Николай Рубцов: «О Русь! Кого я здесь обидел?»

«Я слышу печальные звуки»

 

Вспоминается недавний октябрь. С раннего утра и почти целый день лил дождь: утихал, снова усиливался... Принёс острую прохладу. Листва на деревьях обмякшая, растрёпанная, бесприютная... Осень пришла как будто невесело, чуждо, незванно.      

«Как будто» – да не так! Однажды, несколько лет назад, я ехал из Вологды в Тотьму – стояла такая же погода, и я был этим недоволен. Смотрел в окно, почитывал Рубцова, и вдруг: 

       

       И только я с поникшей головою,

       Как выраженье осени живое,

       Проникнутый тоской её и дружбой,

       По косогорам родины брожу...

Тоской и дружбой! Всё стало на свои места. Я понял, что «чуждость» и «неприветливость» такой осени – выдумка, обман чувств, что она на самом деле осень – моя, она мирно вплетается в мою жизнь, ждёт от меня понимания, ответной дружбы, и если грусти, то – просветлённой. То есть такая осень – тоже счастье.      

Да, психологи на все голоса внушают нам: «Мир – это твоё представление о нём»; но то, что выражается прямыми словами, не так воздействует, как художественный образ. Именно поэзия способна настроить на гармоническую волну.     

Николай Рубцов – поэт в высшей степени гармоничный. «Я слышу печальные звуки, / Которых не слышит никто». Удивительное дело: взяв есенинскую ноту, он не превратился в эпигона всенародно любимого поэта; он нашёл свои ноты, свои «звуки» редкой чистоты тона. Причём без просторечных словечек и некоторых безграмотностей, свойственных  классику серебряного века.  

«Прекрасно пробуждение земли! / Как будто в реку – окунусь в природу… / И что я вижу: золото зари / Упало на серебряную воду» – это ещё ранний, «неокрепший» Рубцов, но уже многообещающий: чувство ритма, чувство мелодии, чувство света и цвета проявляют себя вдохновенно, энергично и естественно; строки не сочиняются – они рождаются сами, они поются, лишь успевай записывать. 

Это, конечно, метафора, но ведь действительно, совсем по-фетовски: «не знаю сам, что буду / Петь – но только песня зреет». Вот, я назвал ещё одно имя, несомненно оказавшее воздействие на творческую манеру Рубцова, добавлю ещё, пожалуй, Тютчева, Некрасова, Дмитрия Кедрина, но хватит; в случае с Рубцовым мало говорить о его литературных вдохновителях. 

 

«Я буду долго гнать велосипед»

 

Если обратить внимание на основные образы в его стихах (дом, родители, дорога, река, солнце, небо…), то сразу вспоминается народная поэзия, народная песня; острее чувствуешь вневременность его стихов, созданных будто бы самой природой. Не только «лучшие слова в лучшем порядке», но и какой-то особый способ существования слов, который не имеет ничего общего с «литературой», с книжностью, с «работой» мысли. Стихи мгновенно ложатся на слух и запоминаются сами. «Потонула во тьме / Отдалённая пристань…», «Звезда полей во мгле заледенелой…», «Тихая моя родина! Ивы, река, соловьи…», «А между прочим, осень на дворе…», «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны», «Я уеду из этой деревни…» вплоть до пророческой строки «Я умру в крещенские морозы» – всё знакомо, всё памятно, всё вошло в состав атмосферы. Помню, я, едва познакомившись со стихами Рубцова, задумался: чем объяснить, что такие простые слова вызывают столь щемящую грусть:

      

       Когда в окно осенний ветер свищет

       И вносит в жизнь смятенье и тоску, –

       Не усидеть мне в собственном жилище,

       Где в час такой меня никто не ищет, –

       Я уплыву за Вологду-реку!

       Перевезёт меня дощатый катер

       С таким родным на мачте огоньком!

       Перевезёт меня к блондинке Кате,

       С которой я, пожалуй, что некстати,

       Так много лет – не больше чем знаком.

        

Это начало «Вечерних стихов». Поэт, как обычно, обходится без отвлечённой от основного стихотворения первой, «вступительной» строки и сразу говорит о главном;  явления не только названы: они слышны (шипящие звуки – пронизывающий свист ветра), они видны («дощатый катер» с «таким родным огоньком» на мачте, блондинка Катя) и они звучат как светлая, печальная мелодия. В этом сочетании – светлое и печальное, радостное и трагическое, единство звука, зрительных образов и эмоционального накала – приближение к разгадке чуда поэзии Рубцова. Кстати, есть известные случаи «музыкального прочтения» Рубцова – например, песни «Улетели листья с тополей», «В горнице моей светло», «Отцветёт да поспеет на болоте морошка», «Я долго буду гнать велосипед», – о создании последней даже есть то ли быль, то ли легенда.   

