Русское стиховедение о границах стиха и прозы
В рубрике «Алгебра канона» Prosodia предлагает ряд материалов, знакомящих с основными наработками стиховедения в области изучения русского стиха – это важное дополнение к разговору о русском поэтическом каноне. Первый материал поясняет, почему разграничение стиха и прозы - это комплексная проблема, которая не может быть разрешена просто.
История русского стихосложения развивалась неотрывно от его теоретического осмысления. Как известно, наибольшую интенсивность штудирование теоретических основ стихосложения приобретало в поворотные моменты развития самого стиха: во второй трети 18 века, когда происходило становление классического стихосложения как силлабо-тонического, и на рубеже 19-20 веков, когда русское стихосложение быстрыми темпами прирастало разнообразными формами тоники, верлибром и различными маргиналиями. В такие периоды сами поэты (В. Тредиаковский, М. Ломоносов, В. Брюсов, А. Белый, кружковцы Вяч. Иванова и др.) выступали теоретиками стихосложения, сознательно занимаясь техникой стиха и различными «руководствами» к стихосложению («стиховодством», как его называл В. Брюсов), при этом подкрепляя теоретические суждения собственной поэтической практикой.
Однако появление в 1910 году книги А. Белого «Символизм» ознаменовало рождение новой отрасли самой филологической науки: «стиховодство» стало «стиховедением». А стиховедение превратилось в одну из самых сложных и в то же время точных филологических дисциплин, которая неразрывно связана с прославившими отечественную науку о литературе именами Б.В. Томашевского, Ю.Н. Тынянова, В.М. Жирмунского, Р.О. Якобсона, Б.Я. Бухштаба, В.Е. Холшевникова, М.Л. Гаспарова, М.И. Шапира и других выдающихся теоретиков и историков стиха. Среди тех, кто продолжает сегодня задавать стиховедческую повестку, можно назвать имена Ю.Б. Орлицкого и О.И. Федотова. Учитывая этот контекст, Prosodia в рамках разговора о русском поэтическом каноне составила ряд материалов справочного характера, задача которых напомнить читателям основы стиховедения, а также показать его наработки по базовым вопросам изучения истории русского стиха. Не менее важной задачей было дать заинтересованному читателю отобранный список литературы по проблеме – он приводится в конце материала.
Однако появление в 1910 году книги А. Белого «Символизм» ознаменовало рождение новой отрасли самой филологической науки: «стиховодство» стало «стиховедением». А стиховедение превратилось в одну из самых сложных и в то же время точных филологических дисциплин, которая неразрывно связана с прославившими отечественную науку о литературе именами Б.В. Томашевского, Ю.Н. Тынянова, В.М. Жирмунского, Р.О. Якобсона, Б.Я. Бухштаба, В.Е. Холшевникова, М.Л. Гаспарова, М.И. Шапира и других выдающихся теоретиков и историков стиха. Среди тех, кто продолжает сегодня задавать стиховедческую повестку, можно назвать имена Ю.Б. Орлицкого и О.И. Федотова. Учитывая этот контекст, Prosodia в рамках разговора о русском поэтическом каноне составила ряд материалов справочного характера, задача которых напомнить читателям основы стиховедения, а также показать его наработки по базовым вопросам изучения истории русского стиха. Не менее важной задачей было дать заинтересованному читателю отобранный список литературы по проблеме – он приводится в конце материала.
Исходный вопрос для стиховедения
Почему переложение прозы стихотворной речью выглядит нелепо и случайные (не входившие в авторские намерения) рифмы или метры в прозе кажутся неуместными? Почему часто комичен и даже невыносим пересказ прозой стихотворения и при проведении подобной операции поэзия очень часто выглядит и в самом деле «глуповатой» (памятуя пушкинские слова)? Как те же самые слова и фразы, что мы используем в обыденной речи или в прозе, но упорядоченные законами стихотворной речи, обретают особенные глубокие смыслы, которые могут легко разрушиться при устранении любого уровня стиховой упорядоченности? Является ли стих «насилием» над «естественным» языком и что раньше возникло поэзия или проза? Корректно ли даже в процессе критической полемики назвать не понравившийся рецензенту или читателю верлибр прозой, записанной в столбик?
Подобные вопросы приводят в ту зону науки о литературе, которая называется стиховедение, осознавшее себя самостоятельной областью филологии в начале ХХ века и за прошедшее столетие достигшее вершин своего развития в отечественном литературоведении.
