Поэтический феминизм для своих и поэзия мира для всех

Антология фемпоэзии для всех, кто не любит поэзию

Бобылева Мария Сергеевна, Подлубнова Юлия. Поэтика феминизма. — М.: АСТ, 2021.

«Поэтика феминизма» – первая за долгое время книга о современной поэзии, о которой регулярно пишут крупные нелитературные СМИ. Заметки о ней вышли в «Новой газете», на «Эхо Москвы» и других ресурсах, имеющих доступ к широкой аудитории. Той самой, которая поэзией увлекается редко. Заметки, конечно, положительные, на книгу смотрят с восторгом и сдержанным оптимизмом. Создатели сборника – журналист Мария Бобылева и литературный критик Юлия Подлубнова – уверены, что он подходит «даже тем, кто не интересуется стихами». Правда, на мой взгляд, у такого читателя к «Поэтике феминизма» возникнет масса вопросов.

Поставим себя на место авторов – вот есть явление, которое кажется нам безумно интересным, важным, актуальным и т.д. С разговором об этом явлении мы выходим к людям, ничего о нём не знающим. Возникает три главных проблемы: 1) почему эта аудитория не интересуется современной поэзией? 2) почему она должна ей интересоваться? 3) как преодолеть барьер непонимания?

Начнём с конца: преодолевать барьер авторы предполагали, используя «понятный всем язык». Вот как выглядит доступное изложение в понимании Марии Бобылевой: «Я была в шоке. Я говорила, что это не поэзия, а непонятно что. Я негодовала, вспоминала Пушкина и Фета. Если вы не любите поэзию, эта книга для вас: вы прочитаете эти стихи, и они навсегда перевернут ваши представления о поэзии».

Язык действительно узнаваемый, таким обычно пишут книжные обозреватели: упомянутая в сборнике Галина Юзефович («Любая нормальная женщина знает, крем какой марки ей подойдет. К приобретению книг тоже надо подходить осознанно»), Екатерина Писаренко в «Новой газете» («Он [роман] как фотография без фильтров — тем, кто привык к ретушированию чувств, будет неуютно») или Лена Логинова в Beauty Insider («Читала во время трансатлантического перелета, и все 9 часов не могла заснуть, попеременно плакала и смеялась и всерьез насторожила этим свою соседку-американку. «Are you okay?» Нет, я не okay, потому что как можно быть okay, если эта книга скоро закончится и невозможно стереть себе память, чтобы прочитать ее заново»).

Чтение как лайфстайл, книга как аксессуар. Модный литобзор имеет немалую аудиторию, и можно, наверное, попробовать внутри рекламно-журналистского языка (как в Троянском коне) провезти сложные, болезненные темы – оставим пока за скобками ту публику, которая слишком умна для подобных приёмов. Популяризаторские методы могут быть и такими – вот и «ЛитРес», например, поставил рядом с «Поэтикой феминизма» тег «женская проза».

Проблема в том, что внутри коня поджидает Юлия Подлубнова с фирменным филологическим канцеляритом про «историко-литературную ретроспекцию» и «проблематизацию зон». Подлубнова обильно цитирует других коллег, выражающихся не менее «доступно»: тут и Елена Георгиевская с «нью-эйджевским феминистским спиритуализмом», и Ирина Сандомирская с «аннаграмматическим феминизмом». В популяризаторской книге, говорящей на языке, «понятном всем», за терминами наверняка последовали бы пояснения. В «Поэтике феминизма» их нет.

Получается, либо потребитель книжного молла, со вздохом «о май гад» хватающийся за Фета, либо поэт-филолог-активист, который в актуальной повестке и так неплохо разбирается. А между этими крайностями будто и нет никакой аудитории.

На вопрос «Почему широкая публика должна интересоваться феминистской поэзией» авторы сборника всё же попробовали ответить. «Поэтика феминизма» написана женщинами для женщин, хоть это нигде напрямую и не сказано. Фемпоэзия говорит о современных проблемах именно женского опыта, и уже одного этого достаточно, чтобы её актуальность не нуждалась в дополнительных комментариях.