Памятник Н. Рубцову в Емецке   

В 2005 году, осенью, я посетил посёлок Емецк Архангельской области. Литературный критик Александр Михайлов писал, что «Николая Рубцова тянуло в Емецк, как птицу к своему гнездовью»; приезжал сюда, хотел зайти в дом, где родился… Он цел и невредим, этот дом, – дощатый, двухэтажный, многооконный, с мансардой, крашенный в жёлтый цвет, – таких типовых домов, построенных в 30-е годы для нескольких семей, на Севере много. Стоит он у проезжей дороги, которая вот-вот и перемахнёт по мосту через реку Емца, уйдёт в пустые поля… Приехал однажды сюда Рубцов, хотел зайти, да десятилетняя девочка смело преградила путь на пороге: «Здесь такие Рубцовы не живут!» Ходила по Емецку и такая история: здесь, в 1962 году, босоногий велосипедист во фланелевой рубашке в клетку – это был Рубцов – смущаясь, вручил четырнадцатилетней девочке Гале, которая возвращалась с одинокой прогулки по заречью, букет из полевых цветов. А назавтра Галя по почте получила стихотворение:

 

Я буду долго

Гнать велосипед.

В глухих лугах его остановлю.

Нарву цветов.

И подарю букет

Той девушке, которую люблю. 

 

Птицы или снег?       

 

В вологодском музее Николая Рубцова меня поразили варианты его известного стихотворения «В минуты музыки печальной» (меня такие вещи всегда поражают). Ведь другой бы счёл: и так сойдёт: рифма, размер соблюдены, мысль выражена… А вот для настоящих поэтов такое невозможно. Они могут написать и слабое стихотворение, но бьющих в глаза банальностей не будет ни за что. Лёгкость и естественность слога Рубцова – конечно, не только вдохновение, но и результат большой работы. 

Памятник Рубцову в Тотьме

Там же, в музее, я списал эти варианты себе в тетрадку, сейчас вот перечёл… и вижу, что – нет, такие вещи нельзя обнародовать. Уж слишком слабые попытки были у поэта вначале. Одна строфа вроде и получилась, но… размазанная, искусственная. Только её и можно решиться сопоставить с окончательным вариантом – как пример необходимой неудовлетворённости собой…     

И думаю попутно: напрасно после смерти хороших поэтов печатают всё, оставшееся неопубликованным (как случилось, например, с Борисом Рыжим), – дурная им услуга…

        

       В минуты музыки печальной

       Я представляю жёлтый плёс,

       И голос женщины прощальный,

       И шум порывистых берёз,

        

       И первый снег под небом серым

       Среди погаснувших полей,

       И путь без солнца, путь без веры

       Гонимых снегом журавлей...

        

       Давно душа блуждать устала

       В былой любви, в былом хмелю,

       Давно понять пора настала,

       Что слишком призраки люблю.

        

       Но всё равно в жилищах зыбких –

       Попробуй их останови! –

       Перекликаясь, плачут скрипки

       О жёлтом плёсе, о любви.

      

       И всё равно под небом низким

       Я вижу явственно, до слёз,

       И жёлтый плес, и голос близкий,

       И шум порывистых берёз.

        

       Как будто вечен час прощальный,

       Как будто время ни при чём...

       В минуты музыки печальной

       Не говорите ни о чём.

 

Вариант второй строфы: 

        

       Я вижу птиц под небом серым,

       Воспринимающих с трудом

       Свой путь без солнца, путь без веры

       Над застывающим прудом.        

      

Остальные варианты лучше не знать.      

 

«Буду я и каменный навеселе!»

 

Гордятся ли вологжане тем, что жизнь Николая Рубцова крепко связана с вологодской землёй? Конечно, гордятся. И всё-таки, странное дело, есть в Вологде несколько человек из литературной среды, которые не любят его. Одни говорят – слишком прост, «два притопа три прихлопа»; но то ладно: видимо, неполадки со слухом, действительно – не слышат тех самых «звуков». Однако по признанию одной местной литературной дамы, есть и другая причина: возвысили, значит, Рубцова, чуть ли не икону из него сделали, будто на нём поэзия в Вологде кончилась, а сколько у нас сегодня других дарований, пишущих совсем иным, новым языком!  

И прекрасно, что пишут. Но на Рубцова-то зачем обижаться?  – он сам напророчил:

        

       Мое слово верное

                     прозвенит!

