Иосиф Уткин в пяти стихотворениях: новое прочтение комсомольского поэта

Иосиф Уткин (1903-1944) в массовом сознании давно и прочно связан с другими поэтами-«комсомольцами» — М.Светловым, А.Жаровым, А.Безыменским и др. Продержавшись на гребне официально одобренной популярности несколько десятилетий, эти имена сейчас практически вытеснены из читательского обихода. Однако поэтические строки Уткина, потеряв черты злободневности, сохраняют некий духовный свет. 

Иосиф Павлович (Израилевич) Уткин родился 13 мая 1903 года в многодетной (семеро детей) семье, на станции Хинган. Его отец работал на строительстве КВЖД. Вскоре семья переехала в Иркутск. С 11 лет Иосиф стал кормильцем семьи, учился и работал одновременно — маркером в бильярдной, продавцом газет, разносчиком телеграмм. В революционные годы активно участвовал в политической жизни. В 1922 году, после поездки добровольцем на Дальневосточный фронт, работал репортёром в газете «Власть труда», начал писать стихи, активно посещал иркутские литобъединения. В 1924 году, как наиболее достойный из молодых журналистов, уехал в Москву, учиться в Институте журналистики. В это время уже написан первый вариант прославившей Уткина «Повести о рыжем Мотэле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох» — поэмы, с которой он ворвался в литературу и покорил столицу. Говорили, Владимир Маяковский (который по-отечески называл поэта Уточкин, а он его — Владимир Необходимыч) мог цитировать «Мотэле» целиком. 

Поэму Уткина, его безусловную удачу, можно поставить в один ряд с такими национальными эпосами, как, например, «Кому на Руси жить хорошо». Уткину удалось передать в стихах неповторимую трагикомическую интонацию, которую ввел в литературу Шолом-Алейхем, а потом развили другие авторы. С «Тевье-молочником» «Мотэле» роднит противопоставление бедного богатому, мечта о том, как улучшить свою жизнь, мотив чуда. Можно найти общее и в образе бегущих часов из раннего рассказа Шолом-Алейхема «Часы», основная тема которого — изжитость старого мира. Но даже не в старом и новом мире здесь дело. Главное — подкупающая интимная интонация, простая и человеческая: 
 
Сколько домов пройдено,
Столько пройдено стран.
Каждый дом – своя родина,
Свой океан.
И под каждой
Слабенькой крышей,
Как она ни слаба, –
Свое счастье, свои мыши,
Своя судьба...

Детство и юность Уткина прошла в Иркутске, а не в Кишиневе. Здесь не было погромов, не было агрессивного антисемитизма. Но, чтобы почувствовать боль своего народа, поэту не обязательно пострадать лично. Существуют свидетельства, что в СССР «Повесть о рыжем Мотэле»  с удовольствием читалась и училась наизусть во многих еврейских семьях. Поэма Уткина помогала ощутить свою национальную идентичность. Кстати, это произведение можно рассматривать с разных сторон. Например, как повесть о еврейских Ромео и Джульетте: бедный Мотэле любит Риву, но у Ривы отец раввин.

В дальнейшем Уткин откажется от непоощряемой советской критикой национальной темы.  Есть мнение, что он – автор одного произведения, «Повести о рыжем Мотэле», однако, на наш взгляд, ряд стихотворений Иосифа Уткина заслуживают отдельного разговора, который позволяет открыть поэта заново.

1. «Неизбежность — картонные чары!...» — увлечение символизмом и акмеизмом

Неизбежность — картонные чары!
Мишура — золотистая пыль!..
Мне бы в море пернатым корсаром,
Мне бы с морем исполнить кадриль…

Жалок бал медногрудым оркестром,
Перепевом изношенных дев…
Буду слушать сонаты Норд-Веста,
Моря пьяного — пьяный напев.

На корме, на коврах бархатистых,
Засыпая с кальяном в зубах,
В зыбком небе считать аметисты,
Слушать хриплый пирата: «Аллах!»

Успокоится дальностью тело,
Заколышется радостно грудь,
Верю, верю! За синим пределом
Снова будет эмалевый путь!

Берега? В незатейливом виде.
Не пойму, то ли штиль, то ль гроза.
Я скитаясь, ни разу не видел
Глаз синее, чем моря глаза.

