оговоримся: поздним мы называем период, соотносящийся с последними пятью годами жизни поэта). 

III

В раннем творчестве Есенина и в первые послереволюционные годы было как будто по-иному. Кого в это время, в конце 1910-ых, поэт мог назвать другом? 

Например, вдохновение: 

О муза, друг мой гибкий, 
Ревнивица моя.
Опять под дождик сыпкий
Мы вышли на поля. 
(1917)

Или же друг – конкретный человек, товарищ Есенина тех лет новокрестьянский поэт Н.А. Клюев, которому стих и посвящен: 

И тот, кого ты ждал в ночи,
Прошел, как прежде, мимо крова.
О друг, кому ж твои ключи
Ты золотил поющим словом?
(1918)

Впрочем, друг может не именоваться вовсе и фигурировать в стихотворении ради ритма, а не семантики: 

Строен и бел, как березка, их внук,
С медом волосьев и бархатом рук.
Только, о друг, по глазам голубым –
Жизнь его в мире пригрезилась им. 
(1917) 

Эпоха революций в России стала переломным моментом в поэтике Есенина. Из юного стихотворца, щеголявшего крестьянским происхождением и ходившим по столице с гармошкой (мемуар Шкловского: Зинаида Гиппиус, увидев на ногах поэта валенки, прищурилась через лорнет и вопросила: «Что это у вас за странные гетры?»), он превращается в трибуна коренного передела мира. 

Хватит «белой березы под моим окном» — настало время «Христово тело выплевывать изо рта». 

Всего за пару лет им создаются маленькие поэмы, направленные, ни больше ни меньше, на низвержение мироздания: «Певущий зов», «Отчарь», «Октоих», «Пришествие», «Преображение», «Иорданская голубица», «Инония», «Небесный барабанщик», «Кобыльи корабли», «Сорокоуст». Эти тексты религиозные и антирелигиозные, просоветские и антисоветские, графоманские и гениальные. Их вдумчивый анализ – тема отдельного большого исследования. 

Постепенно меняется и ментальное состояние Есенина. Он начинает все больше и больше пить, и к середине 1920-ых оказывается абсолютно опустившимся человеком, который рассорился с подавляющим большинством старых друзей. 

Как раз незадолго до этого в его стихах и появляется «друг мой». 

IV

Стихотворение «Сторона ль ты моя, сторона…» из сборника «Исповедь хулигана» заканчивается так:  

Только сердце под ветхой одеждой
Шепчет мне, посетившему твердь: 
«Друг мой, друг мой, прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть».
(1921) 

Что это значит? Во-первых, друг – это сам поэт, сумевший достичь откровения: лирический герой через маску «сердца» обращается к самому себе. Во-вторых, эта адресация происходит в контексте приближающейся гибели. 

Похожее происходит в известном тексте «Пой же, пой…» из берлинского сборника «Стихи скандалиста». Здесь друг появляется аж трижды. Известен пьяный, липкий пафос этого произведения: цензура не пропустила его в «Москву кабацкую», хотя оно и упомянуто в оглавлении.

Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их на хер…
Не умру я, мой друг, никогда.
(1922) 

То, что друг идет рука об руку со смертью, подтверждает и неопубликованное в сборниках «Памяти Брюсова». Есенин в целом неоднозначно относился к старшему символисту (об этом говорят, например, мемуары М.Д. Ройзмана), поэтому не мог не посвятить строк на его смерть. 

Но все же были мы
Всегда одни.
Мой милый друг,
Не сетуй, не кляни!

Вот умер Брюсов,
Но помрем и мы, -
Не выпросить нам дней
Из нищенской сумы.
(1924) 

Названный «моим милым другом», как отсюда видно, — не Брюсов, а кто-то иной. Кто?

V

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
(1923) 

«Черному человеку» посвящены десятки исследований: про время написания, «шею ноги» (ночи?), образную эволюцию антагониста (многочисленные черти: Ивана Карамазова, Владимира Соловьева и др.). Мы лишь хотим отметить, что и здесь Есенина преследует друг мой. 

