Алексей Черников. Душа – слоёная вода
Prosodia представляет 18-летнего поэта Алексея Черникова, решившего восстановить связь с поэтической традицией, утраченной, как он считает, многими современными поэтами.

Чем это интересно
«Вижу свою поэтическую цель в том, чтобы стать лицом консервативного поворота русской словесности, увязшей в путах концептуализма, неоавангарда и прочей "новой искренности". Осью моего искусства является мотив памяти, поиска Бога, восстановления связи с мудрой древностью», – так написал о своих стихах сам автор.
Поэтический мир Алексея Черникова соответствует этой маленькой «декларации о намерениях»: он герметичен, не всякого автор в него пустит. Ты – ангел? Пожалуйста, заходи, поговорим за жизнь. Современникам здесь пока не место. Сейчас автор занят переездом: из одного своего состояния в другое, из детства в молодость. Стадия – «еще не распаковал вещи на новом месте жительства». И это состояние Черникову интересно, вдохновляет на творчество (поражаюсь плодовитости автора, посмотрел его публикации в интернете за последнее время). Надеюсь, читателям будет интересно наблюдать за открытиями поэта: он этого заслуживает.
Справка об авторе
Алексей Черников родился в Архангельске в 2003 году. Публиковался на порталах «Прочтение», «Полутона»; готовятся публикации в журналах «Юность» и «Урал».
* * *
Истончается чёрное кружево,Извлекается ввысь по игле,
И пластинка, как будто простужена,
Всё хрипит у меня на столе.
Вот и ангелы, будто простывшие,
Рот откроют — а слышится скрип, —
Не понявшие и не простившие
В водах памяти каменных рыб.
Будто сами разлуку не помните:
Воду ткать, стало быть, ремесло.
Распускается песня по комнате,
Отделяется тенью в стекло.
Помни, дева, две песни последние,
Слушай музыку, что на двоих, —
Это грустное кружево, тление,
Колебанье пустот ледяных.
Дюны памяти зыбки, но пройдены,
Без теней истончается дом.
...Жить без тайны, проститься без Родины
И молчать — без дорог, босиком.
* * *
Времени не стало:Чёрное стекло
Вдребезги упало,
В землю проросло.
И немые зёрна
Чёрного стекла
Вечность в пыль истёрла,
Звуком иссекла.
Мраком математик
Пал на Божий снег,
Как немой солдатик,
Глупый человек.
На ноге корявой
Умные нули
Тянутся оравой
Мыслями земли.
Умных чисел много,
А ответ один:
В серебре дорога
До немых осин.
Ученик отрёкся,
Меру взял не ту
И числом упрётся
В петлю-немоту.
Потому, что мера
У людей — одна,
Потому, что вера —
Не имеет дна.
Ни обозначенья,
Ни числа внутри
Божьего сеченья,
Ремесла зари.
Умным числам прочит
Свой ответ — един —
Первобытный прочерк
Мраморных рябин:
Чувствуй эту ноту —
Воздух меж прорех,
Выставивший ногу
Числам неумех.
И сквозит работа —
Пористая нота —
В каменной листве:
Мера без отсчёта,
Звук при голове.
НЕОПАЛИМОЕ
1
Что чудо? — тончайшая сеть красоты,
Причина и следствие воли.
Но я оробел, и сгорели кусты,
И кисть мне натёрла мозоли.
2
А дар — это купол, стеклянный сачок,
В котором за пазухой неба
Со счастьем бежит ученик наутёк —
Как бабочка — верно и немо.
Он песню сложил и молчит про себя,
Водой убежав от материй.
Его не приколет иголкой судьба
За крылья мгновенных артерий.
Его не приколет — а он приколол
Огонь к пустоте, отобедал
И времени остановил протокол,
И вечность беременной сделал.
3
Вот сам я себе говорю, как вода,
Забыв про народную пену:
Куда возвращается небо, когда
Я руки в карманы одену?
