Смерти нет: о новой книге Элины Суховой

Элина Сухова, Вещь человечья, М.: Воймега, 2022. 

Всегда интересно обращать внимание на первые строки первого стихотворения книги и последние строки последнего. Это как первый младенческий крик и последний смертный вздох. Эти точки – смысловая рамка любого сборника.  «Вещь человечья» начитается со стихотворения, стоящего особняком, выделенного курсивом, и первые строки в нем: «Умоляю, друже, поторопись, / Покуда воды еще не сошлись», отсылают не только к строкам Веры Матвеевой: «Любите меня. Пока я жива, / Пока не остались только голос и слова», но и к цветаевскому: «Я тоже была, прохожий, / Прохожий, остановись!» 

Элина Сухова в ужасе перед лавиной времени обращается к случайному собеседнику, читателю, близкому человеку, ко всему миру – в попытке ухватить, остановить, задержать время, теплоту и радость жизни.

«Проплывает с зонтиком экскурсовод, / трепеща плавничками…» – это последние строчки из открывающего книгу стихотворения, в котором автор предлагает читателю путешествие в тонущие, затопленные, но еще пока не окончательно скрытые под водой города, прообразами которых называет города на воде – Венецию, Амстердам, Петербург – города-мифы, города-призраки. Вода, все смывающая, как и песок, все заметающий, является символом утраты времени и памяти, символом преображения. То ли человек, работавший экскурсоводом, мимикрировал, превратившись в рыбу, как бы совершил переход вспять, обратный тому, который сделали рыбы, выбравшиеся на сушу. То ли рыба обрела антропоморфные черты и начала проводить экскурсии. То ли вообще все уже умерли, переместились в иное измерение, где проплывает Харон. Читатель плывет по волнам памяти – и общекультурной, и личной. Проплывает сквозь толщу времени – прошедшего ли, будущего ли, в котором уже затоплены города, которые еще в реальном мире не погибли. А может, он плывет через сон – свой собственный, или автора книги?

Память можно сохранить через воспоминания и эмоции: вести ежедневные дневники, записывать, где ты был, кого видел, что читал, с кем и о чем разговаривал, что чувствовал. Чуть более овеществленная память – старые фотографии, на которых можно увидеть свое прошлое и прошлое своей семьи. Фотографии – это застывшее, ороговевшее время. А можно прикоснуться к памяти и прошлому через непрочные, не очень важные для остальных, овеществленные метафоры жизни, как делает это Элина Сухова, скользящая по времени, цепляясь за его овеществленные приметы – за школьные фотографии и древние дагерротипы, старый велосипед с низкой рамой, древнее пианино, фарфоровые статуэтки, рюмочки в виде сапожка, колечки, ключик, банки и склянки, советские зеленые электрички. Предметы хранят человеческое существование, продлевают жизнь и утекают в смерть вместе со смертью человека. У бытовых, не антикварных, не драгоценных вещей еще более короткий век, чем у их хозяев. А после смерти хозяев вещи истаивают, перестают быть сентиментальным напоминанием о моментах жизни, становятся грудой вынесенного на помойку мусора.

«Вещь человечья»  – об утекании, изменении, тлении, но и через него – росте, прорастании, взращивании. Такой магический цикл, круговорот, крепкое врастание в родовые связи, в нить, протянутую через поколения, в фольклорное сознание, в котором живет неубиваемый, возрождающийся Феникс.

Это стихи, написанные одновременно и филологом, рассуждающим о структуре языка и его законах, и «простой русской бабой», говорящей возлюбленному «Чо?» вслед за лекцией о русском языке и хранящей память о разных поколениях семьи. 
Лирическая героиня Суховой существует вне времени, и потому вне возраста, она в глазах разных людей: 

Кто я:
Девушка?
Бабушка?
Тетя?
- Хватит маяться дурью,
Сестренка! –
Ответил мой взрослый сын.

Возраст и физическое состояние – не что-то определенное, возраст просвечивается через субъективные линзы восприятия, и совершенно не важно, какой героиня отражается в чужих, посторонних линзах, а важно – ее внутреннее самоощущение. Время тоже не важно, оно текуче и тягуче. И потому вспоминается «Времени уже не будет» из Апокалипсиса, что равноценно тому, что время существует везде, прорастая через собственное отрицание.     
Книга состоит из трех разделов: «Память-облако» (детские воспоминания, время, устремленное в прошлое, и именно в этом разделе – строчки, давшие название книге: «Память – вещь человечья»), «Выучить язык» (язык чувств и любви, время настоящего) и «Здесь тоже жизнь» (возраст, время, текущее в будущее и за его край). Лучи из этих трех времен цепляются в другие пространства, и, например, у мальчика с детской фотографии – в настоящем оказывается, что отсутствуют передние зубы, а кто-то из детства вообще уже не находится среди живых. Первый раздел состоит из вещественных, вещных воспоминаний, материальных зацепочек, которые прорастают в настоящее и настойчиво напоминают о себе. Во втором разделе любовь описывается по принципу отрицания: «Нет – и не надо» - про отсутствие любви в жизни, «И думаешь: «Дружок, валил бы ты отсель!» / Но приготовишь борщ и разберешь постель», и даже стихотворении о материнстве строится на описании отрицания матерью пола ребенка. В третьем разделе автору мерещится старость, появляются разные старые люди и приходит спокойствие. Можно сказать, что разделы построены по принципу триады: теза (детство как называние предметов и утверждение их существования), антитеза (зрелость как впускание в свою жизнь и отрицание эмоций и чувств) и синтез (старение как принятие и примирение жизни и времени). Итогом книги, словно итогом жизни становятся последние строки завершающего стихотворения: 

Не плачу больше, ибо смерти нет.
Есть яблоко. Есть ливень. Есть рассвет.
И вечна жизнь, перетекающая в свет!

Книга Элины Суховой, – обыденная вещь человечья, – получилась живой, кричащей, плачущей и поющей, вспоминающей и надеющейся, как живой человек. В этом её многосложность, в этом её хорошо различимая особенность.