Вольф Эрлих. И для расстрела создан человек

120 лет назад родился Вольф Эрлих – поэт-имажинист, прозаик, переводчик. Так получилось, что если имя Эрлиха где-то и появлялось, то в контекстах, чести поэту не приносивших. Речь идет о ряде конспирологических теорий смерти Сергея Есенина, в которых Эрлиху отводилась роль одного из главных злодеев. Prosodia решила рассказать о творчестве полузабытого и до сих пор осуждаемого потомками поэта.

Белаш Катерина

Поэт Вольф Эрлих | Просодия

Вольф Эрлих 

Краткое жизнеописание


Вольф Иосифович Эрлих (1902 – 1937(44)) родился в городе Симбирске (ныне – Ульяновск). После окончания Симбирской мужской классической гимназии поступил в Казанский университет на медицинский факультет. В Гражданскую войну служил в Красной армии.


Эрлих - гимназист.jpg


В 1921 году переводится на литературно-художественное отделение общественных наук Петроградского университета. В это же время он увлекается поэзией Есенина и имажинизмом, поэтому в 1923 году становится одним из членов «Воинствующего ордена имажинистов» (Петроград). В первой половине 1920-х годов Эрлих активно выступает с чтением стихов, в том числе вместе с Сергеем Есениным, с которым познакомился в 1924-м.


В 1925 году у Эрлиха должен был выйти первый сборник «Ноябрь», однако по неясным причинам он не был опубликован. В итоге первым стал сборник «Волчье солнце» (1928). После него вышли и другие книги: «Арсенал» (1913), «Порядок битвы» (1935), «Книга стихов» (1934), «Необычные приключения друзей» (1937).


В 1930-м году вышла единственная книга прозы Эрлиха – мемуары «Право на песнь», посвященные дружбе поэта с Сергеем Есениным. В 1930-е годы занимается переводческой деятельностью (переводил армянских поэтов).


Право на песнь.jpg


В 1937 году Эрлих уехал в Армению для сбора материалов об армянских репатриантах. 19 июля 1937 года поэт был арестован и, по одной из версий, расстрелян 24 ноября. Однако в справке о посмертной реабилитации (1955) указано, что он умер в 1944 году. Согласно А.А. Кобринскому, на допросе Эрлих под давлением подтвердил, что «является участником контрреволюционного троцкистского подполья и на протяжении ряда лет проводил преступную работу против Советского Союза». Могила Вольфа Эрлиха не найдена.



Сексот, соучастник убийства и прочие грехи Вольфа Эрлиха


Так получилось, что если имя Эрлиха где-то и появлялось (мы, естественно, не принимаем в расчет узкоспециализированных исследований), то в контекстах, чести поэту не приносивших. Речь идет о ряде конспирологических теорий о смерти Сергея Есенина, в которых Эрлиху отводилась роль одного из главных злодеев.


В первую очередь, Эрлиха, естественно, причисляли к малоодаренным поэтам, которые желали прославиться за счет Есенина. Собственно, подобные обвинения звучали не только при жизни поэта, продолжают звучать они и сейчас в ряде «есениноцентристских» работ. И неудивительно: в стремлении канонизировать фигуру Есенина к данной категории относили чуть ли не всех имажинистов. Очень показательна в этом плане пышная статья Бориса Лавренева «Казненный дегенератами», напечатанная всего лишь через несколько дней после смерти поэта: «Дегенерированные от рождения, нося в себе духовный сифилис, тление городских притонов, они оказались более выносливыми и благополучно существуют до сих пор, а Есенина сегодня уже нет. С их легкой руки, за ними потянулись десятки мелких хищников, и трудно даже установить, какое количество литературных сутенеров жило и пьянствовало за счет имени и кармана Есенина, таская несчастного обезволенного поэта по всем кабакам, волоча в грязи его имя и казня его самыми гнусными моральными пытками». Изначально в статье были и конкретные имена – Анатолия Мариенгофа и Александра (Сандро) Кусикова, двух имажинистов; впоследствии Лавренев убрал из текста упоминания о них.


