Литературная загадка Мандельштама о роли поэта в мироздании

Дайте Тютчеву стрекозу, - 
Догадайтесь, почему!
Веневитинову - розу,
Ну, а перстень - никому!
Баратынского подошвы 
Раздражают прах веков.
У него без всякой прошвы
Наволочки облаков.
А ещё над нами волен
Лермонтов, мучитель наш, 
И всегда одышкой болен
Фета жирный карандаш.

Для меня О.Э. Мандельштам - одна из самых загадочных фигур поэзии ХХ века, ибо трудно представить себе как во взрослом человеке могут так органично сопрягаться противоположности. Например, чаплинообразное обращение с вещами (по воспоминаниям Г. Иванова) и столь акмеистически точное описание тех же предметов в стихах, ребяческое отношение к жизни в искусстве ("Только детские книжки читать") и пафос стойки насмерть за каждое высказанное поэтическое слово ("Здесь я стою - я не могу иначе"), прямая конфронтация с тоталитарным веком-волкодавом с риском летального исхода и ощущение своего свободного поэтического полета над миром. 

Жизнь поэта непременно смешивается с творчеством, а значит, и произведения О.Э. в схожей степени совмещают в себе, казалось бы, несовместимые элементы. Именно этот тезис прекрасно иллюстрирует стихотворение "Дайте Тютчеву стрекозу", в котором интонация комической литературной загадки совмещается практически со всеми предметными метафорами о роли поэта в мироздании. 

Пространство лирического сюжета стихотворения представляет собой поэтический Пантеон, в котором обитают отечественные поэты 19 века от Пушкинской поры (Веневитинов, Баратынский) до времён начала движения народовольцев (Фет). К каждому из героев прикреплен особый предмет, догадаться о природе и связи с носителем которого призывает лирический герой: "Догадайтесь, почему!"

С точки зрения жанра, стихотворение Мандельштама тяготеет к простонародной загадке: тут вам и интонация задора, и линейная композиция с активным и динамичным авторским голосом, и вводные конструкции, несвойственные слогу О.Э. ("ну", "а ещё", "и всегда"). При этом поэт привносит в жанр загадки метр, рифму, а также заведомо пространный ответ на неё (трудно сказать в двух словах зачем Веневитинову нужно дать розу, а Тютчеву - стрекозу). Именно эта традиционная для Мандельштама детскость, выражающаяся в семантике жанра, в купе с напевностью хорея (по словам Н. Гумилёва) и серьезностью постановки поэтической задачи (показа Олимпа поэзии ХIX века) создают комический эффект и сложность в анализе стихотворения. Однако всё же мы попытаемся преодолеть это препятствие и открыть "кокон" смыслов.

Начинается оно с просьбы отдать Ф.И. Тютчеву стрекозу и догадаться, почему это необходимо осуществить. В творчестве дипломата образ стрекозы встречается в следующем четверостишии:

В душном воздухе молчанье,
Как предчувствие грозы
Жарче роз благоуханье
Звонче голос стрекозы...

Этот катрен можно истолковать с позиции традиции анакреонтической лирики, в которую вписываются не только древнегреческие поэты, но и недалекие от Мандельштама по времени Фет и Арсений Тарковский. Данная традиция основывалась на моделирующей метафоре, соединяющей поэтический голос и насекомое, которым оказывалась не только стрекоза, но и цикада, сверчок и многие другие букашки. В таком случае отдача Тютчеву стрекозы - преподнесение ему собственного поэтического голоса, который при этом возникает в хронотопе духоты ("в душном воздухе") и является предвестием грядущей катастрофы ("как предчувствие грозы"). 

Преподнесение розы Веневитинову отсылает поэт является как собственный голос, взывающий сквозь духоту времени, предчувствующий катастрофу, воспевающий красоту умирания и имеющий божественный идеал как недостижимый для него ориентир нас к его стихотворению "Три розы", в сюжете которого лирический герой отдает предпочтение увядающему цветку перед другими, более свежими растениями из садов Эдема. При этом знаменитое определение Мандельштамом акмеизма как "тоски по мировой культуре" может помочь увидеть Дантовский подтекст в этой строке. В "Божественной комедии" архитектура Рая перед предвестием встречи в Богом венчается огромной розой - символом Духа Божьего, где главный герой встречает свой желаемый идеал - Беатриче. 

Стихотворение Мандельштама было написано в тридцатые годы ХХ века - совем недавно закончилась переписка Рильке, Цветаевой и Пастернака. Центральной ее темой для "триады" было размышление о Первопоэте истории, который является единственным во все времена, и чьим голосом является тот или иной поэт в определенное время. Зная взаимосвязь всех поэтов Серебряного века, попробуем этот контекст вплести в истолкование "Дайте Тютчеву стрекозу", создав среди плеяды некий целостный образ этого Первопоэта.