При этом на вопрос «Почему же тогда широкая публика не интересуется феминистской поэзией» создатели «Поэтики феминизма» не только не могут ответить – они игнорируют саму проблему, ссылаясь на «институциональное замалчивание» женщин. И когда Подлубнова пишет о «литературном феномене, прокричавшем о себе на всех мыслимых и немыслимых площадках», наступает тяжелое недоумение – зачем вы тогда вообще создавали популяризаторский проект? Везде же прокричали уже.

Не менее странно выходить к широкой публике с максимально узким определением поэтики феминизма. По словам Галины Рымбу, «проговаривание женского опыта для феминистского письма тоже очень-очень важно», но считать фемпоэзией будем всё-таки только ту, что «работает с идеями, политиками и понятиями феминизма». Опять же – если книга предназначалась для тесного круга специалистов, вполне нормально посвящать её «сегменту сегмента». Но просветительская литература так не работает. Чем больший спектр женского письма был бы представлен в книге, тем большего отклика удалось бы достичь. При этом вокруг «поэзии с выраженными мотивами борьбы за равноправие» существует множество интересных и важных женских имён и текстов, которыми можно дополнить картину, не убирая из центра высказывания активистскую поэзию.

Получается, максимум, на что готовы создатели сборника ради выхода к неискушенному читателю: немного кондового журналистского языка и пара интервью. Посмотреть на фемпоэзию чуть шире – нет, спасибо. Естественно, начинаешь думать, что никакого популяризаторства и не планировалось – просто очередная антология «для своих».

То, как сделана «Поэтика феминизма», исчерпывающе отвечает на вопрос, почему широкой публике не близка современная поэзия. И мы сейчас говорим об аудитории «Новой газеты», «Таких дел», «Эха Москвы», Colta и т.д., из которой всякий крымнаш и праворадикальный патриархат исключён по определению. Не близка, потому что любит говорить о себе исключительно закрытым, герметичным языком, даже когда речь о вещах, действительных важных для всего общества. Не близка потому, что лишь имитирует интерес к широкому читателю, не забывая напоминать, как безнадёжно он от неё отстал.

Ещё один глупый вопрос, который может появиться у неискушенной публики – а зачем вообще делать из интерактивной познавательной страницы на портале «Такие дела» книгу? Онлайн-проект получился по-своему интересным путеводителем, и пусть гидом был карикатурный персонаж с томиком Фета в кармане, по крайней мере, чувствовалась попытка говорить о фемпоэзии «с нуля», заново доказывать её ценность. Книга вышла не потому, что онлайн-версия не работает, просто для поэтов главное событие по-прежнему – выход бумажного издания, вокруг которого строятся дальнейшие презентации, как в старые добрые времена. Тут ещё вопрос, кто от кого отстал.

Всем, кто интересуется феминистской поэзией, могу посоветовать одно – читайте её не благодаря, но вопреки подобным изданиям. В конце страницы https://fem.takiedela.ru/ есть список имён – пусть он станет вашей отправной точкой. Фемпоэзия по большей части доступна для понимания и без высокомерных, набитых терминологией филологических комментариев – кроме того, мир женского письма ей не ограничивается. К тому моменту, как поэтическое сообщество по-настоящему повернётся к вам лицом, вы наверняка – хоть до какой-то степени – начнёте в этом мире разбираться.

Антология поэтов, живущих в одном сознании

Арсений Ровинский. 27 вымышленных поэтов в переводах автора. — Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2021. Серия «InВерсия».

В отличие от «Поэтики феминизма» эта книга на самом деле подходит «даже тем, кто не интересуется стихами». Если вы никогда не читали Арсения Ровинского, то наверняка знакомы с его персонажами. Они повсюду среди нас – неловкие, осознающие свою неуместность, но не способные ничего с ней сделать. А иногда мы и сами оказываемся на их месте.

Проще всего объяснить так: вот пришли вы с друзьями в кино или на какую-нибудь инсталляцию. В кульминационный момент, когда напряжение на пике, и воздух звенит от высокой эстетики, вдруг у кого-то на мобильнике очень громко (а такие мелодии всегда Очень Громкие) играет песня «О б-боже какой муж-чин-нааа». А пока все озираются, кто-то с улыбкой говорит: «Я, конечно, дико извиняюсь». И выключает. И продолжает смотреть кино или выставку вопреки всему – вашим поруганным чувствам, вашему желанию быть среди «своих», здравому смыслу, наконец.