Есенин и Эрлих со студентами Сельхозинститута.1924.jpg


Однако в случае с Эрлихом всё пошло дальше обвинений в завистничестве. Как правило, авторы альтернативных теорий смерти Есенина (конечно, убийство!) причисляют Эрлиха к осведомителям ГПУ. Характерно, что подобные утверждения, как правило, безапелляционны: «…свою чекистскую службу он начал с первого университетского курса» (Кузнецов В.И. Сергей Есенин: Казнь после убийства. СПб.: Нева, 2005). Вот и всё.


Но это полбеды. Еще одно обвинение в адрес Эрлиха – участие в инсценировке самоубийства Есенина. Во вселенной сторонников версии убийства Есенин – загнанный в капкан зверь, а вокруг него – жаждущие добычи друзья-оборотни. Так что вполне закономерно, что Эрлих, проведший с Есениным в Ленинграде его последние дни, был одним из главных «загонщиков» великого поэта. К примеру, по версии того же В.И. Кузнецова, Эрлих вместе с сообщниками постарался обставить всё так, как будто в гостинице «Англетер» произошло самоубийство (хотя на самом-то деле Есенина убили вне стен гостиничного номера).


Есенин и Эрлих.jpg


Стоит сказать, что современники были к Эрлиху несколько мягче, чем потомки. Исследователь Лариса Ершова замечает, что «никто не обвинил его тогда в убийстве». Безусловно, упрекали в том, что не смог сберечь Есенина от рокового шага. Впрочем, сам Эрлих, хоть и был к себе строг, все же считал, что «оберегать поэта так же легко, а главное так же умно, как оберегать солдата или пожарного».


В общем, складывается сальерианский образ поэта. Но, может быть, всё было не совсем так?



«Милый Вова» и история с запиской


Если мы обратимся к мемуарам современников, окажется, что Вольф Эрлих – не такая уж демоническая личность. Точнее, совсем не демоническая.


О том, что Эрлих безмерно ценил Есенина, вспоминает сестра поэта Мирра Иосифовна Толкачёва (Эрлих): «Мы с мамой не узнавали Вольфа, когда рядом с ним был Есенин. Брат забывал обо всём». Об искренности Эрлиха пишет и поэт Николай Тихонов: «Вольф Эрлих, встретившись в первый раз с Есениным, так был им взволнован и потрясён, что с того дня стал сближаться с ним и, наконец, это сближение закончилось большой и настоящей дружбой, продолжавшейся до последнего дня жизни Есенина».


Екатерина Есенина, Эрлих, Галина Бениславская.jpg


Впрочем сам Есенин, да простят нас его заступники, все-таки умел разбираться в людях: из всех членов «Воинствующего ордена имажинистов» (так сказать, ленинградского филиала) он выделял Эрлиха и именно с ним впоследствии поддерживал теплые дружеские отношения. В 1924 году Есенин подарил поэту свой сборник «Радуница» с дарственной надписью: «Милому Вове и поэту Эрлиху с любовью очень большой. С. Есенин. Апрель 1924».


Еще одну существенную характеристику дал Эрлиху поэт Николай Леопольдович Браун. Существенна она потому, что Браун был одним из первых, кто пришел в номер «Англетера»; соответственно, он мог судить о том, каким Эрлих предстал в те роковые дни. Вспоминая сюжет с запиской – текстом последнего есенинского стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья…», поэт комментирует его так: «Эрлих сокрушался о том, что после запрещения Есенина прочитать записку тут же, в момент ее передачи, он, по возвращении домой, сразу же не прочитал ее. А поздно ночью, уже к утру, он проснулся как от внезапного толчка, вспомнил о записке, вскочил с постели, потянулся к пиджаку, и тут только, прочитав записку, ахнул, немедленно оделся, выбежал на улицу. Эрлих стучался в номер, разбудил Устиновых. Но уже было поздно…». Браун подытоживает: «Все это я считаю себя обязанным сказать, чтобы восстановить истину, чтобы отвести попытку вольно или невольно бросить тень на честное имя поэта Вольфа Эрлиха, доброго и бескорыстного друга Сергея Есенина…».


