То виден, то сокрыт стежок

Четвертая книга стихов Ольги Сульчинской «69 стежков», рукопись которой стала победителем Волошинского конкурса 2022 года, вышла спустя десять лет после предыдущей. Prosodia публикует отклик Михаила Рантовича на эту книгу.

Рантович Михаил

То виден, то сокрыт стежок

О. Сульчинская. 69 стежков. — Москва : Воймега ; Ростов-на-Дону : Prosodia, 2023. — 96 с. (заказать книгу можно на специальной странице)


В ней просматривается неизменный для Сульчинской интерес к смерти. Впрочем, это не танатологическое любопытство — о чем еще в начале века писал Владимир Губайловский: «воспоминание сквозь смерть, попытка заглянуть за край»1. Смерть предстает если не продолжением жизни, то смежной с ней областью, и отношение друг к другу этих сообщающихся областей, драматически высвечивается в книжке.


Первый раздел, «Лен», — это прежде всего прикосновение к той границе между жизнью и смертью, где происходит их диффузия:


Я воды беспечный собиратель

И сквозных созвучий решето.

Может, я однажды умиратель —

Но пока не твердо решено.


Заголовок одного из стихотворений — «Опыт умирания» — говорит сам за себя, и не случаен в разделе навязчивый образ сна, позволяющего заглянуть в запредельное. Оттуда приносится та тоскливая музыка, какая долго еще слышится после яркого пробуждения ошеломленному уху.


Второй раздел, «Шерсть», самый земной, посюсторонний, теплый в телесном смысле. При возрастающей жажде жизни — будто истончается вера, и на контрасте между человеческим существованием и возможностью — или невозможностью — его продления все ощущается если не отчаянней, то острей и тоскливей:


Мы идем мимо бедных оградок

И красивых надгробных беседок,

Как идет огородник меж грядок,

Их оглядывая напоследок,


Нам с тобой мертвецы по колено,

Беззащитны, как малые дети,

Нам щебечет зеленая пена

О бессмертье, о зреющем лете.


Третий раздел, «Шелк», предлагает примирение с неутешительными законами мира, доходящее в конце концов до радостного удивления перед ними. Неизбежный «плоти убыток» становится обещанием свидания, которое во втором разделе казалось почти невозможным:


Солнце все-таки есть — и плывет невидимкой

За мерцающей, нежной, танцующей дымкой,

За каким-то заоблачным «за».


Ирина Ермакова так аттестует эти стихи: «Речь Ольги Сульчинской возвышенна». В своей возвышенности она даже старомодна. Местами традиционалистская инерция и назойливые реминисценции вызывают легкое головокружение, которое хочется остановить. Однако при формальном консерватизме и склонности к созерцательности (столько же внешней, сколько внутренней) этим стихам присуща современная интонационная стремительность, а даже самые серьезные разговоры ведутся иногда с игривой иронией.


Поэзия Сульчинской — настоящее искусство — подражает и соревнуется с жизнью в той царственной невнимательности ко всему актуальному и злободневному, которое в конце концов умирает, усыхает и отваливается, превращаясь в пыль, как бы ярко ни было.


Не сиюминутное, а существенное оказывается в центре внимания, и предпочтение Сульчинская отдает миниатюрным частностям:


Впрочем, а кто доказал, что музеи да замки

Лучше прогулки с собакой и вырытой ямки,

Беличьих пряток и медленного погруженья

Листьев сквозь воздух в их собственное отраженье?


Или:


И голуби у ног, толкаясь локотками,

О крошках говорят.


Именно это останется, запомнится, — как уже не забудутся у Сульчинской другие — голые — голуби (из арионовской подборки десятилетней давности2), а не оптимистичная риторика, которая в книжке тоже есть: она вплетается в стихи крайне умело, но несмотря на умелость, остается все-таки — пусть и прекрасной — высокопарностью. Главное же, Сульчинская способна от малого — через малое — перейти к менее очевидной, но более действительной жизни:


…ведь все мы заодно —


И карусель с хохочущим мальчишкой,

И сон, сморивший девочку над книжкой,

И в птичий зоб нырнувшее зерно.


Наблюдение за обыденным не только оборачивается культурной реминисценцией (Ходасевич), но способствует расширению и преображению зрения: картинка увеличивается, рентгеновски просвечивается — и все сводится к неочевидному и даже явно не данному знаменателю.


Сами стежки из заглавия — это тоже, по-видимому, ходасевичевский след: «жизнь моя, / Как нить, за Божьими перстами / По легкой ткани бытия / Бежит такими же стежками. // То виден, то сокрыт стежок, / То в жизнь, то в смерть перебегая…» Достоинство стихов Сульчинской — в самобытном взгляде на бытовую и бытийную ткань, в умении ловко и легко переворачивать ее, показывая слитную ладность Божьего замысла.


1 Владимир Губайловский. Обратная сторона жизни // Независимая газета. — https://www.ng.ru/culture/2001-04-20/7_another_side.html

2 Ольга Сульчинская // Арион, 2014. — № 4. — https://arion.ru/mcontent.php?year=2014&number=140&idx=2732


Prosodia.ru — некоммерческий просветительский проект. Если вам нравится то, что мы делаем, поддержите нас пожертвованием. Все собранные средства идут на создание интересного и актуального контента о поэзии.

Поддержите нас

Читать по теме:

#Современная поэзия #Пристальное прочтение
Потаенная радость испытаний – о стихотворении Игоря Меламеда

Prosodia публикует эссе, в котором предлагается больше религиозное, чем стиховедческое прочтение стихотворения Игоря Меламеда «Каждый шаг дается с болью…» Эссе подано на конкурс «Пристальное прочтение поэзии».

#Поэзия в современном мире #Пристальное прочтение #Эссе
Сквозь внутренний трепет

«Я пошел на прогулку с задачей заметить признаки поэзии на улицах. Я увидел их повсюду: надписи и принты на майках и стеклах машин, татуировки и песня в парке — все это так или иначе помогает человеку пережить себя для себя». Это эссе на конкурс «Пристальное прочтение поэзии» подал Александр Безруков, тридцатилетний видеооператор из Самары.