Сергей Круглов. Господи Слабости с некоторых пор

Место, где поэзия и молитва заодно

Бессчётное количество раз мы слышали от поэтов, что поэзия – это молитва, бессчётное количество раз в упоении повторяли за молодым Блоком: «Стихи – это молитвы. Сначала вдохновенный поэт-апостол слагает её в божественном экстазе. И всё, чему он слагает её, - в том кроется его настоящий Бог…», и так далее, и тому подобное. Ну да, ну да, говорят нам суровые церковные ригористы, вот именно: а настоящий ли тут Бог, или поэт возносит свою молитву – самому себе, своей творческой гордыне?.. Таких речей мы тоже слышали немало, и как отчасти соглашались с ними, так и пытались спорить; познаётся же всё это, в конце концов, только нашей верой, а вера недоказуема. В зависимости от этой веры и от взгляда на предмет, в церковной среде мы видим, что одни поощряют христиан к интересу к изящной словесности, другие – предостерегают от него и предлагают бороться с ним аскетическими методами как с греховной страстью; в ближайше обозримый  период, то есть от первых дней бытования Церкви на земле  до дня Страшного суда, такая ситуация в Церкви была, есть и пребудет. 

Я сказал, что вера недоказуема? Всё так, но кое-какое рацио всё же может быть человеку на пользу, не зря же ему даны не только пламенное сердце, но и холодные мозги, и некоторые схемки набросать, пусть и примитивные, не-всеобъемлющие, будет не лишним. Итак: у поэзии – множество определений, сделаю акцент на одном из них: поэзия – творческий способ обращения с языком, вложенный, как и прочие дары, в человека – Творцом, этот способ позволяет ему не только строить в языке новые реальности (искусство), но и выявлять связи между частями реальности уже имеющейся, тем самым постигая эту реальность (мир, человека, человеческое, Божественное). У молитвы – множество определений, сделаю акцент на одном из них: молитва – это разговор, диалог (а не ряд монологов, просьб-покаяний-благодарностей-славословий, для удобства упакованных в Молитвослов), способность к такому диалогу вложена, как и прочие дары, в человека – Творцом, и в диалоге важно не только то, что ты сказал, но и то, кому (Кому) именно, и что тебе ответили, как важно и хотеть расслышать ответ, то есть – слушать не только себя родимого, но и собеседника. В том месте, где эти явления – обратиться к собеседнику и слышать ответ, с помощью этого диалога выявить ранее скрытые связи между вещами и познать собеседника (и мир, и других людей, и самого себя) - совпадают, поэзия и есть молитва. Молитва, добавим, плоды которой можно передать и другим, то есть – читателям/слушателям поэзии, то есть тут ещё фактор, не побоюсь этого слова, миссионерский.

Поэтическая речь в нашем представлении – речь, выделенная из бытовой и используемая для особых, каких-то высших, целей, во времена Эдема – а у ангелов на небе и посейчас – была, грубо говоря, повседневной: славословие Творцу – естественное движение души всякой твари под солнцем, есть оно и в человеке, пусть даже грехопадение несколько затемнило и испортило его. Одно из главных Таинств Церкви Христовой так и называется: «Евхаристия», Благодарение. Гимнография в чистом виде – многие псалмы царя Давида, те главы Евангелия от Иоанна, в которых содержится так называемая «Первосвященническая молитва Христа», гимны Симеона Нового Богослова, страницы «Исповеди» блаженного Августина и «Песнопений» Григора Нарекаци, райские строфы Данте, многие тексты из нашего Молитвослова (а вы, поди, подумали, что я хотел уничижить молитвенное правило, когда выше упомянул про Молитвослов? О, уверяю вас, вы ошиблись!), и… - впрочем, не стану продолжать список, он займёт гораздо больше места, чем может быть отведено на сколь угодно длинный разговор на эту тему, и любители поэзии вполне могут продлить его сами, пополняя именами поэтов и названиями их произведений, от древности вплоть до сего дня.