И редко его ощущаю внутри,
И небо хворает и киснет
Свинцовою шкурой раздетой зари,
Когда я не трогаю кисти.
Но мой ли треножник счастливым литьём,
Костром купины первобытной
Горит, отражая небес водоём,
Как зеркало, нужной молитвой?
4
И куст, опаляемый на пустоте
Лазоревым росчерком Божьим,
Вздыхает: пусть веруют — с кистями те.
И листья твердят: мы поможем.
* * *
Росчерк совершенной тишиныНа лице, песчинка на перчатке:
Брать на руки гребни-валуны
Облаков без кружевной облатки.
Пылью голубой, тугой жарой
Сеяться, сбываться напоследок,
Никогда не возвратиться в строй,
Позабыть, как вёл заботы предок.
Всё оставить — непогоду, быт,
Не вернуться — не сказать, откуда.
Целый день в немом саду скрипит
Мытая Адамова посуда.
Целый день в луче ладони греть,
Называть, сверять лучи, а прежде
Потерять нужду, услышав треть
Господа, — в отчётливой одежде.
Ни числа, ни плахи, ни труда, —
Только свет и слово бьют под руку.
Талая кончается трава,
Лист переезжает к югу, к югу.
* * *
Черно и легко от заката на пляже,В ладонях застыла вода.
Не думай, не ведай о времени даже,
Не знай, что такое — «когда».
Два ливня прошло за сегодня, два снега, —
И нету такого числа,
Чтоб наша душа — на двоих — для ночлега
Впустить эти меры могла.
И удалью свищет в огнях черепичных,
Отсчитывает и трещит.
А нам нипочём сосчитать в пепелищах
Земных — этих чисел транзит.
Не ведай часов, подъяремных подачек.
Сгори и застынь, и сгори, —
Снаружи — нельзя, только Бог не обманщик:
Он всё это дал нам — внутри.
И солнце свисает беспомощной грушей,
Проходит зима, всё прошло.
А времени нет и не надо, послушай —
Без времени нам хорошо.
* * *
Душа — слоёная водаСлучайная, и без возврата
В её литые невода
Влетает звёздная заплата.
Есть только сущности воды,
Но нет ни времени, ни места.
И слов тяжёлые следы
Пронзают их немое тесто.
Они уже снаряжены,
Как рыбки, выпрыгнуть готовы
Из многослойной тишины
В неторопливые оковы, —
В язык, в наречие реки,
В приливы слова и отливы.
И чёрной солью плавники
У них в полёте говорливы.
Поставишь слово на волну —
Оно оттает и помчится
К поверхности, а не ко дну, —
Плотом в подножие провидца.
И эту рыбью немоту
Мне, человеку, — рушить, резать —
Навылет, слёту, налету,
И я кончаюсь к счёту десять.
И зелень покрывает дно,
И ждут под немотой зелёной
Неизреченное зерно
И дух за каменной препоной.
Так: истончайся, как плавник,
Плыви словесностью крылатой,
Выуживай надмирный крик,
Во все концы растущий миг,
И утверждай письмом и датой.
* * *
Старая водонапорная башняБудет теперь снесена:
После меня — это мне и не страшно.
Только вот жалко, стена,
Та, на которой две буквы из краски,
Инициалы мои,
В прах полетят при такой свистопляске,
Мимо двора и скамьи,
Той, на которой другие сигналы —
Взмах перочинный! — сердца.
Да, затеряются инициалы
Средь городского лица.
Тянется башня от верха до низа,
Как проводок для огня:
Ветхий закат распустился, как риза, —
Прорубь последнего дня.
В рамочке этой как есть застываю,
Только и видит лицо,
Как электричка, бегущая к раю,
Выронила колесо.
* * *
Пиво чёрного цвета,Воздух грустен и мал.
Забываю всё это,
Покидаю квартал.
Не прощаю сирени,
Что в провинции — грех! —
Мне кидает в колени
Свой обугленный мех.