Сердце внемлет разбросанным свистам,
Сердцу подан таинственный знак.
Мне еще не указана пристань.
Мой еще не зажегся маяк…

Полюблю, если будет любиться,
Если к мертвому, с лаской ко мне
В чешуе серебристой девица
Подплывет на искрящемся дне…

Если луч в переливах лелея,
Непонятным участьем полна,
К бирюзовому замку Морея
Принесет голубая волна.

Если в дымном, колдующем взоре
Встречу топкую знойность пустынь…
А пока — только море и море!
Бесконечная, гибкая синь.

А пока… неисходным угаром
Будет хрупкая, пряная быль,
Неизбежность — картонные чары,
Мишура — золотистая пыль.

1923

«Первые стихи молодого поэта — это восторженные гимны революции, новой жизни, новому человеку», — повторяют общие места авторы официальных биографий Иосифа Уткина. Но дело было не совсем так. В качестве ориентиров начинающий писать поэт выбирает вовсе не революционных современников, а модернистов. Первые свои стихотворные опыты такого плана, ученические, далекие от совершенства, автор и последующие составители в книги не включали. 

В этом неопубликованном и сохранившемся в архиве стихотворении, как и в десятке других, относящихся к самому началу 20-х годов, чувствуется сильное влияние Николая Гумилева, в частности, знаменитых «Капитанов». С первым стихотворением из этого цикла, написанным в 1909 году, поэтический дебют роднит не только тематика и образный ряд, но и ритмика — Уткин тоже выбирает трехстопный анапест и чередование женской и мужской рифмы. Поэтому создается впечатление, что уткинская «золотистая пыль» сыпется прямо с гумилевских «розоватых брабантских манжет».

К началу 1923 года Иосиф Уткин уже много пережил. Он воевал, потерял трагически погибшего старшего брата, но от роду ему всего девятнадцать. Романтика дальних стран, экзотика, прекрасная сказка — вот о чем хочется писать поэту в голодном Иркутске. До Сибири модные литературные веяния доходили тогда с опозданием в несколько лет, и именно в начале 20-х годов иркутян охватывает сильное увлечение символизмом и акмеизмом со своим специфическим, наивно-романтическим оттенком. Создается первое (и последнее в то время) модернистское объединение «Барка поэтов», Иосиф Уткин с удовольствием посещает эти собрания. Поэты-члены «Барки» приобщают малообразованного юношу к секретам стихосложения, знакомят с разнообразием формальных поэтических приемов. По первым стихам мы видим, что юный Иосиф внимательно читает не только Гумилева. Присутствует в его стихах и Александр Вертинский, и Игорь Северянин (чьи творения, по воспоминаниям, он не раз защищал от нападок критически настроенных товарищей), и Александр Блок. Именно у Блока юный Уткин позаимствовал бурю чувств и шампанское аи для другого своего раннего стихотворения:

Мне не синь твоих лазурей,
Мне не локоны твои — 
Уст кровавых, пьяной бури
Мне, любовного аи! 

Потом настанут иные времена, появятся новые ориентиры. В стихотворении «По дороге домой» Уткин декларативно откажется от наследования Гумилеву (впрочем, в 1929 году даже упоминание расстрелянного поэта — довольно смелый шаг):

Среди индустрии:
«Вороний грай»,
И «Машенька»,
И фасад.
И вот он —
Гремит гумилёвский трамвай
В Зоологический сад.

Но я не хочу
Экзотических стран,
Жирафов и чудных трав!
Эпоха права:
И подъёмный кран —
Огромный чугунный жираф.

А на полях рукописи уткинской поэмы «Милое детство» Горький справедливо заметит: «Очень Маяковским пахнет».

2. «Комсомольская песня» — высокий романтизм и грубая реальность 

Мальчишку шлепнули в Иркутске.
Ему семнадцать лет всего.
Как жемчуга на чистом блюдце,
Блестели зубы
У него.

Над ним неделю измывался
Японский офицер в тюрьме,
А он все время улыбался:
Мол, ничего «не понимэ».

К нему водили мать из дому.
Водили раз,
Водили пять.
А он: «Мы вовсе незнакомы!..»
И улыбается опять.

Ему японская «микада»
Грозит, кричит: «Признайся сам!..»
И били мальчика прикладом
По знаменитым жемчугам.

Но комсомольцы
На допросе
Не трусят
И не говорят!
Недаром красный орден носят
Они пятнадцать лет подряд.

