1. Владимир Маяковский. «Наш марш»
Наш марш
Бейте в площади бунтов топот!
Выше, гордых голов гряда!
Мы разливом второго потопа
перемоем миров города.
Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан.
Есть ли наших золот небесней?
Нас ли сжалит пули оса?
Наше оружие – наши песни.
Наше золото – звенящие голоса.
Зеленью ляг, луг,
выстели дно дням.
Радуга, дай дуг
лет быстролётным коням.
Видите, скушно звезд небу!
Без него наши песни вьем.
Эй, Большая Медведица! требуй,
чтоб на небо нас взяли живьем.
Радости пей! Пой!
В жилах весна разлита.
Сердце, бей бой!
Грудь наша – медь литавр.
(ноябрь 1917)
Стихотворение было написано вскоре после Октябрьской революции; впервые напечатано в «Газете футуристов» (15 марта 1918). Довольно быстро «Наш марш» стал своеобразным гимном революции. Поэт Всеволод Азаров вспоминает: «Особенно популярен был в Красном Петрограде в 1918 году "Наш марш" Маяковского. Переложенный на музыку в дни Октябрьских торжеств, он исполнялся военным духовым оркестром и хором при открытии памятника Карлу Марксу, на эстрадах, на площадях».
Маяковский, как и большинство представителей русского авангарда, принял революцию и стал ее «певцом». Среди других известных стихотворений, написанных в честь этого события, – «Ода революции» (1918), «Левый марш» (1918), «Мы идем» (1919) и др.
2. Николай Асеев. «Небо революции»
Небо революции
Еще на закате мерцали...
Но вот – почернело до ужаса,
и все в небесном Версале
горит, трепещет и кружится.
Как будто бы вечер дугою
свободу к зениту взвез:
с неба – одна за другою
слезают тысячи звезд!
И как над горящею Францией
глухое лицо Марата, –
среди лихорадящих в трансе
луна – онемевший оратор.
И мир, окунувшись в мятеж,
свежеет щекой умытенькой;
потухшие звезды – и те
послов прислали на митинги.
Услышьте сплетенный в шар шум
шагов без числа и сметы:
то идут походным маршем
к земле – на помощь – планеты.
Еще молчит тишина,
но ввысь – мечты и желания,
и вот провозглашена
Великая Океания.
А где-то, как жар валюты,
на самой глухой из орбит,
солнце кровавым Малютой
отрекшееся скорбит!
(1917)
Николай Асеев – поэт-футурист, член группы «Центрифуга». В краткой автобиографии «Путь в поэзию» Асеев так описывает свое восприятие революции: «В ней нам, молодежи тех лет, увиделась перемена всего, что до сих пор считалось незыблемым и неопровержимым. Как же было не задохнуться от счастья, не колотиться сердцу от того, что мечталось и ожидалось! И стихи о революции писались, как рапорт народу».
«Небо революции» впервые было напечатано через несколько лет после написания – в сборнике «Бомба» (1921). Среди более поздних стихотворений Асеева о революции можно назвать «Сегодня» (1920), «Первомайский гимн» (1920), «Майский марш» (1925) и др.
3. Демьян Бедный. «Мир!»
Мир!
Умолкли злобные проклятья.
Кровавый кончен пир.
И близок, близок, сестры, братья,
Мир, долгожданный мир!
– Мир! – зову братскому я внемлю.
Вчерашний враг – мне друг.
Где кровь лилась, сырую землю
Прорежет мирный плуг!
Звени, набата голос медный!
Вставай, рабочий люд!
Пой, торжествуя, гимн победный,
Освобожденный труд!
(1917)
Впервые «Мир!» был опубликован 27 декабря 1917 года в газете «Правда». До него Бедный написал ряд других стихотворений (в основном сатирического содержания) под псевдонимом «Мужик Вредный»: «Кто с кем», «Тоже партия», «Эсеровское бесстыдство» и т.д. В них он высмеивал политику Временного правительства и партий-соперников.
Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) был одним из самых популярных поэтов Советской России (в 1920-е годы тиражи его книг составили около двух миллионов экземпляров) и пламенным агитатором. Одно время его даже сравнивали с Маяковским и считали одним из основателей советской литературы.
В то же время его творчество оценивалось неоднозначно: имя поэта стало нарицательным, однако упоминалось как образец не только настоящей советской литературы (призывы к «повсеместному одемьяниванию»), но и как пример творческой несостоятельности.
4. Сергей Есенин. Поэма «Преображение» (отдельные главы)
Преображение
1
Облаки лают,
Ревет златозубая высь...
Пою и взываю:
Господи, отелись!
Перед воротами в рай
Я стучусь:
Звездами спеленай
Телицу-Русь.
За тучи тянется моя рука,
Бурею шумит песнь.
Небесного молока
Даждь мне днесь.