       Буду я, наверное, 

                     знаменит!

       Мне поставят памятник

                       на селе!

       Буду я и каменный

                      навеселе!

        

Только нужно сделать поправку: памятники в Емецке, Тотьме и Вологде вполне «трезвые». 

 

 Памятник Рубцову в Вологде

Жизненная школа у Николая Рубцова была не из лёгких: воспитанник детского дома, кочегар рыболовного судна, рабочий Кировского завода в Ленинграде, служба на флоте. И лишь потом – Литературный институт. Последние годы жил в Вологде.

Конечно, есть о нём немало воспоминаний. Вот, например, в Вологде в 2007 году вышла книга Нинель Старичковой «Наедине с Рубцовым». Думаю, мир ничего не потерял бы, если бы книга не была издана. Полно всяких... не то чтобы глупостей... глуповатого простодушия. Шокирующего ничего нет, но подробности мельчат образ поэта невероятно. Вот милая простая женщина входит в комнату Рубцова: «Обрывки грязных газет, окурки. На свежевыкрашенном полу наслежено, словно человек десять топталось, не меньше. В воздухе стоял алкогольный запах, а также от малярных работ и табачного дыма»; она сожалеет,  что хмельной Рубцов, не застав её дома, в ожидании прилёг во дворике на землю и уснул. А вот она держит в руке «Сообщение» из вытрезвителя с фотографией понятно кого. Впрочем, «Сообщение» интересно само по себе, с исторической точки зрения: над фото – стишок, у автора которого представление о поэзии весьма отличное от рубцовского:

        

       Таких как он у нас единицы.

       Но мимо их не вправе пройти.

       Они мешают жить и трудиться.

       Они помеха на нашем пути.

 

Держал я в руках и книгу «Минувшее меня объемлет живо…», изданную в 2013 году в Вологде и посвящённую 90-летнему юбилею Ирины Викторовны Гура, одной из старейших преподавателей филфака Вологодского государственного педагогического института (ныне университета), кандидату филологических наук, доценту кафедры литературы. В главе «Вологда в 50 – 60-х годах прошлого века» читаю:  «Набирала силу вологодская поэзия, представленная Сергеем Викуловым, Александром Романовым, Ольгой Фокиной, Виктором Коротаевым. Успехи наших писателей дали повод современной критике говорить о появлении "вологодской школы"».

– Но почему среди перечисленных нет Николая Рубцова? – спросил я владельца этой книги, Владимира Богачёва, мастера по изготовлению мини-книжек.

– Да она его не любила, – ответил Владимир. – Говорила: что сколько он ни приходил к ним домой – всегда был как-то неважно одетый и, как ей казалось, под хмельком. А приходил – чтобы занять денег: немного – три-пять рублей… 

Оказалось, что муж Ирины Викторовны, доктор филологических наук, профессор Вологодского университета Виктор Васильевич (автор работ о современной русской литературе, в частности о Шолохове) принимал участие в становлении Рубцова как поэта, – потому тот и приходил к ним домой…

 

Памятник Н. Рубцову в Череповце   

  

Ох уж это «плохо одетый»... Вадим Кожинов вспоминал, как он хотел с Николаем Рубцовым встретить новый, 1965 год, у родителей, но сам к назначенному времени опоздал. Рубцов как назло пришёл раньше срока, и отец Кожинова его не впустил – вид поэта показался ему подозрительным… И Рубцов остался ждать в подъезде.      

Вбежавший в подъезд Кожинов (с которым явился и поэт Анатолий Передреев) поднялся в свою квартиру, но не стал переубеждать упрямого отца: он поздравил мать, после чего друзья решили ехать в общежитие. Обаятельный Передреев остановил легковушку и упросил водителя подвезти их бесплатно…      

Новый год отпраздновали бутылкой вина и какой-то мелкой закуской. Наутро Кожинов высказал отцу – к которому уже вернулось благодушие: ты даже не представляешь, кого ты не пустил на порог! Всё равно что Есенина не пустил!..      

В большой публикации о Рубцове в «Роман-журнале ХХI век» приводятся слова вологодской поэтессы Нины Груздевой: «Если мимо обкома партии пройдёт Виктор Коротаев, пьяный и во всё горло поющий песни, его никогда не трогают. А если тихий выпивший Рубцов пройдёт, его всегда засекают и отправляют в милицию. Это меня всегда удивляло». И много там ещё всяких акцентов на притеснениях поэта, «которому всё время не везло».