Современное стиховедение изучает различные закономерности ритмической структуры стиха и имеет четыре основных раздела: метрику, ритмику, фонику и строфику. Метрика – учение о внутренней соразмерности стихового ряда и системах стихосложения. Ритмика – учение о ритме отдельной строки или о ритмической системе в целом как средоточии всех регулярных композиционно значимых повторов словесно-звукового материала (звуков, слогов, словоразделов, стоп, стихов и пр.). Фоника – учение о закономерностях звуковой организации стихотворного текста, включающей в себя рифму. Строфика – учение об упорядоченном сочетании стихотворных строк, закономерно повторяющихся в тексте.
Проблеме отличия стиха от прозы стиховедение придает исключительно важное значение, а с размышления о границах стиха и прозы и по сей начинается день любой серьезный разговор или исследование в этой сфере. Попробуем коротко очертить ряд опорных позиций стиховедения, касающихся отличий стиха от прозы.
Поиск водораздела между стихом и прозой
Стих и проза – два универсальных способа организации художественной речи. У этого противопоставления есть еще один словесный вариант: поэзия и проза. В старину слово «поэзия», как известно, означало литературно-художественное творчество вообще, всю совокупность словесно-художественных произведений. Однако в современном и более узком значении под поэзией понимается словесно-художественное творчество в стихах и совокупность стихотворных произведений. В этом значении «поэзия» употребляется как аналог термина «стих».
Слово «стих» по-гречески значит «ряд», «строка» (латинский синоним – «versus» от глагола vertere (поворачивать, возвращать) означает поворот, возвращение к началу ряда. Невозможно назвать «крупные» элементы поэтики – темы, мотивы, образы, слова, – которые принадлежат только поэзии или только прозе. Поэтому в собственном смысле термин «стих» применим прежде всего к отдельной стихотворной строке, так называемому стиховому ряду, но в стиховедении стихом именуется и вся особая разновидность художественной речи, главным определяющим признаком которой является упорядоченное чередование закономерно повторяющихся («возвращающихся») стиховых рядов. В обыденной речи стихом называют еще и отдельное произведение поэтического творчества.
Проза (prosa) в латыни происходит от prosus (pro+versus) – антоним к versus – означает «прямой, идущий прямо вперед без повторов и возвращений». Так что сами понятия стиха и прозы имеют даже общее происхождение в латинском языке. Термин «проза» не менее многозначен. Понимаемая широко проза – любая нестихотворная речь, то есть совпадающая с грамматическим строем естественного языка. Для стиховедения значимо понимание прозы как противоположного стиху способа организации художественной речи.
Невозможно назвать «крупные» элементы поэтики – темы, мотивы, образы, слова, – которые принадлежат только поэзии или только прозе. Поэтому принципиальные отличия стиха от прозы чаще всего связывают с ритмической организацией стихотворной речи (ритм, согласно Ю. Тынянову, – «конструктивный признак стиха»), а также наличием метра и рифмы. Однако в современном стиховедении эти факторы считаются важными, но не абсолютными, а лишь факультативными признаками стихотворной речи: нет такого отдельного элемента стиха, который нельзя было бы представить и найти в прозе, включая метр и рифму: проза бывает метрической и рифмованной.
При этом общеизвестно, что стих умеет обходиться без рифмы. Во-первых, существуют безрифменные стихи, в которых вовсе не подразумевается присутствие рифмы, так как не существует самой традиции рифмовать (античная поэзия или раннесредневековая европейская и др.). Во-вторых, – так называемые «белые» стихи, в которых наблюдается отказ от рифмы на фоне традиции рифмованной поэзии, что выступает знаком сознательного отступления от правил (например, «белым» стихом написан пушкинский «Борис Годунов»), в-третьих, – в любом рифмованном стихотворении возможны так называемые «холостые» ни с чем не рифмующиеся стихи. Холостые стихи могут выступать одним из регулярных признаков, становясь приемом («Песнь Гаральда смелого» К. Батюшкова, или, например, рубаи – четверостишье, где I, II и IV стихи имеют единое рифменное созвучье, а третий ни с чем не рифмуется: «Не мудрецов ли прахом земля везде полна? / Так пусть меня поглотит земная глубина, / И прах певца, что славил вино, смешавшись с глиной, / Предстанет вам кувшином для пьяного вина» (В. Брюсов)); но чаще холостой стих становится внезапным нарушением рифмовки («Не возьмешь моего румянца…» М. Цветаевой).