Я сказал: «Блаженный Августин и Нарекаци…» - а вы ответили: «Но разве это чистое славословие? Сколько там рыданий, сколько покаянного!.. И  Данте ведь, прежде чем воспеть Рай, начинает с кругов ада…». И вы совершенно правы. Радость и желание воспеть творение и Славу Божию неотделимы в более-менее неравнодушном к этим вещам человеке от едких слёз, которыми он оплакивает и себя, свою немощь, и состояние окружающего его мира и людей. «Отверзи ми очи мысленныя», - взываем мы к Богу; это отверстие очей дано во всей полноте, да, как часть спасения, принесённого в мир Христом, - но произошло оно ещё раньше, как часть трагедии Адама, выгнанного из рая: глаза мои обратились внутрь меня, и я увидел разверзшуюся бездну; это вглядывание в себя, а там и вглядывание в мир и людей в том же ракурсе зрения – начало лирики.

Что уместно и допустимо – в стихе? Что уместно и допустимо – в молитве? Всё, что допустимо в разговоре между двумя любящими. Ребёнок, тянущийся к любимому Отцу, взывающий к Нему: тут и сопливые всхлёбы покаяния, и наивные просьбы об исполнении желаний, и неумелая щенячья радость и благодарность – но есть и молитва ярости, молитва претензии, молитва-крик. В Библии для меня это, конечно, прежде всего Книга Иова, в мировой поэзии – лучшие откровеннейшие строки поэтов, инфант-терриблей Божьих, нередко именующих себя атеистами, богоборцами, «проклятыми поэтами». Их строки полны ужасных слов и образов – но главное в том, что они обращены правильно, то есть к Тому, Кто единственный может на них ответить. Мы часто слышали фразу: «Истина и искренность – не одно и то же». И это верно, ведь Истина – не что, а Кто, Истина – это Сам Христос. Но и без искренности поэзия – просто набор слов, более или менее умело расставленных, и прежде всего – без искренности поэта перед самим собой. 

Тогда что же, возразите вы, и стихи, полные изображений зла, греховных страстей и тому подобного, могут быть молитвой к Богу? Да, могут (перечитайте хотя бы «Падаль» Бодлера). Важно только, смакование ли это распада самого по себе, исполнены ли эти строки уныния и отчаяния или всё-таки безумной, но надежды. Изображение мерзостей вонючего подвала может быть уместно – хотя бы для того, чтобы те, кто идёт вослед, могли в этом подвале ориентироваться и выйти к свету. Здесь необходимо вспомнить о духе – и Духе. Изображение бездн ада в стихотворении оправданно, если есть в нём дух любви, пусть и покалеченной, дух сострадания к содержимым во этом аде, если Дух Святый ведёт и пишущего, и читающего через словесные ступени стихотворения   – вверх, к Небу. А как узнать, Дух ли это Святый, спросите вы? Я уже упомянул о вере и о том, что вера недоказуема; недоказуем и Дух Святый, который дышит где хочет – но, при недоказуемости, Он может быть ощутим и несомненно узнан, те, кто тренирован сердцем, это знают по себе.

Можно ли научиться молиться по Молитвослову, по молитвам, составленным святыми ушедших веков? Можно ли научиться писать стихи, читая и изучая творения тех, кто писал до тебя?  Несомненно.  Вообще, в отношении поэта слово «самородок», дескать, вот родился в лесу, молился колесу, едва знал грамоту – ан сам по себе начал писать шедевры, мне видится не более чем условностью: океан словесности – именно в нём пишущий черпает образы, темы, сочетания звуков и слов, и то трудноуловимое, но реальное, что мы называем «вдохновением». Начитанность в чужих стихах – без неё поэтов (а также, кстати, и читателей и ценителей поэзии) и не бывало. Так и молитвы святых: молитвенное правило очень многим помогло научиться молитве, развило и их сердце, и способность к диалогу с Богом. Надо ли при этом всё-таки стараться искать своё, свои слова? Надо, и тоже - несомненно. Рецептов тут имеется множество, - при этом нет ни одного универсального, всесильнодействующего; все рецепты бессильны, есть нет того, о чём писал Раймон Кено в знаменитом стихотворении:

Возьмите слово за основу
И на огонь поставьте слово,
Возьмите мудрости щепоть,
Наивности большой ломоть,
Немного звёзд, немножко перца,
Кусок трепещущего сердца
И на конфорке мастерства
Прокипятите раз, и два,
И много-много раз всё это.
Теперь пишите! Но сперва
Родитесь всё-таки поэтом.