...Когда смолкает город сонный
И на дела выходит вор,
В одной рубашке и кальсонах
Его ввели в тюремный двор.

Но коммунисты
На расстреле
Не опускают в землю глаз!
Недаром люди песни пели
И детям говорят про нас.

И он погиб, судьбу приемля,
Как подобает молодым:
Лицом вперед,
Обнявши землю,
Которой мы не отдадим!

1934

Самое громкое стихотворение Уткина написано по иркутским впечатлениям, полученным в юности. Можно предположить, что его сюжет связан с памятью о старшем брате поэта. Александр был призван в армию и пропал без вести. Ходили слухи, что он зарублен семеновцами. Атаман Семенов сотрудничал с японскими войсками, которые в 1918-20 годах участвовали в военных действиях на территории Дальнего Востока и Сибири. 

С момента написания прошло почти сто лет, но даже сейчас, казалось бы, утратив весь свой идеологический глянец, «Комсомольская песня» подкупает юношеским романтизмом, свежестью порывов и всё еще способна сильно и эмоционально воздействовать на читателя.  И, в общем, может быть, уже не важно, что речь идет о комсомольце и японском офицере. Это, скорее, воспроизведение архетипической, возможно, даже иконописной ситуации: гибель юной жизни от персонифицированного зла. 

Всё стихотворение построено на четком, даже жестком противопоставлении. Поэт утверждает ценность молодости, ценность жизни человеческой, лексически подчеркивая контраст — юность, свежесть, красота с одной стороны, и сниженная лексика — мальчишка, шлепнули — с другой. Грубая реальность сталкивается с высоким романтизмом: прикладом по жемчугам, в кальсонах — на героическую смерть. Это вечный сюжет: человек жертвует собой во имя будущего.

3. «Сердце» — страдающая сторона

 

Ничего не пощадили —
Ни хорошее, ни хлам.
Всё, что было, разделили,
Разломали пополам.
Отдал книги,
Отдал полки…
Не оставил ничего!
Даже мелкие осколки
Отдал сердца своего.

Всё взяла.
Любую малость —
Серебро взяла и жесть.
А от сердца… отказалась.
Говорит — другое есть.

1935

Любовная тема в творчестве Уткина занимает важное место. Иосиф Павлович был красив, пожалуй, даже слишком красив для мужчины, это отмечают все мемуаристы. Кроме того, его неожиданно настигла всесоюзная известность. В начале 30-х годов даже выпускались открытки с его портретом, и массовыми тиражами. Байроническая внешность, элегантный костюм, лирические стихи — конечно, он пользовался успехом у дам. «Прекрасный Иосиф» —  в шутку звали Уткина друзья. На поэтических вечерах его засыпали любовными записками. Порой это тяготило, и, сидя в каком-нибудь президиуме, Уткин пытался спрятаться за графином, чтобы пресечь поток девичьего обожания. Известный певец Иван Козловский вспоминает, как однажды у них с Уткиным чуть было не состоялась дуэль, причем на рапирах. Конечно, из-за женщины. 

«Сердце» — одно из самых удачных произведений. Сюжет стихотворения — разрыв, и всё оно держится на разделении, раздвоении, парности. Словесные повторы (разделили, разломали; три раза — «отдал», два раза —  глагол «взяла»), дихотомия (хорошее/ хлам, серебро/ жесть) подчеркивают утрату целостности мира и подводят к главному пуанту  — любая бытовая мелочь, не имеющая ценности для героя, ценна для его женщины, отвергающей истинную драгоценность: бескорыстное любящее сердце.

Происходящую трагедию лирический герой стихотворения приемлет без душевного надрыва, с изрядной долей горького юмора, вызывающего симпатию к влюбленному и неприязнь к бросившей его расчетливой и холодной героине.

В личной жизни самого автора тоже не всё было благополучно. В воспоминаниях, написанных знавшими «прекрасного Иосифа» литераторами и журналистами в 60-е годы, нет и намека на семейные неурядицы поэта, однако стихи его — свидетельство постоянной неустроенности, причем поэт выступает как сторона страдающая:

Всё моя поганая осанка!
Нет уж, если песня сложена,
Я-то в этой песне ...персианка,
Атаманом, собственно, жена.

