Всеволод Емелин: «Добившись минимального признания, можно с братьями-литераторами и не общаться»

Справка о поэте

Всеволод Олегович Емелин (р.1959) – поэт, реставратор и экскурсовод, актер. Лауреат Григорьевской поэтической премии (2010, 1 место).

По окончании средней школы поступил в Московский институт геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Завершив учебу, четыре сезона работал на севере Тюменской области –– Нефтеюганск, Нижневартовск, Харп. Вернувшись, несколько лет работал экскурсоводом по Москве.

С 2002 по 2005 годы участвовал в организованном Мирославом Немировым Товариществе мастеров искусств «Осумасшедшевшие безумцы» (ОсумБез) вместе с поэтами Владимиром Богомяковым, Юдиком Шерманом, Юлией Беломлинской, Андреем Родионовым, Евгением Лесиным, Александром Курбатовым, Германом Лукомниковым и др. Осенью 2005 года вышел из Товарищества.

Всеволод Емелин – автор 14-ти поэтических сборников.



1. Вы всегда можете объяснить, о чем ваши стихи? Или стихи не должны быть объяснены?

О чем мои стихи, я объяснить могу. К сожалению. Настоящие стихи не могут быть объяснены.


2. Меняется ли замысел стихотворения по мере его написания?

Может меняться. Как минимум появляются новые смысловые ходы, сюжеты. Ветвится, короче, замысел. Да часто его (замысла) и вообще нет.


3. Может ли одна и та же история быть рассказанной по-разному?

Конечно может. Сотни примеров в литературе, кино и т. д.


4. Перечитываете ли вы свои стихи, а перечитывая, находите ли в них новые смыслы? Меняете ли текст со временем?

Тексты свои перечитываю крайне редко. Новых смыслов не нахожу. Но так как я в основном злободневный куплетист-частушечник, то, перечитывая, вижу, что все вокруг навязчиво повторяется.


5. Можно ли ваше творчество разделить на этапы? Есть ли такое стихотворение, после которого вы стали другим?

Есть текст, после которого я вообще «стал». «Песня ветерана защиты Белого дома 1991 года». Собственно, второй этап наступил совсем недавно. Тут трудно указать конкретное стихотворение. Просто на меня неожиданно обрушилась старость, и я пытаюсь в текстах как-то отрефлексировать эту проблему.


6. Есть ли у вас поэтические единомышленники – среди современников, в прошлом? Как вы думаете, важно ли иметь единомышленников на каком-то жизненном этапе, важно быть частью какой-то группировки?

Хотелось бы видеть единомышленниками обэриутов, Пригова, но это, конечно, я себе льщу. Скорее поэты-искровцы позапрошлого века типа Курочкина и Минаева. Может быть, А.К. Толстой (тоже льщу). Ближе Иртеньев. Если брать какую-никакую мою лирику, то Андрей Родионов, Максим Жуков… На начальном этапе крайне важно быть частью группировки, а добившись минимального признания, можно с братьями-литераторами и не общаться.


7. Что дает импульс к работе (подслушанное, увиденное, запах)?

Телевизор, интернет, вообще СМИ.


8. Используете ли ручку или пишете сразу на компьютере? Есть ли у вас блокнот? Записываете ли подслушанное или запоминаете?

Ручку не использую. Пишу в телефон в раздел «Заметки». Оттуда, редактируя, переношу на компьютер. Блокнота, естественно, нет. Стараюсь запоминать. Получается все хуже.


9. Делаете ли во время работы рисунки?

Не рисую вообще.


10. Проверяется ли стихотворение чтением вслух (себе или другим)?

Раньше проверял (чтением вслух себе), теперь достаточно и в голове прокрутить.


11. Какие ощущения у вас связаны с окончанием работы?

Ощущение свободы.


12. Оказывают ли на вас какое-нибудь влияние рецензии? Могут ли у вас опуститься руки после нелестных слов в свой адрес? Как вы вообще оцениваете работу «критического цеха» на данный момент?

Рецензии на меня никакого влияния не оказывают, но очень радуют. Содержание совершенно не важно. Работу «критического цеха» оценить затрудняюсь. Про меня пишут очень редко, про других я очень редко читаю.


13. Когда (время дня) лучше пишутся стихи? И как долго?

Днем, на работе, в транспорте. Вечером дорабатываю. Чем быстрей, тем лучше текст получается (у меня).


14. Назовите любимое стихотворение (из своих), о котором вы могли бы сказать что-то вроде «ай да Пушкин! ай да сукин сын!»

Ну, «Баллада о белых колготках» или «Уральская повесть».


Уральская повесть

Когда тоскою сердце сжало
Когда сгущается беда,
Я прихожу на три вокзала
И провожаю поезда.

С усильем сдерживая стоны,
Держась рукой за левый бок,
Смотрю вслед крайнему вагону,
Который мчится на восток.

Туда, где финишною лентой
Натянут каменный Урал,
Где возрастают президенты,
Где добывают минерал.

Он как естественным забором
Хранит волшебную страну.
Пусть невысоки эти горы,
Они уходят в глубину

В тех подземельях, как в могиле,
Поет магнитная руда.
Враги до Волги доходили,
А до Урала – никогда.

Там киловатты, кубометры,
Там малахит старинных чаш,
Хрустальный айсберг Ельцин-центра,
И Уралмаш, и Уралмаш…

Там превратили государя
В зловонный пепел и золу,
Там останавливались арии
В своем пути на Шамбалу.

И я трудился на Урале
В мятежной юности моей,
Мы как-то раз там забухали
На семь или на восемь дней.

Допит запас одеколона,
Ушла на кухню голова
(Там щас пожизненная зона
ИК «Полярная сова»).

Тогда, как божеская милость,
Мне посреди похмельной мглы
Вдруг неожиданно явилась
Хозяйка Медныя горы.

И дыбом встал мой редкий волос,
И ослабели мышцы ног,
С ней рядом был Великий Полоз,
Обвивший Каменный цветок.

В глазах сияли самоцветы,
Во лбу – Полярная звезда.
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда.

Как будто крыша раскололась
Вдруг над загаженным балком,
Раздался сладкозвучный голос,
Она сказала с холодком:

Идем в подземные чертоги
Во глубину Рифейских гор,
Где гномы деятельно-строги
Снуют меж огненных озер.

А там такие катакомбы,
А там такие бункера,
Что термоядерные бомбы
Им не страшнее комара.

Там будут странные машины,
Многоколенные станки,
Алмазы, яхонты, рубины,
Маркшейдеры, подрывники…

У них ты будешь бригадиром,
Пока не сменят караул,
Стоять упорно с нивелиром
И слушать скрежет, вой и гул.

Но я, измученный запоем,
Закомплексован, слаб и мал
Побормотал, что не достоин,
И лепетал и трепетал…

Тогда с презрительным молчаньем
Хозяйка вышла из дверей,
Растаяв северным сияньем
Над проволокой лагерей.

Потом мне долго говорили
В моей бригаде мужики,
Что это был простой делирий,
Но сердце рвалось от тоски.

А ведь могло, могло же сбыться,
Пришла же козырная масть,
Стуча серебряным копытцем,
Удача мимо пронеслась.

Мне тело сотрясает кашель,
Я жизнь как песню просвистал,
Я пью вино за чашей чашу
И вспоминаю про Урал.