Именно такая речь, внезапно выдающая чужака, переосмысляется в прошлых книгах Ровинского: «Ловцы жемчуга», «Незабвенная», «Козы Валенсии». Поэт смотрит на неё без презрения и даже наоборот – пытается вписать в ткань повествования, осознать неуместность множества вещей как свойство окружающего нас мира:

очень много людей и все ждут

когда же я выйду

но я больше не выйду к ним

я лучше здесь вот в этой тени посижу

где только моря плеск и какие-то редкие

голоса слышны типа – Виталик!

я не по́няла ведь у нас же

всё включено

Мир не рушится всякий раз, когда рядом оказывается кто-то, максимально на вас не похожий – так и у Ровинского поэтическая речь продолжает существовать, несмотря на неловкое присутствие Другого. Автор усиливает эффект, заставляя персонажей путешествовать по миру, подчёркивая то, как тяжело им прижиться на новом месте. Причины, по которым «нашего человека» видно сразу и везде, понятны нам интуитивно, на бытовом уровне, но их бывает трудно сформулировать. Ровинский проговаривает их на языке поэзии:

за границей попадаются люди дикие и даже опасные

готовые напасть неожиданно и с неожиданной стороны

но есть и другие красивые и даже прекрасные

из сонных вод в огонь свистящий

сквозь сад горящий навечно в тлен летит скворец

как настоящий

В новой книге Арсения Ровинского работа с чужой речью выходит на новый уровень – теперь тексты состоят из неё полностью. Как нетрудно догадаться из названия, все поэты в сборнике выдуманы автором – таков итог проекта «Современная поэзия в русских переводах», телеграм-канала, который начинался как литературная игра, но со временем перерос в нечто большее.

В переводе иногда скорее виден образ переводчика, чем исходного текста – так и у Ровинского в исповедях вымышленных поэтов проступает не польская, шведская или американская культура, а то, как их себе представляет «наш» советский (или постсоветский) человек:

В Полтаве уже, как в Америке –

летает пыльца, молодежь ругается матом,

иногда

трудно определиться –

мама, мама, скажи, мы уже в Америке?

Это великие острова? Великое озеро?

И когда нам можно домой?

Наше суконное, скрепное – интересоваться, «как там у них», чтобы не думать, «как тут у нас», и оно до сих пор не изжито. Ровинский будто ставит перед нами зеркало: то, как мы конструируем в голове чужую жизнь и чужую культуру, в первую очередь, говорит о нашем мировоззрении. Не менее забавна и обратная оптика: посмотреть на русскую культуру глазами, скажем, испанской поэтессы, выдуманной русским сознанием:

Алехандро Чехова любил,

Марта Достоевского любила.

Только я одна, коза тупая,

не смогла запомнить, кто есть кто.

Только змий запомнился из русских

книг – лошадка умерла, а змий

заполз к ней в глаз и спрятался.

Воображаемый переводчик Ровинского у каждого поэта-персонажа находит общие тревоги, схожие жизненные проблемы. Возникает множество как бы думающих в унисон людей из разных уголков мира – и стихи, которые рождаются в процессе, могут быть подписаны любым именем:

Весна, и особенно после

теплой весны хоровое пение –

это как раз для меня чтобы не

задохнуться от гнева. Так

хорошо бывает не задохнуться от гнева,

когда я просыпаюсь активная,

а ты весь пассивный такой.

Неспособность принять Другого – проблема не только жителей «интеллектуальной провинции» с узкими, как двери трамвая, взглядами. Образованные любители поэзии и прочих «высоких искусств» страдают ей не реже. Лекарство для всех одно – новый, неожиданный опыт. С этой точки зрения, книга «27 вымышленных поэтов в переводах автора» будет интересна и массовому, и искушенному читателю. И тому, и другому она доступным языком объясняет: да, «чужие среди нас», а ещё «чужие – это мы».