Действительно, Вольф Эрлих считается адресатом последнего стихотворения Есенина (это кое о чем говорит, верно?). Правда, споры об адресате не утихают: называют и Анатолия Мариенгофа, и Николая Клюева, и Александра Сахарова. По мнению Вадима Шершеневича, «оно написано к несуществующему другу, в пространство». Этого же мнения придерживаются и составители полного собрания сочинений Сергея Есенина.


Сам Эрлих в «Четырех днях» (мемуары, написанные в 1926 году) рассказывает историю с передачей записки так:


«Сергей нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Затем говорит, складывая листок вчетверо и кладя мне в карман пиджака: "Это тебе. Я еще тебе не писал ведь? Правда… И ты мне тоже не писал!" Устинова хочет прочитать. Я тоже. Тяну руку в карман.


Нет, ты подожди! Останешься один – прочитаешь. Не к спеху ведь».


Эрлих и правда не поспешил с чтением – по своей забывчивости. Возможно, именно об этой случайности, которая впоследствии тяготила Эрлиха, он написал в мемуарах «Право на песнь»: «И наконец пусть он простит мне наибольшую мою вину перед ним, ту, которую он не знал, а я – знаю».



Имажинистские стихи Эрлиха


Судьба имажинистских стихов Вольфа Эрлиха сложна. В начале 1920-х годов он печатался относительно мало, а сборник «Ноябрь», включавший в себя стихи этого периода, так и не увидел свет. Корректуры этой неизданной книги были описаны только в конце 1990-х годов; со стихотворениями удалось познакомиться благодаря гранкам, сохранившимся в архиве поэтессы Марии Шкапской.


«Ноябрь» можно назвать подражательным сборником. Здесь чувствуется влияние поэзии московских имажинистов, в особенности – Сергея Есенина, к которому поэт обращается и напрямую, и завуалированно – через цитаты и аллюзии. Темы дружбы и уходящей юности становятся ведущими в лирике Эрлиха этого времени – опять-таки по аналогии со «старшими» имажинистами (очевидны переклички между началом поэмы «Ноябрь» и, к примеру, «Прощанием с Мариенгофом» или «Отговорила роща золотая…» Есенина). Прослеживается и определенная общность образов есенинской лирики и стихотворений эрлиховского сборника: «шарманка», «изба», «конь» и др.


Таким образом, в неизданном «Ноябре» Эрлих последовательно воплощает имажинистские принципы в поэзии и находится под сильным влиянием творчества Есенина. Ниже мы размещаем два стихотворения из первого сборника поэта и первую часть поэмы «Ноябрь» (печатаются по: Субботин С.И. Стихи Вольфа Эрлиха 1924 и 1925 г. в альбомах М.М. Шкапской и С.А. Толстой // Русский имажинизм: история, теория, практика. – М.: ИМЛИ РАН, 2005. С. 238 – 249).


                    * * *

Слежу один за дальной лодкой.

За нею след. За следом дым.

Вот так, неслышною походкой

Уходит день и юность с ним.


Не здесь ли я, тропой незримой,

Учил в тревоге бранных дней

Урок любви непримиримой?

Но скушно мне…И нет друзей.


Быть может здесь вы недалеко?

Смешной мечте я жадно рад…

Я слышу злой и подлый клекот

В гнездо слетевшихся орлят!


О ты, творец «Жюржи Атыя»

Ко мне придешь ли в поздний час,

Чтоб слушать песни дождевые,

Как о любовнице рассказ?


Где тот, что от иных тревог

Спасаясь средь дальних странствий,

Мне пел «о сумраках дорог

И уходящем хулиганстве»?


Когда ж сберется наш совет?

Мы в легкой грусти и тревоге

Припомним об иной дороге…

Но Полоцкого с вами нет.


