Пять стихотворений Василия Каменского с комментариями

1. «Развеснилась весна» (1910)

Развеснилась весна

                  В. Хлебникову

Развеснилась весна!

Распахнулись ворота весенние,

Голубые, высокие-высокие, –

Неба выше!

А солнце то! Солнце светит

Жаркой, первой любовью.

Голубятся голуби на крыше.

Целуются. Топчутся.

Аг-гурль… аг-гурль…

Согретые голуби. Счастливые.

Вот хорошо!

Эх, побегу я сейчас

За тем – вон – беленьким платочком

К пушистым ивам.

Я тоже буду счастливым.

Я тоже буду голубочком.

Буду жарко миловать,

Как это солнышко!

Буду громко распевать:

Аг-гурль!.. аг-гурль!..

(1910)

Стихотворение «Развеснилась весна» вошло в первый сборник футуристов «Садок Судей» (1910), который, по сути, стал первым серьезным поэтическим высказыванием этого литературного направления. Большая часть его авторов имела художественную «закалку», поэтому книга была оформлена соответственно их авангардным представителям о стиле и напечатана не на бумаге, а на оборотной стороне обоев.

Выход «Садка Судей», естественно, вызвал яркую реакцию критики, и как правило – отрицательную. Оценивали как сборник в целом, так и стиль каждого поэта. К недостаткам относили, в первую очередь, футуристическую заумь и пренебрежение русской орфографией (поэты исключили твердый знак и ять). К примеру, «Всеобщая газета» высказалась об этом так: «В "Садке" можно встретить словечки "журчеек чурлит" (не один раз), "красавейшина", "вздорожело" и т.д. О построении фраз и логичности писаний – лучше и не говорить».

Однако были и похвалы. Валерий Брюсов, нелестно высказавшийся о сборнике, тем не менее отметил, что «у Василия Каменского попадаются недурные образы». Более развернутую оценку дал Николай Гумилев, включив Каменского в список тех, «кто подлинно дерзает» (кроме него в этот «список» попал Велимир Хлебников). Гумилев подчеркивает умение поэта чувствовать природу, которая для него «необъятна, так что охватить он может только частности». Стихи Каменского в «Садке» действительно объединены этой тематикой и демонстрируют тонкую работу с пейзажем. В «Развеснилась весна» можно говорить об акцентировании внимания на отдельных образах (голуби, пушистые шарики ив), которые ярко передают, в первую очередь, ощущения, настроение лирического героя, навеянные весенней природой: «Я тоже буду счастливым. / Я тоже буду голубочком. / Буду жарко миловать, / Как это солнышко!».

В статье Гумилев делает еще одно важное и точное наблюдение: «Даже его [Каменского. – К.Б.] бесчисленные неологизмы, подчас очень смелые, читатель понимает без труда и от всего цикла стихов уносит впечатление новизны, свежей и радостной». Поэт еще не перешел к радикальному этапу своего футуризма, а потому восприятие и интерпретация текстов не вызывает особенных затруднений. Характер его неологизмов в чем-то схож со словотворчеством Велимира Хлебникова, однако, в отличие от своего соратника, Каменский ориентировался на звуковой состав слов.

2. Поэма «Константинополь» (1914)

Поэма «Константинополь» вошла в первый авторский сборник Каменского «Танго с коровами» (1914). Она относится к так называемым «железобетонным поэмам». Почему они получили такое определение? Во-первых, слово «железобетон» было новым для 1910-х годов, а футуристы известны своей страстью к неологизмам; во-вторых, оно звучало довольно грубо и было органично для резкой футуристской поэтики; и, наконец, слово символизировало современность и технический прогресс – важную для авангарда тематику.

«Танго с коровами», как и «Садок Судей», было напечатано на оборотной стороне ярких обоев. Более того, сам формат книги необычен: правая сторона обрезана, так что четырехугольник превратился в пятиугольник. Стилистика поэмы (да и ее внешний вид) – результат крайне смелых футуристических экспериментов Каменского. Экспериментов, во многом проложивших пути дальнейшего развития поэзии.

Произведения, вошедшие в сборник, являют собой то, что сегодня называется «визуальной поэзией» – и в этом, по мнению Юрия Орлицкого, Каменского можно считать первопроходцем. Проводя сравнение между фигурными стихами, которые все-таки предполагают определенную траекторию прочтения, часто задаваемую поэтом, и поэмами сборника, литературовед указывает на «нарушение линейности повествования» и предоставление «читателю возможности выбора той или иной стратегии» в последних. Иными словами, каждый может выбрать любой порядок чтения и, конечно же, предложить собственную интерпретацию текста.

