Фёдор Тютчев: места немилые, хоть и родные

Итак, опять увиделся я с вами…

Итак, опять увиделся я с вами,
Места немилые, хоть и родные,
Где мыслил я и чувствовал впервые
И где теперь туманными очами,
При свете вечереющего дня,
Мой детский возраст смотрит на меня…

О бедный призрак, немощный и смутный,
Забытого, загадочного счастья!..
О, как теперь без веры и участья
Смотрю я на тебя, мой гость минутный,
Куда как чужд ты стал в моих глазах,
Как брат меньшой, умерший в пеленах…

Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный
Был для души моей родимым краем —
Не здесь расцвел, не здесь был величаем
Великий праздник молодости чудной.
Ах, и не в эту землю я сложил
Все, чем я жил и чем я дорожил…

(1846)


В начальных строках стихотворения констатирован факт возвращения лирического героя на родину. В описании этих мест во втором стихе противопоставлены характеристики «родной» и «немилый», столкновение которых можно интерпретировать как частную реализацию оппозиции «родное – чужое». Она в различных формах проявляет себя на протяжении всего текста. Акцентирование этих характеристик позволяет сопоставить систему образов стихотворения с некоторыми мотивами творчества Николая Некрасова, на чем мы остановимся подробнее в конце анализа.

В наиболее обобщенном виде фабулу текста Тютчева возможно обозначить как движение от узнавания к «неузнаванию» и отторжению: то, что на первый взгляд показалось лирическому герою «местами родными», позднее осознается им как чужое и чуждое. Сочетание «на первый взгляд» неслучайно использовано нами в этом контексте: постепенное отчуждение героя и мест происходит через визуальное восприятие, «всматривание» субъектов друг в друга.

Зрительное восприятие как основной способ познания мира и осознания настоящего положения дел обозначено уже в первом стихе: «Итак, опять увиделся я с вами». Значение глагола «увидеться» предполагает, что лирический герой не просто рассматривает места, а обменивается с ними взглядами. Происходит «присматривание» друг к другу двух субъектов, один из которых пока что однозначно не заявлен в тексте как персонифицированный, относительно равноправный лирическому герою, обладающий своим именем и личностными характеристиками.

Во второй и третьей строках первой строфы лирический герой дает оценку местам («немилые, хоть и родные») и указывает, на каком этапе своей жизни он был связан с этим топосом («Где мыслил я и чувствовал впервые»). В заключительных стихах этого фрагмента герою возвращает незамутненный взгляд то, что мы рискнем назвать персонифицированным субъектом, олицетворением детства: «Мой детский возраст смотрит на меня». Заметим, что «детский возраст» смотрит на героя в ответ «при свете вечереющего дня», что можно считать не только пейзажной характеристикой, но и указанием на возраст лирического героя в момент речи (зрелость или поздняя зрелость).

Во второй строфе стихотворения герой описывает свое виде́ние, как если бы оно было другим человеком («О бедный призрак, немощный и смутный», «Смотрю я на тебя, мой гость минутный»), несмотря на то, что речь идет о воспоминании героя, не существующем самостоятельно, неотделимом от его персональной истории. В этих строках лирический герой, рассматривая своего визави («Смотрю я на тебя»), присваивает ему новые имена («бедный призрак», «гость минутный»). «Всматривание» завершается констатацией чуждости рассматриваемого субъекта лирическому герою («чужд ты стал в моих глазах») и открытым соотнесением его с другим, заведомо чуждым лирическому герою человеком – «братом меньшим» («Куда как чужд ты стал в моих глазах, / Как брат меньшой, умерший в пеленах»).

Итогом отчуждения лирического героя от собственных воспоминаний о детстве (доказательством того, что это отчуждение произошло, может служить как открытое признание героя, «чужд ты стал в моих глазах», так и персонификация воспоминаний, представление их в тексте в виде самостоятельного субъекта со своими, например, портретными характеристиками – «туманными очами») служит его отказ признавать родные места своей родиной, заявленный в третьей строфе стихотворения. Таким образом, за изначальным непринятием немилых мест следуют персонификация и отторжение собственных воспоминаний, что приводит к окончательному разрыву с «краем безлюдным».

Возвращаясь к обозначенной в начале анализа оппозиции «родное – чужое», обратим внимание на заключительные строки второй строфы, где эти признаки не только противопоставлены, но и объединены в одном из имен, которое дает герой субъекту-воспоминанию: «Куда как чужд ты стал в моих глазах, / Как брат меньшой, умерший в пеленах…» Заметим, что младший брат – кровный родственник, который должен быть наделен признаком «родной», но в данном контексте он оказывается на противоположном полюсе «чуждости».

На наш взгляд, причина подобного распределения признаков неоднозначна. Чужим «меньшой брат» может стать в результате своей смерти; следовательно, «родное» можно противопоставить не только «чужому», но и «мертвому». Подобное толкование может быть подкреплено противопоставлением из начальных строк третьей строфы: «…не этот край безлюдный / Был для души моей родимым краем». Однако заключительные строки этой строфы соединяют понятия «мертвого» и «родного»: лирический герой досадует на то, что земля, на которой он оказался («чужая»), не является той, в которую он «сложил все, чем он жил и чем он дорожил». Это описание не только соответствует «родной» земле (предмету поиска героя), но и отсылает к погребальному обряду, а значит, связывает родину и с понятием смерти.

С другой стороны, сместив акцент в процитированных выше стихах со смерти «брата меньшого» на непосредственно брата, то есть героя, мы можем интерпретировать эти строки как признание априорной чуждости родного («...чужд ты стал в моих глазах, / Как брат меньшой…»), то есть как отождествление «родного» с «чужим».

Наконец, «чужим» детский возраст может быть признан героем из-за того, что в «бедном», «немощном и смутном» призраке с «туманными очами», похожем на брата, «умершего в пеленах», он не узнает своей юности – расцвета, «великого праздника молодости чудной». Болезненность и увядание, предстающие неизменными спутниками «детского возраста», противоречат представлению героя о юности как о лучшей поре его жизни. Такая трактовка вновь делает возможным объединение признаков «чужое» и «мертвое».

В завершение укажем на ряд любопытных параллелей.

При всей неоднозначности датировки произведений Тютчева установлено, что стихотворение «Итак, опять увиделся я с вами…» было создано во второй половине 1840-х, в 1846 или 1849 году. В 1846-м было написано и стихотворение Николая Некрасова «Родина» («И вот они опять, знакомые места…»), своей композицией напоминающее тютчевский текст. Одинакова начальная ситуация обоих произведений: лирический герой опять (обратим внимание на лексические совпадения двух текстов) возвращается в «знакомые места» (Некрасов) или в «места родные» (Тютчев) и, предавшись воспоминаниям, наблюдает их персонифицированную форму (у Некрасова призрак замещается ликом матери, который чудится герою в саду).

Однако если лирический герой Тютчева приходит к выводу, что посещенные места не являются его родиной, то у Некрасова статус места обозначен уже в заглавии стихотворения. Несмотря на то, что родина необратимо меняется, лирический герой принимает эти метаморфозы с отрадой, и потому то, что потенциально могло оказаться «чужим», сохраняет статус «родного».