Он вновь покинул край стола,

Чтобы забыв и песнь и пиво,

Бродить стопою сиротливой

Меж статуй Детского села?


Или опять со старой девой

Судить о том, кто нынче прав?

Но мне милей твои напевы

Философических забав!


Слежу за спугнутой надеждой.

Курить, или улечься спать?

И жду, что вновь сомкнет мне вежды

Поэзии младая мать.

(август 1924, Симбирск)



Ноябрь


И ветер злей,

Пусть к ребрам крыш прибит он,

И стекла не прозрачнее слюды,

И ведра мутной, ледяной воды

Свинцовое раскачивает сито.


Мне врут предания увядшей старины

Про хладный блеск луны

И леса радостное увяданье.

В рубашечном бреду мое былое знанье.

Волами медленно влекутся дни мои.

Зачем земля седеет? –

– Я не знаю.

Я родины моей припоминаю

Осенние, пленительные дни.


Когда же вновь сберется наш совет?

Посквернословим о любви, о боге…

Прийди, мой друг! Заговори, поэт!


А пара неоплаченных штиблет,

Как уголья, мне прожигает ноги.

(ноябрь 1924)



Ноябрь

(поэма)

                       1

Тот утешается любовным зельем,

Тот сгоряча подругу плетью бьет.


Нет ни вина,

Ни пламени

В дощатой келье.

Лишь под вечер поэзия придет

И, хриплую шарманку нажимая,

Нам пьяной лапой плечи обовьет.


Кого-то дома ждет горячий ужин,

Нас – жосткая кровать

И новый день.

Да слабый друг сожмет порой потуже

(Крути Разлуку!)

Вкруг шеи стянутый ремень.


Кто кипяток любви прольет мне в руки?

Кто подойдет к поэту не хуля?

Друзья, не смерть! – плохое новоселье.

Ударит в крышу мерзлая земля

И снова – ни вина,

Ни пламени

В дощатой келье.

(1924)



Позднее творчество: разрыв с Есениным и сухие ямбы


В 1930-е годы Эрлих принимает довольно активное участие в литературной жизни. Он, в частности, был членом ленинградского отделения Всероссийского союза советских писателей, активно выступал на различных собраниях и заседаниях. В 1935 году он становится членом Литфонда.


К этому времени Эрлих отходит от есенинской поэтики. Многие критики подчеркивали сухость его лирики; Николай Тихонов на одной из конференций дал следующую характеристику: «Стихи его аккуратны, почти всегда чисто проверены на слух и на глаз, образно скупы, но точны. Но эти ямбы часто достигают чрезмерной сухости, и перечень фактов иногда просто иллюстрируется эффектом заключительных строк». При этом сам Эрлих не считал «сухость» отрицательной чертой: «Большой беды нет в том, что поэт зачастую проходит полосу так называемой рассудочности. Там, где есть убежденность, найдется и темперамент».


В лирике «постимажинистского» периода Эрлих остается верен главному завету имажинизма – примату образа. Однако образы уже не выглядят искусственными и несколько надуманными, как в ранних стихах поэта – наоборот, они, при всей своей объемности и яркости, становятся органичной частью единого целого.


В творчестве Эрлиха также появляются сатирические стихи и стихи для детей.


Здесь мы приводим стихотворения Вольфа Эрлиха, написанные после 1927 года.



О свинье


Когда, переступив все правды, все законы

И заложив полвека под сукно,

Свои медлительные панталоны

Ты выведешь перед мое окно,

И улыбнутся вдруг тебе свиные рыла

Багровой свиткою несожранных чудес,

И ты внесешь лысеющий затылок

И жир на нем под холстяной навес,

И наконец, когда войдешь ты в лавку

И хрюкнешь сам, не подобрав слюны,

И круглый нож, нависший над прилавком,

Тебе нарежет стопку ветчины,

Припомни друг: святые именины

Твои справлять отвык мой бедный век.

Подумай друг: не только для свинины –

И для расстрела создан человек.

