«Чтобы жизнь смогла превратиться в речь»: о книге Светланы Кековой «Яблоко и крест»

Напоминаем, что заявки на конкурс «Пристальное прочтение поэзии» принимаются до конца сентября 2024 года, подробнее - в Положении о конкурсе. 

Справка об авторе

Татьяна Вячеславовна Зверева - доктор филол. наук, профессор Удмуртского государственного университета, г. Ижевск. Преподаватель, исследователь русской литературы XVIII – XIX вв., литературный и театральный критик. Публикуется в научных изданиях, журналах «Новый мир», «Страстной бульвар», газете «Экран и сцена».

Кекова С. Яблоко и крест: избранное, М.: Б.С.Г. – Пресс. 2021.

«Яблоко и крест» – итоговая на сегодняшний день книга Светланы Кековой, включающая в себя около 500 стихотворений, написанных в разные периоды творчества. Сборник содержит пять поэтических разделов («Размышления над картой звездного неба», «Гость с оторванным крылом», «Сокровище этого дня», «Волшебная рыба», «Золото, облако, синь») и шестой («Обретение сада»), включающий в себя три поэмы. 632 страницы и почти 2 килограмм веса (если исчислять поэзию количественным методом). Такова формальная структура сборника, выпущенного в 2021 году московским издательством Б.С.Г. – Пресс. «Избранное» почти всегда связано с авторским риском – не всегда новый порядок образует целостную смысловую структуру. Но, кажется, Светлане Кековой удалось избежать распада поэтической формы и вопреки внушительному объему книга характеризуется целостностью.

Уже название книги – «Яблоко и крест» – задает ее особое символическое измерение. Прежде всего, «яблоко» и «крест» – это архетипические пространственные формы (круг и пересекающиеся линии). Название отсылает к двум главным Книгам – Ветхому и Новому Завету. На страницах поэтического сборника соединились весть о гибели и весть о спасении, проступили два важнейших мифа человеческой культуры – об изгнании из сада и его обретении. Здесь Отец терпеливо ждет своих блудных сыновей, а Адам продолжает свой тяжкий труд именования. Наконец, в «Яблоке и кресте» чудесным образом переплетаются природное и историческое – бабочки, муравьи, пчелы, рыбы и птицы являются полноправными участниками всемирной истории, а осины, ивы сосны, каштаны и одуванчики свидетельствуют о Творении. Время этой книги – «от Пятницы Страстной до Фоминой недели», «от Крещения до Рождества», от «первого дня от Сотворенья мира» до «последних времен», то вечное время, которое неизменно проступает в «здесь и сейчас». Художественное пространство простирается «от океана до океана», «меж маревом цветов и тонкой мглой морозной, // меж солнечным лучом и мелкой пылью звездной». Между этими полюсами – жизнь самого автора, Светланы Кековой, ученого-филолога и поэта. Добавим – большого Поэта, уже не одно десятилетие занимающего нишу на литературном небосклоне России.

Поэт видит время задолго до его реальных шагов, и книга стихов Светланы Кековой появляется в канун «некалендарного» XXI века. «Как рыбы попадаются в пагубную сеть и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них», – эти слова из Экклезиаста поставлены эпиграфом к одному из стихотворений, но могли бы предварять и книгу в целом. Кажется, что историческое (по своей сути, «бедственное») время за редким исключением почти не проникает в стихи («Чем мысль отчетливей, чем чувство горячей, // тем больше мы найдем разгадок и ключей, // предчувствия и сны свои откроют тайны, // мы вникнем в мятежи и Польши, и Украйны…» [с. 523]; «Мы зашли в тупик. Мы дошли до точки. // Мы уселись все на огромной бочке, // И она качается, как ни странно, // На волнах всемирного океана – // Не простая бочка, пороховая… // А вокруг – четвертая мировая…» [с. 532], «Мы плывем на бессмертном “Титанике”…» [с. 439]). Подобных поэтических строк в книге немного, но вместе с тем, дыхание истории остро ощущается, поскольку человечество после изгнания из рая обречено жить в «ненадежном году», окруженным «огнем столетий», по точному определению О. Мандельштама.

Для Светланы Кековой, чья поэзия относится к руслу «метафизической» или «религиозной», путь спасения связан с поисками «надысторического» – той исходной глубины, которая только одна обеспечивает необходимую высоту человеческому духу, что в конечном итоге и дарует победу над бренностью и смертью. Вот почему через всю книгу проходят образы «птиц» и «рыб» (познавшая глубину рыба взмывает к небесам птицей). Птице-рыбы и рыбо-птицы соединят поэтический универсум, обнажая условность пространственных разделений – верха и низа, воды и неба, глубины и высоты, ада и рая. Поэтический мир Светланы Кековой не знает устойчивых границ – он всякий раз рождается заново в Слове, и даже небо не является гарантом спасения и может нести весть о гибели и обернуться «воздушной ямой» («Мандельштама мы видели, Блока ли // уходящими вниз головой // в непомерные ямы воздушные, // где беременны смертью слова… [c. 189]). И не случайно в «Последнем псалме» текущая река «впадает в небо», а граница между дольним и горним окончательно стирается.

