Поэзия, знай свое место
Встречи нескольких поэтов с миллионной аудиторией госканалов взволновали умы. Уже сложился круг имен, которые называются в связке как воплощение новой волны в поэзии: это, прежде всего, Мария Ватутина, Анна Долгарева, Игорь Караулов, Александр Пелевин. Все это происходит на фоне заметного сужения пространства русской культуры.
Фото Алены Бессарабовой
Сначала сюжеты о поэтах и цитаты из стихотворений появились в программе Дмитрия Киселёва «Вести недели», потом в этой программе прописалась так называемая «Культурная страничка»; затем на Первом канале поэты и музыканты заняли одну из трех частей более чем двухчасовой информационно-аналитической программы, смысл которой передается ее названием – «Радио-электронная борьба»; позже опыт повторился.
Появились новые концепты: «поэзия Донбасса», «искусство из народа», стали говорить о том, что народ предъявил спрос на ту поэзию, которую он осознал как настоящую. Сложился и круг имен, которые называются теперь в связке как воплощение этой новой волны, поднятой не только и не столько государственным телевидением, сколько массовым читателем в социальных сетях. Это прежде всего Анна Долгарева, Игорь Караулов, Александр Пелевин, Мария Ватутина; другие имена тоже называются, но гораздо реже. Все это фигуры, хорошо известные литературному миру. Сейчас они получили многотысячную аудиторию. В телеграм-канале Долгаревой о стихах (есть еще ее канал как военкора) – более 14 тыс. человек, у Пелевина – более 13 тыс., у Караулова – более 6 тыс. Для канала в мессенджере это много, для аудитории госканалов – слезы.
Среднемесячная аудитория Первого канала составляет 59 млн. человек, у «России 1» – 57 млн. Так что волнение поэтов понятно: можно смело утверждать, что многие сограждане в последний месяц впервые услышали об их существовании. И встреча эта породила надежды.
Старые новые поэты и новый патриотизм
Суть произошедшего события в следующем: представители поэтического цеха, которых цех хорошо знает, вышли на многомилионную аудиторию. Произошло это, по всей видимости, не только потому, что поэты замечательны, но и потому, что они заняли активную позицию поддержки действий российских войск на Украине. Подчеркну – активную и местами даже яростную. Я уже писал о том, что в ситуации, когда культура заражается идеологией, основная острота дискуссий переходит внутрь идеологических лагерей: те, кто отменяет русскую культуру, ведут уничтожающие друг друга споры о том, как именно ее надо отменять, что надо считать правильной отменой, а в противоположном лагере ведут столь же непримиримые споры о том, что считать патриотизмом. Тон и там, и там, конечно, задают радикалы; так вот, по их меркам патриотизмом может сегодня называться только активная, а лучше яростная позиция поддержки действий российских войск на Украине. Названные поэты этот фильтр прошли, что само по себе красноречиво, и попали в еще более агрессивный контекст откровенно заряженных политических шоу, в котором они выглядят пучками одуванчиков. А литература при этом увидела себя тут же в искаженном зеркале, выставленном информационщиками, которые еще вчера о русской поэзии в ее современном состоянии не знали ничего.
Тому, что поэзия появляется на федеральных каналах, многие представители литературного мира только порадуются – о необходимости подключения главных информационных ресурсов страны к делу информирования населения о том, что в России есть поэты и их много. И с этим невозможно не согласиться. Сегодня поэтов, за редким исключением, невозможно увидеть на телевидении. Поэты, в отличие от прозаиков, почему-то не воспринимаются как интеллектуалы, с которыми можно обсуждать происходящее сегодня в культуре, стране и мире. К поэтам в наши дни принято обращаться только тогда, когда нужно два слова сказать о других, как правило, уже мертвых поэтах. Поэты воспринимаются как хранители малопонятной обществу традиции Поэты воспринимаются как хранители малопонятной обществу традиции. И трагедия, конечно, в том, что русская культура, жизнь ее общества дошли до такого состояния, когда традиция, которая объективно являет собой одно из величайших достижений мировой культуры, на последнем отрезке развития оказалась малопонятной и попросту неизвестной для большинства населения.