В таком случае на примере строк о Тютчеве и Веневитинове мы видим, что поэт является как собственный голос, взывающий сквозь духоту времени, предчувствующий катастрофу, воспевающий красоту умирания и имеющий божественный идеал как недостижимый для него ориентир.

Стоит отметить, "перстень" как атрибут оказывается в 4 строфе предметом без "хозяина" в отличии от предыдущих строк. Ахматова, комментируя это стихотворение О.Э. говорила, что в нем не хватает имени Пушкина. Быть может, именно в нем поэт и присутствует, ибо перед своей смертью Пушкин передал собственный перстень В.И.Далю. В таком случае отсутствие обладателя пальца указывает на незыблемость пушкинского наследия среди перечисленных в произведении деятелей культуры. Только Пушкину принадлежит перстень, поскольку никто из них не сопоставим с ним с точки зрения влияния на язык.

В то же время, если посмотреть этимологию слова "перстень", перед нами откроется новые смыслы. В словаре Даля, помимо современного значения, это слово является синонимом понятиям "прах, пыль, земли, материи, противоположной духу". В ХIХ веке на Руси была пословица: "Человек прах и перстень есть". А 7 стих 2 главы книги "Бытия" из Библии на церковнославянском начинался со слов: " Созда Богъ человека персть взем от земли" ("Создал Бог человека из праха земного"). В таком случае, отсутствие обладателя у перстня - прямое указание на поэтическое бессмертие лиц Пантеона, неподверженность тлению в отличии от земного, наличие божественного и земных начал в их замысле, а значит - и вечность для первородного из поэтов. Это прочтение подтверждает и биографический мотив жизни Веневитинова: перед смертью его друзья надели ему на палец перстень.

То, что место поэта в небесной иерархии выше, чем земное, подтверждается и в следующих строчках:

Баратынского подошвы 
Раздражают прах веков.
У него без всякой прошвы
Наволочки облаков.

Поэт здесь в прямом смысле над эпохой. Тление для него не проблема, но стимул творить, что подтверждается строками из стихотворения Баратынского «Недоносок», на которых основывается О.Э при написании строк об авторе «Пироскафа»: 

Но ненастье заревет
И до облак, свод небесный
Омрачившись, вознесет
Прах земной и лист древесный...

Мчит под небо громовое...

Заметим пересечение с мотивом грозового неба у Тютчева. 

Слово "прах" в словаре Даля образовано от глагола "прашиться", т.е. предаваться суетным забавам. Поэт в стихотворении Мандельштама - не продукт суеты, а Демиург, который ткет собственный мир. Не случайно у Баратынского без прошвы (кружевной ткани): "наволочки облаков". Слово "наволочки" образовано от глагола "волочить" (тащиться за кем-то), а "облако" от слова "облекать", задающее торжественный и сакральный пафос (можно вспомнить слова молитвы "Облеки мя, Господи, крепостiю твоею"; запись употребления слова Далем от народа: "Смерть начался белым облачком"). Эти строки воспроизводят древнюю метафору поэта, как ткача мира. 

Добавлю, что прах - это забвение горения, то есть итог жизнедеятельности поэта по заветам Пушкина: "Глаголом жги сердца людей". 

Замысел стихотворения напоминает о концепции "Большого времени" М.М. Бахтина - мире после смерти, в котором равноправно существуют и ведут между собой диалог Шекспир, Еврипид, Рабле и другие мастера мысли самых разных эпох. В "Дайте Тютчеву стрекозу" деятели культуры также находятся в одном времени, несмотря на биографическую дистанцию. При этом у Мандельштама структура Пантеона не лишена вертикальной иерархии: над всеми оказывается Лермонтов, наиболее приблизившийся к наследию Пушкина. Примечательно, что субъект Мандельштама соотносит себя с поэтами "Золотого века" и причисляет к ним, говоря от "их" лица: вместо лирического "я" возникает "мы": "над нами волен". 

Заключительным персонажем стихотворной загадки оказывается Фет, больной "одышкой". Тут можно увидеть указание как на одический пафос и жанр оды, так и на молчание поэта (Фет несколько лет не писал стихотворений). Также Мандельштам видел черновик последнего произведения поэта с карандашными заметками: "Когда дыханье множит муки".

Хронотоп на интертекстуальном уровне указывает на горнее пространство, где обитают персонажи текста: лейтмотив сложности дыхания у Тютчева, Фета, Баратынского указывают на это, как и топос облаков, что демонстрирует иерархический ореол поэта в мире. При этом передвижение в рамках хронотопа горы осуществляется исключительно вертикально. 

Таким образом, стихотворение Мандельштама "Дайте Тютчеву стрекозу" представляет собой совокупность традиционных метафор о поэтическом творчестве, высказанных в комической форме загадки. Поэт предстает как голос стихии и насекомого; как певец увядания и одновременно борец с ним; как демиург, ткач мира — и как флагман бессмертия.