(1930)



Между прочим


Здесь плюнуть некуда. Одни творцы. Спесиво

Сидят и пьют. Что ни дурак – творец.

Обряд всё тот же. Столик, кружка пива

И сморщенный на хлебе огурец.


Где пьют актёры – внешность побогаче:

Ну, джемпер там, очки, чулки, коньяк.

Европой бредит, всеми швами плачет

Недобежавший до крестца пиджак.


И бродит запах – потный, скользкий, тёплый.

Здесь истеричка жмётся к подлецу.

Там пьёт поэт, размазывая сопли

По глупому прекрасному лицу.


Но входит день. Он прост, как теорема,

Живой, как кровь, и точный, как как затвор.

Я пил твоё вино, я ел твой хлеб, богема.

Осиновым колом плачу тебе за то.

(1931)



Рождение стиха


Под пиджаком идет жилет. Под ним

Лежит рубаха. Под рубахой – кожа.

Под кожей нерв идет путем своим,

И он до дна поэзией исхожен.


Забудь о нем. Иль нет, пройди его.

Иль лучше так – продень его в иголку

И песню шей. Иль лучше ничего

Не делай ты. Я вовсе сбился с толку.


В метафоре запутался совсем.

Ведь это ж все тревожней и чудесней.

Ну как сказать, чтоб быть понятным всем?

Кишки на стол, и это – будет песня!



Завещание


Белесый воздух глух и пьян,

Мутна и лжива ночь.

Нет сил вдохнуть такой туман

И выдохнуть не вмочь.

Глядят соседи из окна

На пьяную гульбу.

Лишь я, как крыса, за столом

Скребу, скребу, скребу…


Не то что-б к завтрему решил

Я ноги протянуть,

Не то чтобы шальной трамвай

Мне нынче срезал путь,

Но кто мне скажет – что несет

Ко мне идущий час?

А в жизни, как певал мой друг,

Живем мы только раз.


Так вот, начнем не торопясь:

Июня в день шестой

Я, в полной памяти, друзья,

И верен разум мой,

Десятый новой эры год

Мою покоит сень…

А за окном – ни день, ни ночь,

Ни полночь, и ни день…


Ну что скажу? С чего начну?

Ведь мысли далеко!

С людьми, которых не любил

Разделаться легко:

Мариенгофу мой поклон,

За то что подл и глуп;

Издателям, чтобы никто

На деньги не был скуп;


Всем «лефам», чтобы не пришло

Бесстишья торжество,

По строчке из чужих стихов,

Но больше ничего!

Асееву – его стихи

Дарю, на склоне лет

Поймет, быть может, наконец,

Что писарь – не поэт.


Но что оставлю я родным,

Кому я только мил?

Покуда зол и молод я,

Покуда полон сил,

Отцу б я отдал, если б мог,

Его былую кровь,

А матери моей – за жизнь –

Спасибо и любовь.




Prosodia.ru — некоммерческий просветительский проект. Если вам нравится то, что мы делаем, поддержите нас пожертвованием. Все собранные средства идут на создание интересного и актуального контента о поэзии.

Поддержите нас

Читать по теме:

#Современная поэзия #Литературные сообщества
Неопочвенники, или Кукушата гнезда Кузнецова

Ядро неопочвеннического религиозного направления в условно молодой поэзии сегодня - московская поэтическая группа «Разговор», основанная в 2006 году в Москве. В нее вошли поэты Григорий Шувалов, Александр Дьячков, Николай Дегтерёв, Александр Иванов. Поэт и критик Анна Аликевич попыталась разобраться в наследии и трансформациях этой группы.

#Лучшее #Поэтическая пушкиниана #Пушкин
Леонид Аронзон: Пушкин скачет на коне

85 лет назад, 24 марта 1939 года, Родился Леонид Аронзон. Очередной материал «Русской поэтической пушкинианы» посвящен стихотворению Леонида Аронзона, в котором Пушкин оказывается творцом вселенной.