Но считать, что названные поэты попали на телевидение благодаря исключительно поэтическим достижениям, сложно. Очевидно, что внутреннее российское информационное пространство переживает период нагнетания агитационной истерии.
Гражданская общественность, пишут, не допустит любви к родине с кислыми выражениями лиц. Желающих подогревать подобные эмоции достаточно. Публичное и поименное отделение агнцев от козлищ, «наших» от «чужих» и примыкающих к ним молчащих набирает ход и возглавляется авторитетными деятелями культуры. Это существенно влияет на атмосферу, в которой живут и работают люди, равно никогда не помышлявшие ни об отъезде из России, ни о поездках на Донбасс – хотя бы по той причине, что пока военные сражаются на своем фронте, другие фронты никуда не исчезают.
И тем не менее контекст очевидным образом меняется. Если раньше медиа о поэзии Prosodia критиковали исключительно как консервативный журнал, то сейчас я уверен, что мы не только не соответствуем новой планке так называемого патриотизма, но и не планируем к ней тянуться. При этом с осени 2021 года мы реализуем большой проект под названием «Русский поэтический канон», то есть никто нам не подсказывал тему, которая в нынешних условиях могла бы показаться конъюнктурной. Но таково наше понимание патриотизма: он состоит в том внимании и объеме работы, которые посвящаются собственной культуре во всем ее многообразии. И больше ничего для соответствия не требуется.
При чем тут Захар Прилепин
Желание продвинуть тезис о том, что волна народной любви сегодня поднимает новых героев русской поэзии, понятно, потому что неудовлетворенного желания этой любви в поэтической среде накопилось очень много. Но помимо народа есть и другие факторы, Захар Прилепин – важнейший из них.
Захар Прилепин не только писатель, но и – а возможно, и прежде всего – политик, чем снискал не только любовь, но и ненависть. Но сейчас его время. То, что вчера казалось слишком радикальным, сегодня стало чем-то близким к норме, хотя радикализм не стал меньшим. Прилепин мыслит как государственный деятель, думающий о захвате контроля за стратегическими позициями и о расстановке нужных фигур. Он лично отделяет «наших» деятелей культуры, которые «рубятся за Донбасс», от всех остальных. Он лично является тем фильтром, который прошли поэты, попавшие на госканалы. Во всяком случае они попали в его рекомендательный список, а многие очевидным образом не попали. У Прилепина большой личный медийный ресурс и большое, очень лояльное окружение, которое называет Захара «народным министром культуры». Сегодня у Прилепина 233 тыс. подписчиков в телеграмме, он постоянный гость программы «Вечер с Владимиром Соловьёвым» на канале «Россия 1».
Писателя стоило бы послушать любому, кто вообще хочет понимать аргументы этой стороны. Если условная либеральная общественность склонна думать, что сегодня государственная медийная машина активно принялась за формирование образа культуры, воспевающей подвиг русского воина на Украине, то, по мнению Прилепина, еще ничего не начиналось. Трудно не согласиться с его ключевой мыслью о том, что главные государственные ресурсы должны использоваться во благо страны, но невозможно не увидеть, что через фильтры его «патриотизма» пройдут немногие, а то, что все-таки пройдет, будет жалким подобием русской культуры.
Дальше про народную любовь. Любой, кто хоть что-то понимает в том, как набирается аудитория в Телеграме, видит технологию раскрутки новых звезд поэзии. Через день едва ли не каждый из окружения Прилепина публикует рекомендательные списки поэтов, содержащие примерно одни и те же имена, некоторые из которых и знать необязательно. Уж не знаю, как это координируется, но очевидно, что технология работает – аудитории каналов растут. Если бы Прилепин захотел, он бы со своим медийным ресурсом сам сейчас возглавил список главных поэтов, но он великодушно рекомендует тех, кого любит и знает, кому доверил дело одержания «победы в сфере культуры».
Постмодернист, мистик, военкор и Родина-мать
Стоило бы удивиться тому, кто оказался среди поэтов, которые сегодня воплощают «народное» представление о патриотической поэзии. Мы же их неплохо знаем.