Визуальная составляющая «Константинополя», которая здесь выступает ключевой, чрезвычайно пестра: использованы различные знаки, символы и типографские шрифты, пространство листа поделено на части. Такой подход формирует неразрывность текста и репрезентации: расположить его линейно не представляется возможным, да это и не имеет смысла. С точки зрения Светланы Казаковой, «типографская техника разорванных строк должна была подчеркнуть ритмическую ударность стихотворного материала». Этому способствуют и слоговые повторы, и дробление слова на части («ТУР / КИ / ФЕС / КИ»), и звукопись («чьи / лики / ослики / рыбачьи»). Даже попеременное использование строчных и заглавных букв в названии («КонСТАНТИнополь») волей-неволей заставляет нас делать паузы и следовать определенному ритмическому рисунку.

Текст «Константинополя» можно интерпретировать как набор кратких заметок путешественника: вот морские заливы и знаменитый восточный рынок, а здесь – мусульманский символ полумесяца и турки в фесках. Некоторые критики – например, А. Шемшурин – почему-то оставляли без внимания форму поэмы, однако отмечали, что в ней «излагаются в художественной форме впечатления от поездки в Константинополь».

3. «Улетан» (1914)

Улетан

В разлетинности летайно

Над Грустинией летан

Я летайность совершаю

В залетайный стан

Раскрыленность укрыляя

Раскаленный метеор

Моя песня крыловая

Незамолчный гул – мотор

Дух летивый

Лбом обветренным

Лет летисто крыл встречать

Перелетностью крылисто

В небе на орлов кричать

Эйт! дорогу!

С вниманием ястреба-тетеревятника

С улыбкой облака следить

Как два медведя-стервятника

Косолапят в берлогу

Выев вымя коровы и осердие

Где искать на земле милосердия

Летокеан,

Летокеан.

В летинных крылованиях

Ядрено взмахи дрогнуты

Шеи – змеи красных лебедей

В отражениях изогнуты

Пусть – долины – живот

Горы – груди земли

Окрыленные нас укрылят корабли

Станем мы небовать, крыловать

А на нелюдей звонко плевать.

(1914)

Одна из главных ипостасей Василия Каменского – авиатор. О себе поэт говорил так: «Это я. Это я – / Футурист-песнебоец / И пилот-авиатор».

Тема авиации, мотив полета являются ведущими в лирике Каменского. Основой «Улетана» стали строки написанного ранее стихотворения:

Лечу над Грустинией

Летайность совершаю

Летивый дух ядрен

Летвистость в мыслях

Летимость отражаю…

Некоторые неологизмы перешли в «Улетан» именно из этого первого варианта. Они представляют собой словотворческие (по типу хлебниковских) и звукописные вариации корня «-лет-». Ритмико-метрическая организация текста как будто воссоздает движение аэроплана – увеличение скорости и замедление, набор высоты и снижение.

Аэроплан – символ не только технического прогресса, но и будущего. В «Улетане» мир делится надвое: с одной стороны, на небо и землю (формально), но с другой – и это более важно – на «нелюдей» и тех, кто готов, как поэт, «небовать, крыловать». Елена Желтова подчеркивает, что в «авиастихах Каменский совершал и метафизический, и вселенский прорыв». И именно это стремление к прорыву, желание его достичь и является своеобразным критерием деления.

Тема авиации воплощена и в одной из «железобетонных поэм» сборника «Танго с коровами» – в «Полете Васи Каменского на аэроплане в Варшаве» (1914). Это еще один яркий пример визуальной поэзии: пирамидальное расположение текста воссоздает взлет аэроплана. Внизу дана ремарка – «читать снизу вверх». По мере «взлета» слова все сильнее дробятся, в конце превращаясь в слоги и отдельные буквы, демонстрирующие набор высоты:

i

ю

ю

зз

ензу

чу ть ещ

тум анито

альн аейтам

Визуальная поэзия тем и хороша, что предлагает читателю множественность трактовок. Следуя авторской рекомендации, мы следим за взлетом аэроплана – то есть смотрим снизу вверх. Но существует как минимум еще одно возможное прочтение – нарушить правило и смотреть на землю с высоты, как авиатор Василий Каменский.

4. «Девушки босиком» (1916)

Девушки босиком

             Алисе Коонен

Девушки босиком –

Это стихи мои

Стаи стихийные.

На плечах с золотыми кувшинами

Это черкешенки

В долине Дарьяльской

На камнях у Терека.

Девушки босиком –

Деревенские за водой с расписными

Ведрами – коромыслами

На берегу Волги.