Иосиф Уткин был недолго женат на Елене Раковской, приемной дочери Христиана Раковского, видного политического деятеля, председателя СНК и наркома иностранных дел Украины, ученика Плеханова и друга Троцкого. Раковский был сослан в 1927-м, судим в 1938-м году, а после начала войны, в сентябре 1941-го, расстрелян. Быть членом семьи высокопоставленного «врага народа», пусть и бывшим – пятно на репутации, поэтому факт женитьбы в советских биографиях Уткина не упоминался.

4. «Беженцы» — негромкая человечность

  
  Вся жизнь на маленьком возке!
  Плетутся медленные дроги
  По нескончаемой тоске
  В закат уткнувшейся дороги.
  
  Воловий стон и плач колес.
  Но не могу людей обидеть:
  Я не заметил горьких слез,
  Мешающих дорогу видеть.
  
  Нет, стиснув зубы, сжавши рот,
  Назло и горю и обидам,
  Они упрямо шли вперед
  С таким невозмутимым видом,
  
  Как будто, издали горя,
  Еще невидимая многим,
  Ждала их светлая заря,
  А не закат в конце дороги.
   
1941
  
Особая черта уткинской лирики — негромкая человечность. Или, как выразился Луначарский, «сердечная нежность». Именно задушевность поэзии Уткина и сделала его творчество уязвимым. Евтушенко написал об Уткине: «Его мягкий лиризм противостоял железному громыханию пролеткультовщины». Это сегодня в массовом сознании имя поэта бесконфликтно сопрягается с именами других комсомольских авторов. В действительности же именно Иосиф Уткин был постоянной мишенью пародий и эпиграмм. Критиковали ожесточенно, грубо, задевая за живое — как тогда умели. В конце 20-х — начале 30-х годов «буржуазное миросозерцание», «эстетство и индивидуализм», «мещанская лирика» были не в моде. Уткина рисовали верхом на гитаре: он часто упоминал ее в стихах, а в те времена этот инструмент был символом обывательского быта, наряду с геранью и канарейкой. 

За «мягкотелость» поэту тоже прилетало: в нескольких стихах Уткина («Песня о матери», «Мы с тобой» и некоторых других) ясно прочитывается позиция автора — протест против всякого убийства. Такая точка зрения, сразу получившая ярлык «абстрактного гуманизма», вызвала целый шквал нападок, посыпались упреки в политической невыдержанности. В 1928 году в печально известном журнале «На литературном посту» вышла статья, которая попортила Уткину много крови, ввергла в творческий кризис. Он пытался писать стихи более громогласные, в духе времени, но это шло в разрез с природой его лирического дарования. Племянница Уткина вспоминала: «В течение почти десяти лет Иосиф лежал на диване и писал в стол...Среди них не было ни одной хвалебной оды правительству. Его мама говорила: «Иосинька, надо лаяться». Он возражал: «Мама, я лаяться не буду, я лирик...».

К началу 40-х годов, преодолев творческий кризис (постоянные разносные статьи сделали свое дело), Уткин обрел второе дыхание. Лучшие качества его поэзии — напевность, ласковое тепло, ироничность по отношению к окружающим и самому себе — вновь зазвучали свежо и ясно. С началом войны к ним добавились и иные, трагические черты. Сразу после публикации стихотворение «Беженцы» тоже вызвало нападки критиков-формалистов:  реальные люди-де уходили не на запад, а на восток. Тем не менее, его можно отнести к числу авторских удач, особенно начальное четверостишие, задающее ключевой образ дороги-тоски. Не даром именно «Беженцев» читал у гроба Уткина Илья Эренбург.

 Отсутствие дистанции между автором и рядовым читателем, сердечное сочувствие к героям, а также почти фольклорная мелодичность, рефрены, простота и доступность многих стихов превратили их в песни. До того, как покалеченная в бою рука сделала это невозможным, Уткин и сам любил исполнять свои стихи под гитару.

5. «Нет, лучше уж сойти с ума» — диалог с классикой

Нет, лучше уж сойти с ума,
Чем ложь, чем посох и сума,
Сума, где доверху и сплошь
За песни выдается ложь,
Где мысли нет,
Где сердца нет,
Нет, если ты и впрямь поэт,
Тебя хоть в пекло положи –
Ты предпочтешь безумство — лжи.