Игоря Караулова Prosodia не раз публиковала. Он всегда был остроумным колумнистом умеренно почвеннических взглядов и при этом вполне постмодернистским поэтом старой школы, который работает с общими местами и готовыми языками культуры, показывает их абсурдность, ущербность, неправильность. Никогда бы вы не нашли в его поэзии последовательной и сколько-нибудь единой позиции лирического субъекта. Это и есть знак классического постмодерна – в отсутствии иерархии нарративов, в разрушении всех больших нарративов, что позволяет не подставлять голову автора: за все сказанное отвечают временные маски. Главная перемена, которая случилась в восприятии Караулова, состоит в том, что теперь никому и в голову бы не пришло, что у него может быть какая-либо неопределенность с лирическим субъектом и что меганарратив, который он излагает, можно подвергнуть иронии и деконструкции. Однако природу художественного таланта в реальности изменить трудно, так что не исключаю, что автор нынешнюю аудиторию еще удивит.
На последнюю книгу стихов Александра Пелевина Prosodia публиковала не вполне лестную рецензию. Скажу главное: странно видеть символом сегодняшнего патриотического подъема автора, впитавшего в качестве школы мамлеевский мистицизм и трэш, а также лимоновскую школу молодого бойца, которую, если кто ее забыл, можно почерпнуть из книги «Другая Россия»: она начинается обоснованием, почему институт семьи в стране должен быть разрушен, а многоженство легализовано. Вдохновенные строки Пелевина о живых мертвецах с винтовками вполне годятся в качестве бодрой и забавной субкультуры, в которой есть место мистическому подвигу, а в качестве культуры все это выглядит нелепо.
Анна Долгарева в Prosodia не публиковалась: мне ее стихи кажутся лобовыми и небрежными, но она компенсирует эти качества стиха личной неординарной энергией. При этом она военкор, человек такой профессии, которая требует смелости. При этом ее пафос мне более понятен: человек, чьи родители живут в Харькове, имеет право на любую позицию сегодня. Кстати, как у военкора у нее гораздо больше подписчиков. В народе востребована не поэзия, а поддержка во всех ее формах Но люди, сохранившие остатки критического мышления, должны понимать, что, когда красивая смелая девушка приезжает к военным, залезает на танк и громко читает стихи, по большому счету, все равно, что именно она читает. Значим ее жест, который означает поддержку. В народе востребована не поэзия, а поддержка во всех ее формах. Это она собирает виртуальные стадионы. Но поэт обманываться рад, он думает, что это волшебная сила искусства.
Мария Ватутина не раз публиковалась на страницах Prosodia. Место Марии в этом рекомендательном списке я считаю наиболее органичным. У Ватутиной настоящий лиро-эпический дар, позволяющий поднимать фундаментальные сюжеты человеческой культуры, справляться с ними, оживлять их так, что древние сюжеты, казалось бы, известные любому образованному человеку, начинают вышибать слезу. Когда я вспоминаю читающую Ватутину, я думаю, что так могла бы читать стихи сама Родина-мать. В период специальной военной операции ее поэтика, работающая с архетипами, зазвучала не только монументально, но и злободневно. Но сейчас Ватутина просто «кипит праведным гневом», энергия, которая должна была достаться поэзии, досталась гневным отповедям на полях газетных публикаций. Ее монументальная Муза сильно теряет, когда начинает со всей страстью палить по воробьям – как будто крупного поэта бросили на общественные работы. Но что важно, у наиболее органичной в этом списке Марии Ватутиной подписчиков заметно меньше, чем у всех названных, – 1,6 тыс. Нет прямой зависимости между уровнем поэзии и народной любовью, как бы кому ни хотелось ее видеть.
Конечно, в рекомендательных списках называются и другие имена: Дмитрий Артис, Олег Демидов, Марина Кудимова, Арсений Ли, Дмитрий Мельников, Юнна Мориц, Олеся Николаева, Тихон Синицын, Вадим Степанцов… А еще есть списки тех, кто обязательно и немедленно должен быть забыт, – одно без другого не бывает.