Ритм как упорядоченное чередование каких-либо повторяющихся элементов - понятие универсальное, применимое не только к поэтической деятельности, да и не только к литературе. Кроме того, применительно к словесному искусству, ритмичностью обладает не только стихотворная, но и прозаическая речь (членимая на периоды, предложения, синтагмы). И закономерно, что развитие стиховедения повлекло за собой в то же время и расцвет исследований ритма прозы (В.М. Жирмунский, Б.В. Томашевский, М.М. Гиршман, В.И. Тюпа и др.).
Проза – тоже «расчлененная» речь, которая распадается на сопоставляемые между собой исследователями «колоны» - отрезки прозаической речи между двумя паузами. Филологами исследуется ритмическая структура в колонах (как варианты – в «речевых тактах», «фразовых компонентах»): зачины, окончания, количество слогов, ударений и пр. [6]. Однако важна разница в механизмах членения. Членение прозаической речи целиком определяется смыслом и синтаксическим строем, совпадает с естественным членением речи и не имеет надстроенной поверх нее упорядоченности.
В то же время стихотворный ритм – гораздо более строгое и многоплановое явление, чем ритм прозы. На видении специфики стихотворной речи как речи ритмически организованной базируется, в частности, несколько раз переиздававшаяся книга В.Е. Холшевникова [13], на которой выросло не одно поколение студентов-филологов. Cтиховедам очевидно, что выступать абсолютным водоразделом стиха и прозы не может не только ритм как таковой, но и метр В стихе речь обладает дополнительной ритмической организацией в виде относительно правильной повторяемости множества явлений, является средоточием многообразных регулярных, композиционно-значимых повторов словесно-звукового материала на различных уровнях организации стихотворного произведения (единицами повтора могут стать слоги, стопы, такты, строки, строфы и т.д.) – то есть выступает как «ритмическая система» стихотворного произведения. Но что же является главным стержнем этой ритмической системы – тем, чего не может быть в прозе, сколь бы та ни была ритмически упорядоченной?
Cтиховедам очевидно, что выступать абсолютным водоразделом стиха и прозы не может не только ритм как таковой, но и метр (правильное чередование одинаковых ритмических элементов внутри стихотворной строки). Так, его роль почти абсолютна в классической поэзии, но совершенно нивелируется в верлибре (свободном стихе).
Стиховое членение как последний рубеж
Поэтому, к примеру, Ю.Н. Тынянов в работе «Проблема стихотворного языка», одной из фундаментальных для последующего стиховедения, размышляя о том, где проходит граница стиха и прозы, фокусировался как раз на верлибре, в котором отсутствует не только рифма, но и метрическая основа, долгое время мыслившаяся как специфическое свойство стиха вообще, поскольку основной признак стихотворной речи, по его мысли, «познается не в максимуме условий, дающих его, а в минимуме» [11, с. 40]. То есть верлибр выполняет как раз такой «минимум» условий, который и позволяет говорить о его стиховой природе и отличии от прозы. В этой работе, а затем в исследовании Б.В. Томашевского «Стих и язык» и было предложено ставшее практически общепризнанным понимание отличия стиха от прозы, состоящее в том, что стихотворная речь членится (сегментируется) на отрезки - стиховые ряды.
Ю.Н. Тынянов прежде всего рассматривает последствия такого членения для самого словесного материала, попадающего в стихотворную речь. Каждый стиховой ряд, по его мысли, обладает единством и «словесной теснотой», из-за чего слова в стихе вступают друг с другом в более интенсивное смысловое взаимодействие, между словами возникает «соотношение по положению» [там же, с. 70]. Попав в «единство и тесноту стихового ряда», слова в стихе «динамизируются»: перегруппируются иначе, чем в прозе, перестраиваются привычные синтактико-семантические связи между ними, значения их деформируются и пр. При этом стиховое слово мыслится им не как материал, который подлежит насильственной ритмизации, а как «уже отритмизованный материал», то есть ритмическое расчленение, сегментированность речи – первичное свойство любого стиха.
В свою очередь, классическое определение Б.В. Томашевского стало опорой для современного понимания вопроса о границах стиха и прозы: «Различение между стихом и прозой заключается в двух пунктах:
1) стихотворная речь дробится на сопоставимые между собой единицы (стихи), а проза есть сплошная речь;
2) стих обладает внутренней мерой (метром), а проза ею не обладает.
Я ставлю эти два пункта именно в такой последовательности, так как… первый пункт значительней второго» [10, с.10].