Думаю, если здесь кто-то воскликнет: «А как, как родиться поэтом?!», я, завершая разговор, скажу: не знаю, да и никто не знает. Это тайна – Божия и человеческая. Знаю только, что и поэты – рождались и продолжают рождаться, и гениальные стихи продолжают появляться, и поэзия и молитва продолжают быть сродни друг другу, Богу содействующу. И стихи, и молитва – могут коснуться любого сердца, быть им усвоены, но для этого над сердцем придётся поработать, по слову Писания: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое».


* * *

Прости, что сердце не хранил я целым,
Что всё проспал, что жизнь считал я сном,
Прости добро, которого не сделал,
Прости мне грех, который мнил добром,

Прости, что не Тебе я в жизни верил,
Но той мечте, какой на свете нет,
Прости, что я в молитве лицемерил
И за Тебя додумывал ответ,

А не простишь – приму и смерть в огне я,
Но только вот сейчас не уходи!..
Дитя торгуется, и в пол глядит, не смея
Глаза поднять на Свет, что впереди.


НОЧНОЕ

Ни в силе, ни в брёвнах, ни в правде, ни в рёбрах –
Нигде я Тебя не нашёл.
Ты спрятался? – что же, насмешливый Боже!
Обиделся я и ушёл.

За город, под гору, -  в полночную пору
Сквозь ад я бреду без огня,
Но знаю: за мною спешишь стороною –
Просить о прощеньи меня.


***

Услышь меня, Господи, Боже Сил!
Ей, в буре гряди, что мне Твой ветерок.
Железный хлеб я в пустыне съел, железные лапти сносил,
Железную душу только изжить не смог.

Приди, порази, но прости, - с высоты,
Из глубины, из ничто, из чего Ты всегда молчишь.
И я прощу Тебя, Отче, ведь только Ты
Ведаешь, что творишь.


* * * 

Архиварче! вынь сдунь прах: это я
тысяча девятьсот шестьдесят шестая единица хранения

картон раствори: давно ничего внутри
осторожно! вот эту
не раздави смотри
моль золотую, к свету
прянувшую тяжело
сослепу грянувшую в стекло

не слышит:
перст скор востёр
в блёстку летунью растёр
и улыбаясь пишет
златою пыльцой новое имя
в серой графе скорбей

о добей
и перетвори мя!


ЙОНА ПРОРОК

Не возражу Тебе и ни гугу.
Сразу в Таршиш сбегу.

На гребне бури скорлупка запляшет -
А я в трюм, и спаше ту и храпляше.

Накроет море медный Твой таз -
Ну, а я высплюсь хоть раз.

Потом давай, доказывай мне,
Что всё это я не видел во сне, -

Солнце, смоковницу, Ниневию.
И не начинай про жестокую выю:

Чья родовинка в моём теле?
Чья живинка в моём деле?

Чья бы рыба «из глубины воззвах» мычала -
Твоя бы, Господь мой и Бог мой, молчала.


***

- Господи
Господи мой
приди скорей
скорей
скорее!

прикрой меня Господи

прикрой громовым блистаньем
Твоих что ли катаклизмов
отвлеки их каким армагеддоном

пусть они все отвернутся
пусть не смотрят на причину
пусть смотрят туда где рушится и клубится
пусть только не смотрят не видят 
мою пустоту
мои трясущиеся пальцы
мои зелёные слюни
мое окамененное нечувствие
мои мешки под глазами
мой страх мое неверие 
мой пот мою немощь
мою хихикающую бессмысленность

пусть вся тварь 
от реликтового излученья до чёрной дыры
от тихоходки до искусственного интеллекта
от моего кота до моих ближних
бросится взирать на этот пожар потоп землетрясенье
свивание неба в свиток
и перестанет ждать от меня
глазеть на меня!