Контекст его посещения не меняется: приближение смерти, пьяный угар, крики, споры. Черный человек – альтер-эго, доппельгангер, Тень – не просто так появляется в зеркале и исчезает после его разбития. 

Зеркало есть то, что показывает себе себя. С его помощью человек осознает именно это отражение как собственную личность. И когда эта личность убивается пьянством несколько лет подряд, она неминуемо превращается в Черного человека. И видеть его – невыносимо. 

Это понятно. Но к кому же обращено стихотворение? Кому поэт адресует свое «друг мой, друг мой»? Конечно, себе самому – но не тому, каков он сейчас, а тому, каким он был раньше. 

Поздний Есенин – это сплошь пьяные больные стихи не столько о том, как плохо живется теперь, сколько о том, как хорошо жилось тогда, в стране заснеженных березок и розовых коней. Про то, как тягостно жить в мире, в котором семерых щенят утягивают в мешок, пес издох, а низкий дом давно ссутулился. 

Единственно возможной адресат стихов в таком изуродованном, испитом мире – старый и добрый юный Я, который спал в амбаре и приходил с разбитым носом домой, а потом гулял по Петрограду с гармошкой и вдохновенно смотрел на Блока. 

Последний друг мой, который умер. 
…

Итак, последнее стихотворение Есенина «До свиданья, мой друг, до свиданья» направлено двум адресатам: сознательно – Вольфу Эрлиху, бессознательно – самому себе из прошлого. Оно понадобилось, потому что доступ к светлым воспоминаниям закрыт на ключ нескончаемой боли: до ее эпицентра никак нельзя добраться напрямую. И если психоаналитики используют для обхода охраны толкование сновидений и речевые ошибки, то поэты – собственные стихотворения. 

«До свиданья, друг мой, до свиданья» — это итоговые слова, написанные кровью и сказанные на последнем издыхании. Это завершающее сообщение, поскольку другие (как раз те, что мы привели в данной работе) как будто не были восприняты их автором. Это прощальный текст, написанный собой нынешним к себе старому. 

Это письмо, которое все-таки пришло по назначению. 

О премии «Пристальное прочтение поэзии 2023»

Литературный конкурс эссе «Пристальное прочтение поэзии» направлен на выявление и поддержку авторов, которые владеют навыками критического письма о поэзии, интересным читательским опытом, а также популяризацию опыта вдумчивой интерпретации поэтического текста. В 2023 году премия проводится медиа о поэзии Prosodia с проектом «Школа критики», который поддержан Президентским фондом культурных инициатив. «Школа критики» инициирована общественным движением «Ассоциация музейных работников». 

Заявки принимаются в шести номинациях:

• «Лучший опыт интерпретации одного стихотворения классика»;

• «Лучшая рецензия на свежую поэтическую книгу».

• «Лучшее эссе о творчестве поэта»;

• «Лучшее эссе о ключевой традиции или ключевом образе в русской поэзии»;

• «Лучшее эссе о роли поэзии и поэта в современном мире»

• «Лучшее эссе на тему “Алгебра канона: как устроена поэтическая традиция”» - в этой номинации приветствуются работы, разъясняющие стиховедческие, историко-литературные, литературоведческие, эстетические понятия и проблемы, необходимые для понимания того, как устроена поэтическая традиция. 

Главное требование к заявкам: работы не должны быть ранее опубликованы.

Сроки приема работ: с 1 августа до 30 октября 2023 года. Произведения на соискание Премии могут выдвигаться как самими авторами, так и редакциями литературных журналов, издательств, литературных объединений, известными поэтами и критиками. Один автор может подать только одну заявку в одной номинации. Автор может выдвинуться в нескольких номинациях. Автор или номинатор должны представить в Оргкомитет следующие материалы:

• текст эссе (электронная версия);

• краткие биографические сведения (ФИО, город, образование, вид деятельности, основные публикации) и контактные данные соискателя (электронная почта и мобильный телефон).

Эти данные отправляются одним файлом в формате doc. Заявки и работы можно направлять на электронный адрес: kozlov.prosodia@gmail.com с пометкой «Пристальное прочтение поэзии» в теме письма.