Андрей Родионов: «Слова часто описывают не совсем то, что я видел, а как будто бы что-то ещё»

Справка об авторе

Андрей Родионов родился в 1971 году в Москве. Закончил Московский полиграфический институт. 17 лет работал в музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко в красильном цехе. Публиковался в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Воздух» и др. Член Товарищества «Осумбез» (2002–2005).

Два года прожил в Перми, пока там шла «культурная революция». Организатор и ведущий Московского поэтического слэма с 2003 года и Всероссийского слэма с 2010 года. Победитель поэтического турнира «Русский слэм». Лауреат премии «Триумф», Григорьевской поэтической премии, премии журнала «Дети Ра». Вместе с женой Екатериной Троепольской написал несколько поэтических пьес и создал фестиваль видеопоэзии «Пятая нога».



1. Меняется ли замысел стихотворения по мере его написания? Или «эпический подход» (а вас относят к числу поэтов, разрабатывающих так называемый «новый эпос») во главу угла ставит историю?

Подход меняется, когда ты проходишь свою же историю заново, проговаривая ее. Для меня история существует, если я ее проговорил, если я смог ее пересказать своими словами. Я очень много хожу и думаю, мечтаю, как и многие, и иногда мне хочется заново все пройти, но слова часто описывают не совсем то, что я видел, а как будто бы что-то еще. Вырыпаев так говорит – «всегда есть что-то еще».

2. Изменилась ли ваша поэзия после того, как вы начали писать пьесы? Существует ли какой-то взаимообмен между вашей поэзией и вашей драматургией?

Я начал писать пьесы, еще в восьмом классе школы, и сразу стихами, как Шекспир, чего уж стесняться. Так что не мешает, нет.

3. Перечитываете ли вы свои стихи, а, перечитывая, находите ли в них новые смыслы? Меняете ли текст со временем? Если можно, примеры.

Я, как и многие, испытываю иногда соблазн переделывать старое, и иногда что-то мелкое, незначительную неточность можно удачно исправить, но вот масштабные переделки для меня всегда оказывались мучительны, я помню наш с Катей компромисс, когда мы по просьбе режиссера увеличили на треть объем пьесы «Нурофеновая Эскадрилья» и сократили одного героя. Мне запомнилось это неприятное чувство, мы вскоре вернули все обратно, да и судьба у той постановки не сложилась. Недавно я переделал свою поэму про лягушачьего царя, поменял тифозный барак, фигурировавший там, на ковидный и, считаю, дал поэме вторую жизнь. Хотя многим это и не понравилось – например, Кате.

4. Есть ли у вас поэтические единомышленники – среди современников, в прошлом? Как вы думаете, важно иметь единомышленников, важно быть частью какой-то группировки? Важно ли поэту часто видится с другими поэтами, в конце концов?

У меня есть поэтические единомышленники и поколенческие – Воденников, Сваровский, Степанова, Сен-Сеньков, и дружеские связи с группой Осумбез – Данилов, Емелин, Богомяков. Поэту удобнее войти в большой мир в составе какой-нибудь группировки, но найти такую группировку может только человек с чистым сердцем.

5. Что дает импульс к работе (подслушанное, увиденное, запах)?

Импульс – это то, что увидишь на улице или кто-то расскажет, тогда у меня загорается лампочка, и все – уже готов писать.

6. Делаете ли во время работы рисунки?

Да, я делаю рисунки, особенно когда мы работаем над пьесой.

7. Проверяется ли стихотворение чтением вслух (себе или другим)?

Да, я всегда проверяю, никогда не угадаешь, что будут слушать.

8. Какие ощущения у вас связаны с окончанием работы?

В конце работы эйфория и сразу за ней – депрессия.

9. Оказывают ли на вас какое-нибудь влияние рецензии? Могут ли у вас опуститься руки после нелестных слов в свой адрес? Как вы вообще оцениваете работу «критического цеха» в данный момент?

Рецензии важны, мне важно любое слово, сказанное о моем творчестве, хотя я, как и многие, очень тяжело переживаю критику, но тут уж ничего не поделаешь, такая профессия. Критический цех, если говорить о литературе вообще, не балует меня упоминанием, а в театре ситуация лучше, но на самую малость. Театральные критики любят подчеркнуть, что я замечательный поэт, а литературные критики обращают внимание прежде всего на то, что я организатор слэмов – видимо, им это важно.

10. Когда (время дня) лучше пишутся стихи? И как долго?

Я пишу, когда можно и где возможно: утром, в очереди, в метро, в такси, могу писать месяц. Когда мы с Катей пишем пьесу, я пишу непрерывно, пока не закончу начатое.

12. Назовите свое любимое стихотворение (из своих), о котором вы могли бы сказать, что-то вроде «ай да Пушкин, ай да сукин сын!»

Нежность

Теперь, когда нежность над городом так ощутима,
когда доброта еле слышно вам в ухо поет
теперь, когда взрыв этой нежности как хиросима
мой город доверчиво впитывает ее

как нежен асфальт, как салфетка, как трогает сердце
нежнейший панельный пастельный холодненький дом
чуть-чуть он теплее, чем дом предыдущий, тот серый,
а этот чуть розовый, нежность за каждым окном

в чуть стоптаных туфлях приходит прекрасная нежность
и мягко, почти не касаясь твоей головы
погладит тебя и тебя дозировкою снежной
мы нежной такою и доброй не знали Москвы

вот тихо меж нами летают добрейшие птицы
как мертвые мягкие руки нам машут они,
все-все нам прощают и высшая нежность столицы
нам ласково светят неяркие эти огни

и вдруг это слово неясное – «дегенераты»,
услышишь его и подумаешь нежно : «что-что?»
какие-то гады нам в городе этом не рады,
да как можно нас не любить и, простите, за что?

наверное тот автомат, что считает поездки
ноль видит на карточке мятой – наверно не рад
тот тихий мужчина, чьи пальцы блестят от нарезки,
чей мутен от выпитой водки затравленный взгляд

о, вся эта злоба от водки, от выпитой водки!
от водки и пьяных и жадных до денег девиц!
о, это шипение нежности в этих нечетких
во тьме силуэтах отрубленных рук или птиц

мы нежности этой ночной и московской солдаты
мы дышим восторженным дымом и мятным огнем,
еще иногда называет нас «дегенераты»
печальный прохожий, мы с нежностью помним о нем

(2007)


Материалы по теме: Андрей Родионов. По дороге в Ельдигино