- Прикрою говорит Господи
Я ведь твой твой Господи
Я тебя слышу 
Я тебя понимаю
Я сейчас всё всё сделаю
Я ведь Господи Сил
а с некоторых пор сам знаешь
и Господи Слабости


ЖЕРТВА ВЕЧЕРНЯЯ

…и вот он снова какой маленький стал, этот мир, сжался, высветился прожектором, а там, за кругом света – дыхание хтонической тьмы, будто и не сотворялось ничего, кроме этой ночной кухоньки два на два, потёртый линолеум, места как раз на нас двоих. Стоим друг напротив друга, так близко, так далеко. Я смотрю на него, он на Меня не смотрит, губы сжаты, в сновании горла сухо, слёз, этих сопель души, не предвидится. Он молчит – и Я молчу. Ну что же ты? Скажи что-нибудь! Нет, молчит, никак не соберётся с духом. Молчу терпеливо и Я – источник всяческого терпения.  Вот такая у нас молитва.

Собственно, думы его затаённые Мне и так видны. Главная дума, которая клубится, не решается оформиться в мысль, выйти на словесный свет  – о покаянии. Надо каяться в гордости – ну, это полдела; а раз каяться – надо просить у Меня смирения, а смирения просить ему страшно. О, как Я его понимаю! Как Я понимаю, что и он Меня понимает в этом смертельном, жгучем, рвущем основания жил, выворачивающем скрепы самостояния, вопросе («вопрос», «проблема»!.. как скуден, сплющен, нелеп бывает язык!..) -  прошло уже время, когда он считал, что смирение даётся так: в иконописном софринском позолоченном пространстве, в правом верхнем  углу, раскрывается  лазоревое окошко, в обрамлении облаков и лучей, оттуда высовывается благоуветливая Рука, безбольно вынимает изнутри гордость и влагает розовое,  чистенькое, пахнущее, как напоённая поролоновая губка,  тишиной и речной свежестью смирение, надо лишь правильно расположиться и аккуратно воздеть вверх сложенные полупараллельно просящие плоские коричневатые ладошки, - нет, так не бывает, даже в раю у Меня никогда не было  так, а уж здесь-то и подавно. Он, родной Мой, болезный Мой, уже знает: попроси смирения – и я должен буду отдать Его жизни, этой гопнице с белыми глазами, с толстыми слюнявыми губами в семечковой шелухе, чтобы она унижала его, била ногой в пах, мочилась на разбитое в кровь лицо, высмеивала, дыша пивом, самое заветное, отстёгивала почки, отбирала посылки, гоняла выносить свою  вечно переполненную парашу, опускала как могла, - нет, он, гордый, смиренно не просит смирения, боится, знает, что может не выдержать, ни в какие силы свои не верит, и о, спасибо тебе, Мой маленький, что не просишь! Смиряюсь и Я перед этим Твоим смирением, смиряюсь с облегчением, что и сейчас ты не скажешь: «Папа, убей меня»! Хотя бы с тобой, но Я избегну муки Авраама, нет, еще горшего, ведь в этих терниях никакого запутавшегося ягнёнка не сыщешь. Спасибо, родной мой, что молчишь об этом, что пожалел и себя, и Меня. Может быть, в другой раз, когда оба соберемся с силами. А может, Я что-нибудь другое придумаю, Я ведь Премудрость, только вот сейчас, в самом деле, молчи об этом, а что вижу насквозь твоё тайное, невысказанное, что знаю обо всём – ну, этого, как водится, Я не дам тебе понять ни единым из знаков.

Ну что, спать? Да нет, просто так мы не разойдёмся, знаю. Ну, дай мне хотя бы что-нибудь небольшое, второстепенное – хотя бы одну из твоих болючих забот, которые ты там прячешь за спиной. Ну? Вот так, вот так!.. давай сюда. Ну вот и хорошо! Видишь, какая она у тебя – совсем ты ее заморил: перья сорные, тусклые, вши всюду; глаза в плёнке, клюв судорожно раскрыт, а это, жёлто-красноватое, в разверстой лопнувшей груди, в наплывах гноя, мерцает, сокращается еле-еле… Вот, Я держу, не бойся, не уроню. Пусть побудет у меня. Знаю, что толком не будешь спать, будешь ворочаться, а чуть свет – прибежишь, попросишь отдать; ну что же, зато за ночь хоть немного её подлечу. Ну, иди. Спасибо тебе, сынок. Знаешь, как мне она дорога, твоя маленькая жертва? Дороже всего, дороже, наверное, Самого Себя, со всею Моей любовью. 