Таким образом, основополагающее различие стихотворной и прозаической речи определяется разделением или неразделением ее на ряды, и только потом наличием или отсутствием «внутренней меры» (метра). Особенность стихового ритма как такового определяет соотнесенность друг с другом закономерно возвращающихся, «соизмеримых» отрезков текста. Такое членение свойственно только стихотворной речи. Поэтому, как пишет О. Федотов, «сегментация речевого потока на стиховые ряды – единственный абсолютный признак, отличающий стихотворную речь от нестихотворной» [12, с.36-37].
В конце 20 века М.И. Шапир заострит понимание соотнесенности стиховых рядов, настаивая в своей авторской теории не просто на «соизмеримости», а на «эквивалентности» стиховых рядов друг другу, отмечая, что в стихе разные строки не столько сравниваются, сколько уравниваются.
В то же время «соотносимость» и «соизмеримость» стиховых рядов между собой предполагает одновременное сосуществование законов стихотворного ритма в двух измерениях. Проза имеет только синтаксический принцип членения речевого потока, то есть «мы воспринимаем прозу как бы в одном измерении, “горизонтальном”…, стих в двух – “горизонтальном” и “вертикальном”» [4, с.6]. Вертикальное измерение стихотворного ритма, соотнесенность стихов, наиболее ощутимы в явлении рифмы, а «соизмеримость» отрезков («рядов») проявляется в наличии «внутренней меры», того или иного метра.
Границы стихов обязательно заданы для читателя (при помощи графической разбивки на строки) и слушателя (акустически подчеркиваются паузами и интонационно), и эта заданность перевешивает и «побеждает» естественное синтаксическое членение речи. Вот почему стиховеды говорят о стихе как типе речи с «двойной сегментацией» (Б.Я. Бухштаб): «Любой текст членится на соподчиненные синтаксические отрезки; но в стихотворном тексте с этим членением сочетается членение на стихотворные строки и на более крупные и мелкие, чем строка, стиховые единства. Это второе членение то совпадает, то расходится с первым, создавая бесчисленные возможности ритмико-синтаксических соотношений. Эта двойственность, эта соотнесенность двух членений – основной признак стиха» [1, с. 110-111]. Наиболее очевидным примером такого «расхождения», рассогласованности стихового и грамматического членения является enjambement («перенос», «переброс» - разрыв фразы между стихами):
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
В прощальном значеньи своем подымалась.
(Б.Л. Пастернак «Марбург»)
Позже М.И. Шапир выступил критиком этой концепции, предложив определение стиха как «четвертого измерения» текста» (в прозаическом тесте, согласно его концепции, их три: длина, грамматика и семантика), в котором наблюдаются «сквозные принудительные парадигматические членения» [15, с. 30], а противоречия между грамматикой и стихом, с его точки зрения, являются не просто возможностью стихотворной речи, а скорее ее закономерностью.
Вопрос о первичности стихотворной речи
Вопрос о разграничении стиха и прозы то усиливается, то ослабевает в ходе развития литературы, как и сама оппозиция этих универсальных способов организации художественной речи.
Обыденное сознание воспринимает речь стихотворную как усложненную и затрудненную, осуществляющую в поэтической форме «организованное насилие» (Р.О. Якобсон) над языком, и может казаться, что прозаическая речь предшествовала стихотворной. Б.В. Томашевский в упомянутой работе «Стих и язык» исходил из тезиса о том, что естественной формой организации человеческой речи является проза. Однако, как заметил спустя полвека М.И. Шапир, «нет ни малейшей возможности доказать генетическую, эволюционную и типологическую первичность нестихотворной речи» [15, c 9]. При этом хорошо известна концепция Ю.М. Лотмана о первичности именно речи стихотворной по отношению к художественной прозе. Ученый не только ставил прозу в конец типологической «лестницы» возрастания речи от простоты к сложности: разговорная речь – песня (текст+мотив) – «классическая поэзия» – художественная проза, – но видел ее и исторически более поздним явлением. Стихотворная речь, по мысли Лотмана, «была первоначально единственно возможной речью словесного искусства. Этим достигалось “расподобление” языка художественной литературы, отделение его от обыденной речи» [7, с. 23]. «Проза – явление более позднее, чем поэзия, возникшее в эпоху хронологически более зрелого эстетического сознания», «эстетически вторична по отношению к поэзии и воспринимается на ее фоне» [там же, с. 26].
