Евгения Риц. «Я», растворённое в ритме

В 2020 году Евгения Риц выпустила свою третью книгу стихов – «Она днем спит» (М.: Русский Гулливер). Prosodia предлагает такое прочтение, в основе которого – сюжет об обретении «я» в пространстве стихий и чужих голосов.

Грицаенко Дарья

Фотография поэтессы Евгении Риц | Просодия

Евгения Риц 

Невозможно объяснить рационально, о чём стихи Евгении Риц. Если говорить в самых общих выражениях, её стихи – о вечных циклах жизни и смерти, неразрывной связи души и тела, материи и духа, земли и неба, а также о том, что всё это в некотором смысле – одно и то же.


Столь масштабный замысел может объясняться тем, что третья книга Евгении Риц вышла после более чем десятилетнего перерыва и включает стихотворения разных лет, о чём говорит, в частности, цикл «Лето 2010-го года» (остальные стихи не датированы). Предыдущие книги – «Возвращаясь к лёгкости» (М.: ОГИ, 2005) и «Город большой. Голова болит» (М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2007). В последние годы Риц чаще публиковалась как критик и была дважды номинирована на премию «Неистовый Виссарион» (2019 и 2020).


Суждение Александра Уланова о второй книге Евгении Риц вполне применимо и к новой: «Риц стремится прорваться к внесловесному опыту. В её стихотворениях прекрасно используется многозначность языка. Стихи Евгении Риц – научение "шороху и песку", которое не приводит к потере ни личности, ни личной связи с миром, а, наоборот, только через них и возможно. Как ни странно, это действительно опыт освобождения»1.


Манера речи Евгении Риц оказывается настолько заразительной, что авторы всех четырёх мини-предисловий к книге пишут в том же духе – образно и неконкретно: «космогенез Эмпедокла в его нежнейшем аспекте» (Андрей Тавров), «воплощение особого рода свободы» (Василий Бородин), «это мир, ещё более плотный…» (Кирилл Кобрин), «ощущение причастности к миру в его мельчайших проявлениях – и вместе с тем отстранённости» (Дарья Христовская). Это почти ничего не сообщает об особенностях авторского стиля Евгении Риц, но даёт довольно точное представление (скорее, ощущение), с чем читателю предстоит встретиться в её художественном мире, а именно – вслед за её внимательным взглядом проникнуть в суть земли, неба и даже собственного тела:


Глаз – окно, но дно глазное тоже

Над ногами и ведёт туда,

Где сосуды на дворец похожи,

Весь в квадрате тени или льда,

И на нём цветут такие лица,

Залипая медью и плотвой,

Что она готова веселиться

В этом доме с голой головой (с. 48).


Теснейшую взаимосвязь материи и духа Риц передаёт расплывчатыми, сложными образами. В её стихах все формы неустойчивы, границы зыбки, часть главенствует над целым, субъекты объективированы, а объекты переходят в субъекты, проникая друг в друга и постоянно меняясь ролями: «Шёл целый месяц до луны» (с. 44), «Тайна тает на губах улыбок, / Замерзает на глазах недомолвок» (с. 35).


Лирический субъект практически неуловим – в стихах Риц крайне редко встречаются личные местоимения, которые бы указали на субъект действия; фокус внимания смещён на само действие лирического сюжета, при этом оно тоже может быть тонким, неочевидным: рост, взгляд, сон, наблюдение, воспоминание. Кажется, что лирический субъект вовсе отсутствует как активный персонаж – или, точнее, он пребывает в тотальном слиянии с окружающим миром, в медитативном растворении в нём; он настолько глубоко проникает в тайны мироздания, что чувствует себя одновременно во многом: «Я простой деревенский пищальщик» (с. 36), «Я огонь в бельме у полководца» (с. 37), «Я наколка на запястье урки» (с. 38).


Четырёхчастная композиция книги наводит на мысли о четырёх стихиях, четырёх сторонах света художественного мира, где нарушены все законы пространства и времени, или о четырёх временах года, в течение которых лирическое «я» выкристаллизовывается – чтобы вдруг высказаться прямо и ясно, посвящая стихи памяти Марии Вирхов (с. 77), Натальи Горбаневской и Григория Дашевского (с. 102) или родного дедушки:


Вот мёртвый прадед  мёртвый изначально,

Он экспонат, о нём и речи нет.

Но вот я с дедом, мне 12 лет

(Понятно, фотография случайна).

Но вот знакомые  у них в фейсбуке дед,

Им, то есть, больно как-то по-другому (с. 87).