В «Яблоке и кресте» Творение отражено в человеке, остро ощущающем собственное несовершенство, но одновременно преклоняющемся перед подлинностью Божественного замысла о самом себе и мире. В силу этого на первый план выступает благоговение перед «простыми вещами», которые являются проводниками Божественного голоса:

Душа и тело, пепел и огонь,

Седло, уздечка, укрощенный конь,

смерть и бессмертье, лепет и молчанье,

вино и виноградная лоза,

искусный фехтовальщик и рапира –

все это явь, простые вещи мира,

и в то же время – Божьи голоса [с. 333].

В своем предельном выражении религиозная поэзия есть преодоление субъектности (настолько, насколько это вообще возможно в литературном творчестве). Поэтически точно об этом сказала Ольга Седакова: «…несчастен, // кто делает дело и думает, что он его делает, // а не воздух и луч им водят…» Однако Светлана Кекова на этой самой субъектности как раз настаивает – лирическое «Я» доминирует в поэтических текстах даже при отсутствии грамматических маркеров. Во многих стихах смысловое ударение падает на местоимение первого лица, которое часто появляется в первой же строке («Я б хотела с рыбой породниться…», «Я вспомнила владычество Астарты…», «Я буду вглядываться в прожилки…», «Я траву читаю, словно простую книжицу…», «Я ушла далеко по дороге, заросшей бурьяном…», «Я научилась жить средь горя и утрат…» и т.д.). Подлинный религиозный опыт всегда личностен, ибо спасение обретается на тесном пути, по которому человек идет один.

Слово в стихе также утрачивает присущую русской культуре рефлективность. Светлана Кекова не сомневается в способности слова быть выражением высшей реальности. Поэзия – непрерывная работа именования, найденное слово лишь на мгновение освещает тьму («…и слово выходит из мрака и снова уходит во мрак…» [с. 239]), но именно эти вспышки света-слова не позволяют миру окончательно раствориться в хаосе. Не случайно Адам – один из главных героев кековской лирики, своего рода alter ego поэта. Непрерывность бытия обеспечивается непрерывностью именования – поэт окликает мир, вновь и вновь воскрешая его, отливая жизнь в выверенные афористические формы и разгадывая тайну речи:

…и из молчанья, как из тайника,

нам явлен мир подобием загадки

в непостижимой маске языка [с. 46];

Чтобы жизнь смогла превратиться в речь,

Нам дается сила и право – течь,

Как течет река и впадает в небо [c. 209].

«Яблоко и крест» – своего рода поэтический универсум, пространство смыслопорождения. Архитектоника сборника (расположение глав, циклов, их семантическая сочетаемость и т.д.) условна, вследствие чего чтение избранных стихотворений лишено строгой последовательности. Вряд ли можно применить по отношению к данному сборнику определение «сад расходящихся тропок» (Борхес), но в «Яблоке и кресте» обнаруживается множество смысловых пластов, образующих пересекающиеся и параллельные сюжетные линии. На страницах книги возникает литературная вселенная (отсылки к Пушкину, Гоголю, Достоевскому, Набокову, Бунину, Блоку, Гумилеву, Ахматовой, Мандельштаму, Тарковскому, Бродскому, Гомеру, Данте, Уитмену…). Литературные цитаты и реминисценции перекликаются с живописными (Рублев, Брейгель, Босх, Шагал, Фальк…). Ветхозаветные образы (Моисей, Ной, Давид, Исаак и Иаков, Авраам и Исаак, Иов…) вопрошают о Боге наравне с новозаветными (Савл–Павел, Иуда, Петр, Мария, Марфа, Христос…). В «Яблоке и кресте» проступают страницы Экклезиаста, Книги царств, Книги перемен, Откровения Иоанна, открываются миры Древнего Рима, Древнего Китая и Древнего Египта… Созданный Светланой Кековой поэтический вертоград живет в соответствии с христианским календарем, на котором отмечены значимые для новой истории события – Рождество, Страстная неделя, Страшный суд.

Вопреки большому объему сборника, заведомо исключающему единство, он удивительно монолитен. Эта целостность обеспечивается авторской позицией – последовательной и непререкаемой верой в Божественную сущность мира. Символично, что открывающее «Яблоко и крест» стихотворение («Ко мне сегодня ангел прилетел…») восходит к «Пророку» А. Пушкина. Пушкинский шестикрылый серафим «перстами легкими» касается зениц будущего пророка, «многоочитый ангел» оставляет пару глаз лирической героине, благодаря чему открывается ее поэтический и человеческий дар. Завершает сборник стихотворение «Воскресение», название которого говорит само за себя. В последней строфе вновь сходятся два важнейших символа, явленных в названии, – крест («Спаситель») и яблоко («райский сад»):

                         …и Спаситель

Теперь войдет в мою обитель –

И будет дом, как райский сад. [c. 613]