Сужение пространства культуры
В пьесе Евгения Шварца «Тень», в которой тень ученого, полная его противоположность, попыталась заменить его в жизни, есть фраза: «Тень, знай свое место». Поэзия сегодня лезет туда, где достойного места она занять не может. Поэзия беззащитна перед идеологами – об этом Prosodiа обстоятельно высказалась уже 26 февраля, заявив о своем намерении защищать поэзию от идеологии. Уже к апрелю накал изменился: фактически это была уже борьба за выживание художника в качестве художника в агрессивном пространстве современной культуры. Ситуация продолжает меняться – сегодня мы видим кризис институтов культуры, а также общее сужение пространства культуры.
Не раз слышал от представителей культуры и искусства фразу о том, что если вы не занимаетесь политикой, то политика займется вами. Обычно так обосновывается стремление работать с самой актуальной политической повесткой. На деле принцип работает совершенно иначе: вы можете заниматься политикой, пока политика не займется вами. И сегодня, когда политика предъявила свои права очень широко, культура сразу оказалась беззащитна: целый ряд журналов, премий, площадок современного искусства просто остановил свою деятельность. Могли ли они ее не останавливать? На мой взгляд, очевидно, что могли. Но для этого им все равно пришлось бы заново искать ответ на вопрос, а чем же все-таки занимается искусство, кроме политики. Стало очевидно, что больше невозможно делать вид, будто современное искусство занимается политикой. То, что оно называет политикой, имеет очень далекое отношение к реальной политике. А найти ответ на вопрос, о чем искусство само по себе, после того как все силы вложены в «практики» и «развенчание институтов власти», непросто. Но если ответ найден, никто не помешает художнику работать и с современной повесткой – такой вот парадокс. Кризис институтов культуры и искусства сегодня – это кризис понимания своих базовых функций.
Идеологизация культурного пространства привела не только к кризису целого ряда премий, журналов, но и к созданию новых, которые уже прямо декларируют выверенную идеологическую линию. Любая выверенная идеологическая линия неприемлема для тех, кто занимается культурой и искусством. Поэтому когда главред нового сетевого издания «Кварта» Валерий Шубинский пишет, что в новом выпуске его журнала размещены подборки поэтов, о которых он год назад не слышал, я думаю о том, что сегодня на самом деле лучшее время для появления новых имен в поэзии. Потому что ряды старой гвардии основательно выкошены идеологической борьбой по обе стороны. Сегодня на самом деле лучшее время для появления новых имен в поэзии. Потому что ряды старой гвардии основательно выкошены идеологической борьбой по обе стороны Поэты, которые дают себя использовать с той и другой стороны, которые впали в праведный гнев по зову души, воспринимаются как люди, которые забыли, в чем состоит дело поэзии, во всяком случае оказалось, что они не ценят его достаточно высоко. Это факт, который стал очевиден. Возможно, останутся издания, которые пытаются возделывать поле независимой от идеологии культуры, но вопрос: а останутся ли современники, которых они могли бы публиковать?
И в этой ситуации русская культура еще и может получить дополнительное встречное движение в виде требования идеологической верности, которое уже озвучивается с площадки тех же госканалов, но еще не превратилось в руководство к действию. Если превратится, останется взять свою лиру как христианскую святыню и унести ее на недоступные вершины Кавказских гор – так в древние времена и спасали святыни от воюющих. Но кто от этого выиграет? Для того чтобы не провоцировать движение в эту сторону, поэзия должна знать свое место и защищать его.
Многообразие русской современной поэзии
Между тем, лучшие стихи о том, что происходит с человеком сегодня, об атмосфере этого времени я встречаю у тех, кто не выкрикивает своих лозунгов, кто, даже имея весьма определенную оценку происходящего, не считает эту позицию важнее, чем то дело, которое он делает в стихах, – и это первое условие для того, чтобы получилось что-то стоящее. Хорошая поэзия, с одной стороны, не должна удостоверяться «правильными» взглядами поэта, а с другой – у поэта должно хватать ума, чтобы понимать невеликую цену своим взглядам Я знаю про ряд конкретных поэтов то, что они имеют противоположные оценки происходящего, но, когда читаю их удавшиеся стихи, я забываю, кто из них кто, кто из какого лагеря. Когда стихи получились, они настолько больше, масштабнее любого идеологического высказывания, что лишний раз можно пережить ощущение торжества поэзии. А торжество поэзии – это не веселье, а внимание к человеку, к происходящему в нем и с ним. Хорошая поэзия, с одной стороны, не должна удостоверяться «правильными» взглядами поэта, а с другой – у поэта должно хватать ума, чтобы понимать невеликую цену своим взглядам. Значимость своего высказывания я тоже не склонен переоценивать.