При этом вопрос об исторической динамике границ и сосуществования стиха и прозы стиховедами решается по-особому применительно к определенной национальной литературе. Так, в русской литературе, как указывал М.Л. Гаспаров, до 17 века вообще не существовало оппозиции «стих-проза». Она появилась в 17 веке вместе с самим словом «вирши», в которых «стих впервые обособляется от музыки и в чистом виде противостоит прозе: это были первые тексты, которые, являясь стихами, не являлись песнями» [5, с.43]. До этого в устном народном творчестве и древнерусской литературе не расчленяли речь на стихотворную или прозаическую; в фольклоре словесное искусство долго не было отделено от музыки и напева, и здесь, и в древнерусской литературе формы музыкально-речевого и речевого стиха развивались постепенно, поэтому исследователи определяют весь корпус текстов «довиршевого» периода (включая такие памятники высокой книжности, как, например, «Слово о полку Игореве») как сложный синтез элементов стиха и прозы или «эмбриональную стихопрозу» [12, с. 320].
Поиски системы стихосложения в русской литературе 17-18 веков были поисками, по мысли М.Л. Гаспарова, стиха, максимально противопоставленного прозе, и, как известно, они увенчались в середине 18 века утверждением силлаботоники – максимально урегулированной системы стихосложения, господствовавшей безраздельно до начала 20 века. Поиски системы стихосложения в русской литературе 17-18 веков были поисками стиха, максимально противопоставленного прозе, и они увенчались утверждением силлаботоники Силлаботоника победила в конкуренции систем стихосложения «потому что она резче всего отличалась от естественного ритма языка и этим особенно подчеркивала эстетическую специфику стиха» [5, с. 45]. Но затем на протяжении 19 века наблюдался обратный процесс «освобождения» стиха, в результате которого в 20 веке русский стих явил не только ренессанс всех форм тоники (дольник, тактовик, чисто тонический (акцентный) стих), но и проявил возможности русского свободного стиха. Таким образом, историческая динамика границ стиха и прозы в русской литературе на протяжении веков может выглядеть на первых этапах последовательным развитием от неурегулированности и «полисистемности» к урегулированности и «моносистемности» (силлаботоники), а затем «столь же последовательным движением в обратном направлении» [12, с. 322].
Вопрос о пограничных явлениях
При этом очевидно, что и в период отчетливого разграничения между стихотворной и прозаической речью существует масса пограничных и переходных явлений между стихом и прозой. Наиболее подробно репертуар экспериментов на границе стиха и прозы освещается у Ю. Б. Орлицкого [8; 9], а также в трудах О.И. Федотова, который корпус разнообразных маргинальных явлений, вплотную подступающих к границе поэзии со стороны прозы, объединяет в разряд «литературной стихопрозы нового времени» [12, с. 297-310].
Со стороны поэзии к границе стиха и прозы вплотную подходит, как уже отмечалось выше, верлибр, лишенный всех вторичных, по выражению Ю.Б. Орлицкого, признаков стихотворной речи: метрических (слогового метра, стоп, равносложности, равноударности, рифмы, строфической упорядоченности и пр.) и опирается только на первичный ритм стиха – ритм строк (стихов) и саму заданность их членения.
В свое время М.Л. Гаспаров считал, что свободный стих может ощущаться двояко. В первом случае – как происходящий «от стиха»: «читая свободные стихи Фета, читателю казалось, что поэт говорит стихами, но все время их меняет, не в силах выбрать размер» [3, с. 223]. Однако опыт поэзии 20-21 вв. показал, что в таких случаях речь может идти не только о «чистом» верлибре, но и о так называемых полиметрических композициях [12, с. 281-287] и «гетероморфном стихе» (исследованном Ю.Б. Орлицким), где фрагменты верлибра могут чередоваться с фрагментами более или менее строгой ритмико-метрической организации. Во втором случае – продолжал М.Л. Гаспаров – верлибр как бы происходит «от прозы». В этом случае «читатель чувствовал… что здесь не стихи становятся прозой из-за своей недостаточности, а проза стихом из-за своей совершенной точности» [3, там же]. Именно второй тип он считал по-настоящему революционным явлением в стихосложении, приводя в пример блоковское «Когда вы стоите на моем пути…».