ИЗ ГЛУБИНЫ ВОЗЗВАХ

Говорит Господь: «Что Мне делать
С вами, жители ада!
Призываю на вас
Очистительную, спасающую жгуче, святую
Свою правду –
В бок пинаете, в язвы Мои язвите,
Давите в лицо окурком,
Накидываете на шею скрученное полотенце,
Рыдаете: «Пожалей нас, начальник!
Где ж Твоя милость!»,
Припадочной исходите пеной.
Любовью помиловать и простить Вас желаю –
Презрительно цедите: «Не нуждаемся!»,
В доказательство
Скалите чернь чифирных зубов,
Что-то надрывно, бессвязно запеваете,
Ржавой бритвочкой пишете себе запястья,
Демонстрируя низость
Своего болевого порога,
О белоглазые.

Хочу даровать вам покой –
Просите оставить в покое.

Пытаюсь уйти, ведя
Вас за собою – вокруг ада
Ведь нет и не было вовеки
Ни ворот, ни ограды! –
Гонитесь, цепляетесь за что попало,
Рвёте Мне сердце,
Тащите, вопите скопом,
Умоляете не покидать, вернуться.

О жители ада, болезные, грешные,
Родные Мои чада!
Не постигаю – как мы с вами
Умещаемся-то на этом гиблом месте,
Очам ангела почти незримом,
Малюсеньком, меньше
Среза паутины, тленней пепла,
Площе комариного писка, ничтожней ничто?
Чем мы ещё здесь живы, - не ведаю!
Вы ведаете, вы, - ответственные
За Меня, Которого приручили».

О проекте «Поэзия как молитва»

Для участия в проекте журнала Prosodia «Поэзия как молитва» приглашаются поэты и пишущие о поэзии. Подать заявку можно в нескольких номинациях.

«Поэзия как молитва сегодня» – номинация для современных поэтов. Предлагается прислать до 5 стихотворений, написанных в виде молитвы, духовного стиха, переложения псалма. К подборке необходимо приложить эссе объемом не менее 3000 знаков на тему «Отношения поэзии и религии сегодня: в чем их особенность, драматизм, роль вчера и сегодня», в рамках эссе можно осмыслить свой собственный опыт, дать комментарии к своим текстам.

«Поэзия как молитва вчера» – номинация для пишущих о поэзии. Предлагается выбрать в истории русской поэзии стихотворения, написанные в форме молитвы, духовного стиха или переложения псалма и сопроводить их эссе-комментарием. Предметом комментария может быть история текста, трактовка ключевых образов и мотивов, разъяснение примечательности текста, размышление о роли религии в творчестве автора. Объем эссе – от 5000 знаков.

«Сюжеты Священных писаний в поэзии вчера и сегодня» – номинация для современных поэтов и пишущих о поэзии. Заявка может быть вариативной. Вариант первый: предлагается прислать до 5 стихотворений на сюжеты из Священного писания, к подборке необходимо приложить эссе объемом не менее 3000 знаков на тему «Трактовка сюжета Священного писания вчера и сегодня: особенности трактовки, причины востребованности». Вариант второй: выбрать в истории русской поэзии стихотворения, написанные на сюжет Священного писания и сопроводить их эссе-комментарием. Предметом комментария может быть история текста, трактовка ключевых образов и мотивов, разъяснение примечательности текста, размышление о роли религии в творчестве автора. Объем эссе – от 5000 знаков.

Требования к заявке. Заявка должна содержать информацию об авторе (ФИО, краткая справка, город, контакты), номинации, в которой подается работа, материалы заявки. Формат документа – doc, вся информация направляется одним файлом. Один автор может подать заявки в нескольких номинациях. Заявку необходимо отправить по адресу kozlov.prosodia@gmail.com с пометкой «Поэзия как молитва».

В проекте могут принимать участие представители всех традиционных религий, представленных на территории Российской Федерации. Язык заявки – русский. Итогом проекта станет серия публикаций на сайте prosodia.ru, а также специальный номер журнала о поэзии Prosodia.