(А мимо идет пароход).

Девушки босиком –

На сборе риса загарные

Напевно – изгибные индианки

С глазами тигриц

С движеньями первоцветных растений.

Девушки босиком –

Стихи мои перезвучальные

От сердца к сердцу.

Девушки босиком –

Грустинницы солнцевстальные

Проснувшиеся утром

Для любви и

Трепетных прикосновений.

Девушки босиком –

О поэтические возможности –

Как Северное Сияние –

Венчающие

Ночи моего одиночества.

Все Девушки босиком –

Все на свете –

Все возлюбленные невесты мои.

(1916)

Стихотворение «Девушки босиком» входит в одноименный сборник Каменского (1917). Оно относится к жанру верлибра, начинающему набирать популярность в русской литературе начала ХХ века и довольно часто встречающемуся в творчестве Каменского. Верлибр не имеет упорядоченной ритмико-метрической организации, однако обладает внутренним ритмом. В стихотворении ощущение этого ритма создается за счет дробления текста на относительно короткие строки, но главным образом – за счет рефрена «девушки босиком», который придает определенную мелодичность. Возникает некое ощущение «покачивания» на волнах, как будто вводящее читателя в медитативное состояние. По мнению литературоведа Н. Степанова, свободные стихи Каменского «ориентированы на произнесение, на эстраду, рассчитаны "для голоса"» и им свойственна «выразительность интонации, то повышающейся до выкрика, то переходящей в песенный распев». В «Девушках…» «выкрика» нет, зато напевность, песенная ритмика действительно чувствуются.

Каменский остается верен своим приемам: он широко использует звукопись (аллитерация «Девушки босиком – / Это стихи мои / Стаи стихийные»), создает неологизмы («грустинницы солнцевстальные»), которые, однако, не заставляют читателя впадать в ступор. В стихотворении также чувствуются отголоски ранней лирики Каменского: внимательность к пейзажу и деталям, сравнения и метафоры в данном случае помогают раскрыть тему поэта и поэзии и выразить творческое кредо лирического героя – самого Каменского, для которого все его стихи – «возлюбленные невесты».

5. Солнце (1917)

От малых поэтических форм мы вновь переходим к поэмам. Еще одна «железобетонная поэма» «Солнце» была опубликована в коллективном сборнике «1918», который, несмотря на название, вышел в 1917-м. Его тоже можно считать одним из футуристических экспериментов в области типографского дизайна: книга состоит из литографий и коллажей-аппликаций. Обе поэмы Каменского, вошедшие в «1918», – это литографии.

В сравнении с более ранними «железобетонными поэмами» в «Солнце» усилен изобразительный элемент: если в первых все-таки превалировал вербальный компонент, то в текст последней «включены также пиктограммы». Важно обратить внимание и на то, что в названии, помещенном в левом нижнем углу, фигурирует слово «лубок», которое можно воспринимать как дополнительное жанровое определение. В лубке, как и в этой литографии, на первый план выходит картинка, а подписи выполняют дополнительную, часто пояснительную функцию. Еще одним сходством является незамысловатость изобразительной техники.

В центре листа расположено «лицо гения», оно же – «солнцень-ярцень». От него расходятся лучи, надписи на которых так или иначе связаны с солнцем – напрямую («солнцевание», «солнцеслияние») или ассоциативно («апельсины»). Кроме того, эти неологизмы отсылают нас к другим произведениям поэта.

Образ солнца довольно часто фигурирует в лирике Каменского – к примеру, в первом приведенном нами стихотворении «Развеснилась весна» он является одним из ключевых. Вероятно, традиция перенята поэтом от символистов – в частности, от Константина Бальмонта, один из сборников которого назывался «Будем как солнце» (1903). Образ может быть интерпретирован в контексте темы поэзии – не зря солнце одновременно является и «лицом гения». Поэтическое творчество представляется некоей стихией, а сам поэт – ее источником. Свет – не разрушительная, а созидательная стихия, и в поэзии Каменского она связана с мотивами веселья, радости, «песнепьянства». В этом плане показателен его призыв: «Я часто смотрю на небо и мне легко жить… Смотрите и вы. Чаще смотрите, и станет легче… Будьте веселыми и взрослыми детьми».

Поэма организована таким образом, что ее можно воспринимать, как своеобразную модель поэтической вселенной: в левом верхнем углу – нечто вроде планеты, которую населяют футуристы Бурлюк, Хлебников и Маяковский, в правом верхнем углу месяц – футуризм, а в правом нижнем – звезда по имени Василий Каменский.