 

Памятник Рубцову в Мурманске

Но везло ли тому же Коротаеву? О приключениях этого поэта-вологжанина, грустного лирика, мне не раз рассказывали его старшие и младшие современники. Например, Нина Краснова вспоминала, как однажды группа писателей отправилась в Константиново на Есенинские праздники; не доехал только Коротаев: его забрали в участок, где и продержали все три праздничных дня.

Так что с пьянкой многим «не везло»; Коротаев, кстати, от неё и умер… И не он один. Лучше поговорить не об «унижении высокого, слабостях могущего». Приведу, например, слова друга поэта – Глеба Горбовского: «Николай Рубцов был добрым. Он не имел имущества. Он им всегда делился с окружающими. Деньги тоже не прятал. А получка на Кировском заводе доставалась нелегко. Он… грузил металл, напрягал мускулы. Всегда хотел есть. Но ел мало. Ограничивался бутербродами, студнем. Супы отвергал. Помню, пришлось мне заночевать у него в общежитии. Шесть коек. Одна оказалось свободной. Хозяин отсутствовал, и мне предложили эту койку. Помню, как Рубцов беседовал с кастеляншей, пояснял ей, что пришёл ночевать не просто человек, но – поэт, и потому необходимо – непременно! – сменить бельё»…      

Бесценны устные свидетельства о поэте, собранные Майей Полётовой, создательницей Культурного центра Николая Рубцова в Москве. Довелось ей общаться с Ниной Груздевой, дружившей с Рубцовым и уверявшей: он был «добрый, нетребовательный, внимательный», когда заходил к ней в гости, «выглядел всегда хорошо. Пьяным ко мне он не приходил. Всегда был гладко выбрит и всегда очень задумчив. Спросишь – ответит, а потом опять молчит». Вот фрагмент беседы: 

«В.И. Белов, который присутствовал при изъятии рукописей поэта вместе с А. Романовым, В. Коротаевым, следователем и нотариусом, рассказал, что вслед за ними квартиру Рубцова посетили сотрудники КГБ. Василий Иванович согласился, что убийство поэта было заказным. "Я уверен в этом", – настаивал Белов. Жалея своего друга, обличая убийцу, писатель говорил о том, какое истерзанное было лицо поэта... 

К вышесказанному я добавила, что в статье "О Русь! Кого я здесь обидел?" С. Сорокин-Вакомин, питерский руководитель Рубцовского центра, прямо говорит и о неслучайном сокращении срока убийце, и о её дальнейшей, вполне благополучной судьбе, и о предоставленной ей широкой возможности "вспоминать" и печатать все свои измышления не только в нашей стране, но и за рубежом. Ясно, что у неё за спиной кто-то стоит». 

Николай Рубцов кому-то мешал тогда, кому-то мешает сейчас. Однако настоящая поэзия живёт как воздух и никому ничего не должна. А я нередко задаюсь вопросом: отчего Рубцов и другие большие поэты так остро видели жизнь, воспринимали и выражали её? Именно потому, что находились между горечью и красотой, радостью и горем. светом и тьмой. Кстати, в секрет фетовских стихов проник... Борис Рыжий, заметивший нам, что в «Фантазии» Фета, полной взволнованного счастья, есть намёк на горечь – на возможную скоротечность этого самого счастья: «Всегда ведь находится кто-то, / кто горечь берёт на себя» – гениально сказано о том, кто одарил нас волшебством жизни! Конечно, то же самое можно сказать и о Николае Рубцове, для восприятия стихов которого не нужно ничего, кроме самой поэзии. 

 

Справка о поэте

Николай Михайлович Рубцов родился 3 января 1936 в селе Емецк, Северный край (сейчас это Архангельская область). В августе 1962 года Рубцов поступил в Литературный институт им. М. Горького. В 1964 году была опубликована первая в Москве подборка стихотворений Николая Рубцова. В 1969 году Рубцов окончил Литературный институт и был принят в штат газеты «Вологодский комсомолец». В 1968 году литературные заслуги Рубцова получили официальное признание, и ему в Вологде была выделена однокомнатная квартира.

Рубцов трагически погиб в ночь на 19 января 1971 года в своей квартире, в результате бытовой ссоры с  поэтессой Людмилой Дербиной, на которой собирался жениться (8 января они подали документы в ЗАГС). Судебным следствием установлено, что смерть имела насильственный характер, наступила в результате удушения – механической асфиксии от сдавливания органов шеи руками. Людмила Дербина утверждает, что произошёл инфаркт – «сердце просто у него не выдержало, когда мы сцепились». Она была признана виновной в убийстве поэта, осуждена на 8 лет, досрочно освобождена почти через 6 лет.