Не прощаю облатке, —
В этой вдоль облаков
Не пройти без оглядки
На дыру каблуков.
Убираюсь из дома,
Попадаю в грозу.
Голубая истома
В древнерусском глазу.
Это молния шаром
Покатила в меня,
Это адовым жаром
Лихорадит коня
Подо мной — на распутье.
Вот и думай, где дом,
Чей мне жребий тянуть и
Чью судьбу мне — верхом?
Так я думал — красиво,
Орошая с тоски
Пеной чёрного пива
Живота лепестки.
И зелёным бензином
Из петлицы дорог
По разъезженным глинам
Распускался цветок.
ПЕРЕЕЗД
Кровь ударила в висок,
Выплеснулась словом:
Бросил прежний адресок
И обжился в новом.
Бросил в память об окне
Пепел между створок, —
Покурю, и станет мне
Запах неба горек.
И, в Отечество маня,
Скажет Божья сила,
Разлюбила ли меня
Или не любила.
* * *
Ни для кого растают травы, —Как годы детства, как дрова.
Я не лишусь посмертной славы:
— Кто переехал со двора? —
Сосед задастся, чуть сутулясь,
Взглянув на беглые следы
Мои, сверкнувшие из улиц
Раствором травяной воды.
И долго будет миг зелёный
Осмысливать школяр в окне,
Как хлебом не корми, — влюблённый,
Как пить дать, — подражавший мне.
* * *
Тает белая ткань, не сказать трава, —Это детство в моей руке.
Это я, переехавший со двора
В самом белом грузовике.
Переезд под самый Страстной Пяток.
Письма брошены под кровать.
Белый грузчик заплакал, и стол промок.
Новый дом умеет летать.
И в его окно голубой рукой
Снеговая стучит пыльца —
Русской вербой, одиннадцатой строкой
Воскрешающего столбца.
* * *
Чайки бьются крыламиИ скрипят, как стекло.
По-другому и с нами,
Видно, быть не могло.
Поглупела, как чайка,
Отболела впотьмах.
Побелела случайно, —
Это крик или взмах
На прощание? Или
Птицам надо к врачу? —
Нет, тебя не подбили,
Но и я не лечу.
И растерянным криком
Мы отпели крыло.
Птицы — весть о великом,
Птицам не повезло.
* * *
От тебя мне надо малого:Лишь бы в цвет твоих волос
Табака черпнуть усталого
Из ладони довелось.
Я бы поднял небо под руки,
Я бы выдохнул в рукав.
И сидит дымок на облаке,
Ногу на ногу подняв.
Растанцует небо песен
Этот дым в твоём лице.
Он лежит как рыжий перстень
В лазуритовом ларце.
И летит твой голос — тяготой
Вслед прощальных папирос:
— До свиданья, медный, лакомый,
Непочатый купорос!
* * *
От землистой горечи плечистой,От печали дымно-горловой
Замирал я статуей горниста,
Затвердев калёной головой.
Но сегодня облачность воловью
Ржавчине доспехов не стерпеть,
И всё то, что называлось кровью,
Начинает по-живому петь.
Мстить пещерам, чистить кровотоки! —
Без земли, без зренья, без манер
Ты труби-терпи, в железной тоге,
В галстуке железном пионер.
* * *
Над плечом у гимназистаМёртвый Лермонтов в дыму:
Это грустно, это чисто, —
Он не выдаст никому.
Две последние тетради,
Строчек розоватый дым.
Рёв стихов сжигает пряди...
Стань, Алёша, Бога ради,
Кем угодно — но не им.
Читать по теме:
Сергей Ивкин. Гневом жива аполлонова лира
Prosodia публикует стихи Сергия Ивкина, поэта из Екатеринбурга, в которых твердая форма сонета помогает найти ответы на вызовы современного мира.
Михаил Квадратов. Скороговорка на подземном языке
Prosodia публикует подборку минималистических стихотворений Михаила Квадратова из Москвы. Они одновременно страшные, детские и смешные.