Есть известный тезис о том, что хорошая вера не обязательно порождает хорошую поэзию – чего уж говорить об идеологических взглядах. Лучшие мастера лозунга совсем не поэты, а люди, которые используют поэтов. У Игоря Караулова в недавнем высказывании промелькнула здравая мысль о том, что люди, открывшие «поэзию Донбасса», должны в идеале открыть и поэзию о любви. Он убежден, что народ сегодня через идеологию открывает разнообразный мир поэзии. Я сильно в этом сомневаюсь, но за этот сформулированный идеал, конечно, стоило бы побороться, чтобы разочарование не было очень сильным. Разочарование от того, что кто-то попытался прекрасную русскую поэзию разменять по рублю.
Это действительно обидно, потому что она в самом деле прекрасна и разнообразна. Чтобы это показывать каждый день, мы два года назад создали первое ежедневное медиа о поэзии, аудитория которого в этом году – примерно полмиллиона человек. Это, наверное, меньше, чем аудитория Первого канала, но зато мы точно не выплеснем с водой ребенка. Русскую поэзию стоило бы открыть и показать населению страны, сделать ее доступнее, знакомство с ней – проще, встречи с ней – более частыми. Если вы видите в прошедших по телевидению сюжетах движение именно в эту сторону, я вам искренне завидую.
Я тоже дам свой рекомендательный список из пятнадцати больших русских поэтов, которые работают прямо сегодня: я возьму только старшее поколение и только тех, кто опубликовал в последние два года развернутые подборки в журнале Prosodia. Их оценки происходящего разные, я не всегда могу даже оценить, насколько разные, но, мне кажется, дело поэзии остается для них всех главным делом:
Я совершенно согласен с той мыслью, что, если вы хотите получить более или менее адекватное представление о том, что происходит в современной поэзии, вам надо знать не пять, а примерно пятьдесят имен – хотя бы потому, что пять не покажут разнообразия языков, богатства того, чем пристало гордиться. Идеологам не нужно его показывать – им нужно двигать свои фигуры; им нет особого дела до поэзии – они борются за власть.
В русской традиции есть привычное школьное понятие «гражданской лирики». Оно считается школьным, потому что в его основу положен давно устаревший в литературоведении тематический подход – как в случае с «философской», «пейзажной» лирикой и т.д. Но по сравнению с тем, что сегодня называют патриотической поэзией, понятие «гражданская лирика» прогрессивно, поскольку позволяет вспомнить о том, что происходящее сегодня с русской поэзией происходило с нею уже множество раз. У поэзии есть свои традиции, в том числе работы с идеологическим материалом.
Удавшееся стихотворение патриотично не тогда, когда помогает русскому солдату уверенней колоть врага, а тогда, когда не бросает, не лишает своей любви живого человека даже в страшных обстоятельствах. Читая возмущения Прилепина по поводу того, что русские певцы еще не сочинили достаточно песен о Донбассе, писатели не написали достаточно книг, драматурги не создали достаточно драм, я вижу его беспокойство исключительно по поводу того, что наглядной агитацией охвачены еще не все каналы. Так слава Богу, что не все. Ведь медиа сегодня гораздо эффективнее литераторов – они заваливают любое сознание новой фактурой каждый день. Что к этому может добавить искусство? Думаю, что-то вроде понимания всей сложности совершающихся сегодня в человеке процессов, в результате которых человек довольно серьезно меняется. Если бы эта сложность осознавалась сразу, книги о войнах и эпохах перемен не писались бы через десятилетия и столетия. Так что пусть художники не торопятся – пусть вспомнят о том, чего, кроме них, сделать некому.