1940

Открытое, даже демонстративное пристрастие Уткина к старым поэтам, особенно пушкинской плеяды, тоже вызывало раздражение критики. Искренний интерес к классике появился еще в Иркутске, в 1923 году, когда Уткин вместе с друзьями по ИЛХО (Иркутскому литературно-художественному объединению) Д.Алтаузеном, И.Молчановым-Сибирским, В.Друзиным, М.Скуратовым ходил к преподавателям Иркутского госуниверситета М.К.Азадовскому и Л.Г.Михалковичу. Профессора приучали юношей брать пример с поэзии «золотого века»: Пушкина, Боратынского, Вяземского, Тютчева, Фета.

Эпиграфом к своей «Первой книге стихов», вышедшей в Ленинграде в 1927 году, Иосиф Уткин взял строки Николая Языкова («Смело, братья! Ветром полный, / Прям и крепок парус мой!»). Вопреки популярному в те времена лозунгу «Долой классиков!» он мог процитировать в стихах не только Пушкина или горячо любимого им Лермонтова, но и совсем уж малосимпатичного Нестора Кукольника. Одно из стихотворений, поддерживающих классические традиции, «Михайловское», было написано поэтом в 1943 году. Многие фронтовые стихи Уткина — с эпиграфами из классики. Видимо, обращение к Пушкину помогало оставаться на плаву, в творческой силе, быть живым душой и во время тяжелой войны. 

Хрестоматийное стихотворение А.С.Пушкина «Не дай мне Бог сойти с ума...», к которому апеллирует Иосиф Уткин, было опубликовано В.А. Жуковским уже после смерти автора. В 1836 году П.Я. Чаадаев, напечатавший в журнале «Телескоп»  «Философическое письмо» с негативной оценкой прошлого и будущего России, был официально объявлен умалишенным. По одной из версий, именно это известие заставило Пушкина обратиться к теме сумасшествия. Таким образом, через голову Пушкина, Иосиф Уткин вводит в свои стихи политическую проблематику, вспоминая об опальном философе, который сокрушался, что «мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя». С первых строк вступая в уважительную полемику с классиком и выбирая «безумство», Уткин пытается как-то осмыслить сложное для литературы и поэзии время. Да, это не открыто оппозиционная поэзия, это лишь глухое негодование, попытка назвать своими именами ложь и отсутствие живой мысли.

До своего сорокалетия нося эпитет «комсомольский поэт», но не будучи членом партии, Иосиф Уткин написал достаточное количество стихов пропагандистских, полных лозунгов и коммунистической идеологии. Однако сомнения одолевали и его. В рассекреченных документах, составленных по доносам осведомителей НКВД, можно прочитать высказывания Уткина, которые он позволял себе в начале 40-х: «Все поэты похожи друг на друга, потому что пишут политическими формулами. Образ изгоняется потому, что он кажется опасным, ведь поэтический образ – это не таблица умножения. Я неугоден, потому что иду собственной поэтической дорогой и не поступаюсь своим достоинством. Они хотели бы сделать из советской поэзии аракчеевские поселения, где всяк на одно лицо и шагает по команде… Поэзией нельзя управлять, для нее можно создавать благоприятные условия, и тогда она цветет, но можно надеть на нее смирительную рубашку, и тогда она есть то, что печатается в наших журналах. Она обращается в казенную свистульку».

О политических настроениях и неблагонадежности ряда советских писателей, в числе которых был и Уткин, нарком государственной безопасности СССР Меркулов доложил секретарю ЦК ВКП(б) Жданову в конце октября 1944 года, за две недели до смерти поэта.

Уткин стал неудобен, а из-за своей народной популярности и опасен. Поэтому существуют даже конспирологическая версия его гибели. Как бы там ни было, 13 ноября 1944 года самолёт, на котором Иосиф Уткин возвращался в Москву с фронта, неожиданно потерпел катастрофу и разбился. 

Уткин не был плакатным автором, «звездой» и удачливым поэтом. Он был романтиком, любил Лермонтова, увлекался акмеистами, страдал от несчастной любви, переживал от семейных неурядиц, сочувствовал «маленьким людям», сомневался в правильности своей жизни и творчества. Поэзия Уткина — камерная лирика. Она достаточно бедна темами, автор не углубляется в сложные вопросы человеческого бытия, не увлекается философией. Эти стихи, может быть, действительно слишком просты для читателя, воспитанного на Мандельштаме и Бродском. Но что-то в них задевает — то ли разговорная интонация, то ли искренность и теплота обычных, без ярких метафор строк.