Евгения Риц уделяет пристальное внимание не столько смыслу, сколько звуковой оболочке слова. Отсюда – увлечённая игра с гипнотическими звуковыми повторами, изящными ритмическими рисунками, с неточными и внутренними рифмами. Здесь сама речь становится свободной стихией, лирический субъект – всего лишь «послушный очевидец / старинной речи не своей» (с. 49), а «о переводе с языка / она пока не заикнулась» (с. 43). Строгие силлабо-тонические стихи чередуются с более вольными, короткие – с длинными, как вдох и выдох, день и ночь, приливы и отливы.


Впрочем, ритмические колебания в стихах Риц отнюдь не случайны, порядок слов здесь напрямую связан с миропорядком. Так, в стихотворении «Здесь букет, обращённый в гербарий…» (с. 20) ритм сбивается всего один раз – в первой трети стихотворения, в переломный момент, когда букет-гербарий «оживает», из объекта становится субъектом. Строка «И листы не выдерживают нажим» выбивается из общего чёткого ритма стихотворения и тем самым указывает, где, в какой момент происходит необъяснимый переход объекта в субъект, нарушающий и ход времени, и звуковой порядок, мелодику стиха. Здесь же мы видим силу, спровоцировавшую этот переход – «нажим». То же самое происходит в стихотворении «Вынимаешь из воды, скажем…» (с. 25): с выбивающейся из ритма строки «Он ещё не дерево, но отросток» начинается описание зарождения новой жизни на месте, где лирический субъект раскладывает «осколки кораблей».


Пройдя сложный путь метаморфоз, лирический субъект, наконец, осознаёт себя отдельным от материи, матери-земли, при этом так и не выйдя из позиции отстранённого наблюдателя – но «я» становится заметнее:


Моя земля

Сойдя с ума

Несётся под откос.

Я наблюдатель ей

Но я

Себя ей не принёс (с. 105).


Таким образом, познание мира ведёт к познанию самого себя, внешний мир проявляет внутренний, и в третьей книге с лирическим субъектом снова происходит «опыт освобождения», о котором писал Александр Уланов. Цельность художественного мира, сохраняющаяся спустя столько лет, удивляет, но напоминает о предупреждении Марии Галиной: «Остаётся, однако, опасность, что поэтесса "застрянет" на излюбленном приёме соотнесения физиологии и "высоких абстракций". Рано или поздно "сопротивление материалу" потребует новой поэтики и новых смыслов»2. В этом плане «освобождение» – не окончательное, но уже намечающееся, и телесность в новой книге говорит не только о физиологии, но и о природе в гораздо более широком понимании.


Книгу «Она днём спит» можно прочитать как итог большого периода творчества зрелого, серьёзного поэта-филолога, долгий и сложный путь обретения лирического «я», которое начинает обособляться от мира к концу книги. Это вызывает тревогу: лирический субъект не просто «освобождается», а, как и все субъекты в книге, проходит трансформацию, пересекает границу жизни и смерти. Но это также может означать, что тема слияния всего со всем подошла к своему логическому завершению и уже исчерпана автором, а значит, от следующих книг Риц можно ожидать чего-то иного. Но каким бы путём она ни пошла далее, достижениям предыдущего этапа надо отдать должное.



1Александр Уланов. Восемь шагов за горизонт. О книжной серии «Сопромат». 16.08.2007


2Мария Галина. В ожидании Серебряного века // «Знамя», №7, 2006. 



Prosodia.ru — некоммерческий просветительский проект. Если вам нравится то, что мы делаем, поддержите нас пожертвованием. Все собранные средства идут на создание интересного и актуального контента о поэзии.

Поддержите нас

Читать по теме:

#Лучшее #Акмеизм #Главные фигуры #Поэты эмиграции #Русский поэтический канон
Адамович как завершитель акмеизма

21 февраля 1972 года во Франции ушел из жизни Георгий Адамович. В эмиграции акмеизм оказался в законсервированном состоянии, именно на его почве возникла поэзия «Парижской ноты». На примере стихотворения Георгия Адамовича «Осенним вечером, в гостинице, вдвоем…» Prosodia показывает акмеизм в его финальной фазе.

#Лучшее #Главные фигуры #Русский поэтический канон
Иван Крылов, поэт и моралист. Пять главных текстов

13 февраля 1769 года родился Иван Крылов, сумевший вывести жанр басни в первый ряд в русской литературе, преодолев маргинальный характер этой литературной формы. Нешаблонное прочтение пяти классических текстов баснописца, которые воспринимаются читателем почти автоматически, предложил литературовед Олег Миннуллин.