Анна Гедымин. В этом августе мне не до смеха

Чем это интересно

Формулируя особенности поэзии Анны Гедымин, невольно ловишь себя на том, что формулируешь особенности лирической поэзии как таковой – в том смысле, что ее стихи находятся как бы в центре явления. Их классическая просодия совершенно не мешает частному, сразу узнаваемому голосу. Их событийность в классическом понимании лирична, то есть основана на событии переживания, эмоциональной работе с трудным материалом своего времени. «…Я не хочу в этом участвовать. Не хочу». Эмоции – сложная материя для современной поэзии, они легко превращаются в мелкую монету. В элегической традиции за переживание во всей его сложности отвечает аналитическая элегия. А за отношения со своим временем – элегия историческая. А у Гедымин мы повсеместно находим ситуацию исторической элегии, которая разрабатывается как аналитическая. Получается что-то вроде личных эмоциональных отношений со своим временем. Может показаться, что это обычное дело, но это уже далеко не обычное дело.

Справка об Анне Гедымин

Анна Юрьевна Гедымин родилась в Москве. В 1984 году окончила факультет журналистики МГУ. Работала сборщицей микросхем на заводе, руководителем детской литературной студии, журналистом, литературным консультантом, редактором. Стихи пишет с 1978 года, печатается с 1979 года. Печаталась в десятках журналов. Член Союза писателей СССР и СП Москвы с 1991 года, Русского ПЕН-центра — с 2016 года. Член редакционного совета журнала «Юность» (с 2014). Автор десяти книг стихов, самая свежая – книга «При свете ночи. Стихи и баллады» (М., Время, 2019). Также пишет прозу и детскую прозу. Лауреат целого ряда литературных премий.


*   *   *

От меня останется только сын —
Птичьим эхом, отсветом золотым
Посреди сгустившейся темноты,
И не будут мои закрома пусты.

У меня была большая семья:
Мама с папой, бабки, де́ды, мужья…
Но закончилось время, их век простыл,
Ото всех остался один мой сын.

Если ты, Господь, отберешь его,
То от нас не останется ничего.


*   *   *

Наслушавшись
Справедливых, горьких,
Обличительных голосов,
Снова брежу о счастье…

Счастьем было
Засыпать под торопливый стрекот часов
На твоем запястье.

И во сне,
В самой его глубине,
Не думать о том, что вовне.

А проснувшись,
Снова видеть тебя
И возле тебя — себя
В том допотопном мае,

И еще —
Как над зевающей воскресной Москвой,
Вдоль вон той мостовой
Ангел летит — и не тает…


СУХОЙ ВОДОЁМ

В этом августе мне не до смеха.
Как смеяться в глухой пустоте?
Эти умерли, этот уехал
И теперь даже дальше, чем те.

А на милом запущенном пляже,
Там, где мы загорали вдвоем,
Где, бывало, уснешь — только ляжешь,
Появился сухой водоем.

Ты хоть знаешь, что это такое?
Там, где наши мелькали следы,
Ныне — вечного символ покоя:
Ни тебя, ни меня, ни воды.


ОДА СОБАКЕ

Ты не поверишь,
Они ревнуют всерьез!
Все эти дураки,
Столько лет отравлявшие мои дни.
Тщеславные, трусоватые,
Жадные до чужих слез,
Предававшие не за понюшку —
Только моргни.

«Как ты могла предпочесть собаку —
Всем нам!» —
Возмущаются политолог,
Сценарист, мелкий банкир…
Мой пес, ты лучше них всех!
А по нынешним временам
Единственное достойное общество —
Твой добрый животный мир.

Я знаю, мы все не вечны:
Облако, стрекоза,
Любимый муж и еще один —
Его мне, Боже, прости…
Но только ты, пес, угасая,
Будешь смотреть мне в глаза
И твердить до последнего:
Не грусти!
Не грусти!..


*   *   *

Когда становится
Не до любви,
Не до красоты,
И солнце чернеет,
И мудрость не по плечу,
И друзья покидают
Свои дружеские посты, —
Я не хочу в этом участвовать.
Не хочу.

Одни просто умерли.
И мне б за ними —
Почти седа моя голова.
Другие вроде живут,
Но так,
Что даже летом на стеклах —
Морозный узор.
А я между теми и этими —
Ни жива, ни мертва.
Посмотри на меня, Господи!
Но Ты отводишь свой взор…


ПУШКИН

Нужно быть, конечно, Пушкиным,
Чтоб потомков нарожать
И участия в политике
Не позорно избежать.

Потому что, без сомнения,
Пушкин — он не человек,
А, не более не менее,
Золотой российский век.

Эту истину бесспорную
Признают с младых ногтей
Жители села и города,
Побережья, гор, степей.

Даже те, кто стал великими
Посреди полей и сёл,
«Пушкин — наше всё! — выкрикивали. —
Пушкин — наше вот и всё…»


РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ

Протрезвели, разулыбались,
Покосились на зеркала…
Ночь в окне вызывает зависть,
Так торжественна и бела.

Сквозь нее глядят ниоткуда,
Как сквозь матовое стекло,
Все зануды твои, все иуды,
Все, что было и что прошло.

Но за то, что всплываешь из мрака,
Несмотря на лихое житье, —
Только радоваться,
Только плакать
Остается.
И славить ее.