Антиподом свободного стиха в ряду «переходных», точнее –пограничных явлений считается «метрическая проза» (самые известные ее образцы оставил А. Белый) – тексты, пронизанные сквозной «метризацией» (их различают с прозой «метризованной» – где метрическая организация распространяется только на фрагменты текста). Если в свободном стихе неметрический текст становится стихом уже в силу «принудительного» членения на строки, подчеркнутого графически и акустически, в метрической прозе, наоборот, текст имеет метрическую организацию, но остается именно прозой в силу отсутствия заданного членения на строки. Как писал Б.В. Томашевский, до какой бы степени организованности ни была доведена проза, она не станет стихом, и наоборот, как бы близко ни подходил стих к прозе в отсутствии упорядоченности звуковой организации, прозой он не становится. Свободный стих – всегда стих, а метрическая проза – всегда проза.
И тем не менее существуют сложности с идентификацией типа речи некоторых произведений, которые могут трактоваться и трактуются не только исследователями, но и, например, чтецами двояко. Это тексты, обладающие явными и множественными признаками ритмической организации стихотворной речи, в том числе метром и/или рифмой, и при произнесении звучащие, как стих, но графически не сегментированные на стихи и существующие в прозаической записи. Из хрестоматийных примеров – знаменитые «Песня о Соколе» и «Песня о Буревестнике». Лермонтовские «Синие горы Кавказа…» всеми признаны «ритмической прозой», однако помещаются традиционно в раздел стихотворений. М.Л. Гаспаров называл такие явления «мнимой», а Ю.Б. Орлицкий «стихоподобной», но все же прозой. Если следовать авторской установке на стих, выражающейся в сегментации, то ее здесь показательно нет, а значит «минимум условий» стиха не соблюден.
Неоспорим по тому же принципу и прозаический статус «стихотворений в прозе» и других прозаических миниатюр, известных русскому читателю прежде всего благодаря И.С. Тургеневу.
Среди прозаических текстов, ярко использующих различные приемы и элементы, специфичные для стихотворной речи, в зону внимания исследователей попадают «рифмованная проза», «строфическая проза» (версей). Наконец, в литературе достаточно часто встречается «прозиметрия» - произведения, сборники или книги, активно монтирующие поэтические фрагменты с прозаическими, природа которых не предполагает однозначного отнесения к стиху или прозе [9, с. 431-475].
Литература:
1. Бухштаб Б.Я. Об основах и типах русского стиха // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1973. Vol. 16. P. 96-118.
2. Гаспаров М.Л. Современный русский стих: Метрика и ритмика. М., 1974.
3. Гаспаров М.Л. Очерки истории русского стиха. М., 1984.
4. Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-1925-го годов в комментариях. М., 1993.
5. Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т. 3. О стихе. М.: «Языки русской культуры», 1997.
6. Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. М., 1982.
7. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста: Структура стиха. Л., 1972.
8. Орлицкий Ю.Б. Динамика стиха и прозы в русской словесности. М., 2008.
9. Орлицкий Ю.Б. Стихосложение новейшей русской поэзии. М., 2021.
10. Томашевский Б.В. Стих и язык. Филологические очерки. М.; Л., 1959.
11. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка // Тынянов Ю.Н. Литературная эволюция: Избранные труды. М., 2022. С. 29-166.
12. Федотов О.И. Основы русского стихосложения: Метрика и ритмика. М., 1997.
13. Холшевников В.Е. Основы стиховедения. Русское стихосложение: Учеб. пособие. – 5-е изд. М.; СПб., 2004.
14. Шапир М.И. Гаспаров-стиховед и Гаспаров-стихотворец. Комментарий к стиховедческому комментарию // Русский стих: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика: в честь 60-летия М.Л. Гаспарова. М., 1996. С. 271-310.
15. Шапир М.И. “Versus” vs “prosa”. Пространство-время поэтического текста // Philologica. № 2. 1995. С. 7-47.
Читать по теме:
Потаенная радость испытаний – о стихотворении Игоря Меламеда
Prosodia публикует эссе, в котором предлагается больше религиозное, чем стиховедческое прочтение стихотворения Игоря Меламеда «Каждый шаг дается с болью…» Эссе подано на конкурс «Пристальное прочтение поэзии».
Сквозь внутренний трепет
«Я пошел на прогулку с задачей заметить признаки поэзии на улицах. Я увидел их повсюду: надписи и принты на майках и стеклах машин, татуировки и песня в парке — все это так или иначе помогает человеку пережить себя для себя». Это эссе на конкурс «Пристальное прочтение поэзии» подал Александр Безруков, тридцатилетний видеооператор из Самары.