Компактный сейсмоскоп Затонской

Затонская, М. Миниатюры / М. Затонская. – Москва : Издательство «СТиХИ», 2021. – 48 с.

Между силлабо-тоникой и верлибром

Если наугад в нескольких местах раскрыть разбираемую далее тоненькую книжку Марии Затонской «Миниатюры» (серия «Сингл» издательства «СТиХИ»), то можно заметить, что в стихах отчетливая рифма и регулярный ритм откровенно играют в прятки. Там, где ждешь, их не оказывается, а когда уже о них забываешь, они неожиданно появляются. Это и не привычная силлабо-тоника с такими удобными катренами, и не те раздобревшие в последнее время на рационе из политики и травм верлибры, которые скучно читать не столько из-за циклопического объема, сколько из-за примитивного устройства. Что называется, ни вам, ни нам. Стихи Затонской действительно миниатюрны – и формально (самые большие занимают немногим более дюжины строк), и по своей структуре. Любопытна тут именно самоочевидность названия сборника при неочевидности содержания текстов.

О чем, например, следующее стихотворение?

Ворóны – ýгли на неровном белом,

и гам, и эхо рвётся за пределы,

и каплет дробно из блестящих труб,

и хлябь,

и наперекосяк,

и ходит дворник по длине пробела,

и в лёгкой луже облако белеет.

Я так давно тебе не улыбалась.

Начавшись с суриковского контраста, стихотворение предлагает мажорную, почти слепящую живопись, описание заоконной оттепели, а завершается внезапно вырвавшейся репликой, как будто не относящейся к только что сказанному. Последняя строка, однако, если не проливает свет на трудно артикулируемое ощущение светлой печали, которое, по-видимому, предполагалось выразить, то кидает нужный отблеск на целое. Впечатление усиливается легким грамматическим перебоем в середине стихотворения.

Автор-визионер

Чувства и эмоции для Затонской вообще трудно отделимы от зрительных впечатлений, к которым она особенно внимательна («печень цвета набухшей сливы», «у Маши из девяностых / юбка жёлтая, в пёстрые васильки», «наста звёздная рябь»). Пока что она не всегда справляется с подбором слов, чтобы метко охарактеризовать людей, отчего те порой выходят несколько условными («женщина тонкая тащит свой чемодан, / пухлые губы, глаза раскосые», «продавщица тонкая, в зелёном фартучке»), но отчетливая плотность присуща даже тем описаниям, что не оказываются результатом прямого созерцания. Затонская склонна к своеобразному визионерству: воображаемые картины имеют превосходство перед непосредственно наблюдаемыми, служащими часто лишь возвышением, откуда удобно прыгнуть или взлететь. Иногда же Затонская обходится безо всяких подпорок.

Вот начало стихотворения, где даже не сразу понятно, что речь ведется от третьего лица – настолько тут собственные мечты разыгравшегося воображения сливаются с чужими впечатлениями:

Стала голая, лёгкая,

сбросила с себя память

о муже, разбитом в аварии,

свекрови, растянутой на полу,

фарфоровой вазочке с первой сиренью.

Сыновья вынесли её

чистую, как тень…

Память-воображение (то есть память активная) играет огромную роль в миросозерцании Затонской. Очень многие стихотворения обращены к чужому, присвоенному поэтом прошлому и могут показаться вольной реконструкцией, но это не просто домысливание прошедшего, а законное действие, необходимое для того чтобы бороться с распадом и смертью. Описание сложных, взаимозависимых отношений между творящей памятью и все нивелирующим небытием, кажется, и есть основная тема Затонской. Не случайна поэтому и державинская реминисценция в одном из текстов: «и яблоко дождевое, / и горе такое большое / жерло жизни пожрёт…»

Единство противоположностей

Важно, что в поэтическом мире Затонской явления спаяны с собственными противоположностями и одна не может отменить другую. Отсюда и частый оксюморонный мотив призрачного существования («теперь признать своё ненахожденье, / отсутствие себя в звенящей роще»). Тем же объясняется и формальное устройство стихов: не только мигающая в них рифма, но и колебание между традиционной силлабо-тонической упорядоченностью и более вольным ритмом верлибра.

Есть в «Миниатюрах», что называется, проходные стихотворения, как, например, пара ковидных; можно найти и такие, в которых один и тот же предмет словно подсвечивается с разных сторон. А это обнажает не столько проблему сборника, сколько риск, связанный с тем, что избранную Затонской систему не получится эксплуатировать до бесконечности. В тонкой книжке почти все стихи на своем месте, но трудно представить большой корпусов подобных миниатюр, если они останутся на том же уровне и сохранят легкую полугерметичность. Последняя по-своему любопытна, но, может быть, в нынешнем виде стихи Затонской – лишь свернутые зародыши будущих гораздо более зрелых творений.

Стихи «Миниатюр» не содержат какой-то ошеломительной новизны, не приходится говорить и о фундаментальных тектонических сдвигах в поэзии; впрочем, предлагаемый сейсмоскоп и предназначен скорее для регистрации небольших магнитуд. Но стихи Затонской узнаваемы, хотя к их восприятию еще нужно приноровиться, а главное, в них несомненно ощущается живая уязвленность несовершенством и хрупкостью жизни, которую поэтесса и стремится если не обессмертить, то оградить от забвения.