Грозно гремит твой гром,
Чудится плеск крыл.
Новый Содом
Сжигает Егудиил.
Но твердо, не глядя назад,
По ниве вод
Новый из красных врат
Выходит Лот.
5
Зреет час преображенья,
Он сойдет, наш светлый гость,
Из распятого терпенья
Вынуть выржавленный гвоздь.
От утра и от полудня
Под поющий в небе гром,
Словно ведра, наши будни
Он наполнит молоком.
И от вечера до ночи,
Незакатный славя край,
Будет звездами пророчить
Среброзлачный урожай.
А когда над Волгой месяц
Склонит лик испить воды, –
Он, в ладью златую свесясь,
Уплывет в свои сады.
И из лона голубого,
Широко взмахнув веслом,
Как яйцо, нам сбросит слово
С проклевавшимся птенцом.
(ноябрь 1917)
«Преображение» было впервые напечатано 13 апреля 1918 года в газете «Знамя труда». Входит в триптих вместе с поэмами «Октоих» (1917) и «Пришествие» (1917), в которых отражено предчувствие скорых перемен.
Есенин активно отозвался на Октябрьскую революцию: она обещала не только переустройство мира, но и новые возможности для поэта, желавшего прославиться. Как замечает Есенин в одной из автобиографий («О себе», 1925 год), «в годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном». Конечно, «крестьянский уклон» – небольшое есенинское кокетство, однако влияние новокрестьянских поэтов здесь действительно просматривается.
Такой отклик на революционные события повлек за собой ряд негативных оценок. К примеру, Зинаида Гиппиус занесла Есенина в список «первеньких, тепленьких» писателей, «побежавших сразу за колесницей победителей. Ринувшихся туда…не по убеждениям (какие убеждения!), а ради выгоды, ради моды…». В то же время Иванов-Разумник, сопоставляя поэму Есенина со стихами Андрея Белого этого же времени, отмечал, что поэты «радостно и скорбно, но чутко и проникновенно говорят нам о совершающемся в мире. Не боятся они грозы и бури, а принимают ее всем сердцем и всею душою».
5. Александр Блок. Поэма «Двенадцать» (отдельные главы)
Двенадцать
1
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате – плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут...
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
– Ох, Матушка-Заступница!
– Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.
А это кто? – Длинные волосы
И говорит вполголоса:
– Предатели!
– Погибла Россия!
Должно быть, писатель –
Вития...
А вон и долгополый –
Сторонкой – за сугроб...
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
– Ужь мы плакали, плакали...
Поскользнулась
И – бац – растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер веселый
И зол, и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию»...
И слова доносит:
... И у нас было собрание...
... Вот в этом здании...
... Обсудили –
Постановили:
На время – десять, на ночь – двадцать пять...
... И меньше – ни с кого не брать...
... Пойдем спать...
3
Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить –
В красной гвардии служить –
Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житье!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружье!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
Господи, благослови!
(январь 1918)
Свои размышления о революции, о творчестве в условиях советской действительности Александр Блок наиболее полно и искренне выразил в статье «Интеллигенция и революция» (9 января 1918). Отвечая на упреки многих современников, рассматривавших революцию только как кровавую баню, он пишет: «Что же вы думали? Что революция – идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем пути? Что народ – паинька? И, наконец, что так "бескровно" и так "безболезненно" и разрешится вековая распря между "черной" и "белой" костью, между "образованными" и "необразованными", между интеллигенцией и народом?». Такие взгляды вкупе с призывом «всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию» развели Блока со многими представителями интеллигенции.
Поэма «Двенадцать» была написана спустя два месяца после революции. Впервые напечатана 3 марта в газете «Знамя труда», а через два месяца издана отдельной книгой. Несмотря на явный революционный пафос, поэма не была принята некоторыми представителями большевиков: к примеру, Анатолий Луначарский и Лев Каменев считали образ Христа «устаревшим символом», который не приличествует революционному произведению, а Лев Троцкий и вовсе посоветовал Блоку заменить Христа на Ленина.
Для Блока революции и переустройству мира сопутствует музыка. О таинственной «музыке революции» поэт говорил задолго до Октябрьского переворота. Она преследовала его и во время работы над поэмой. В «Двенадцати» именно музыка является некоей ведущей линией, мотивным «каркасом». С одной стороны, музыка влияет на форму поэмы (работа с ритмом, мелодикой стиха, сочетание различных музыкальных жанров – от частушки до романса). Но в то же самое время музыка – это и некая центральная идея, которую Блок определил так: «"Мир и братство народов" – вот знак, под которым проходит русская революция. Вот о чем ревет ее поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать».
6. Зинаида Гиппиус. «Веселье»
Веселье
Блевотина войны – октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твое похмелье,
О бедная, о грешная страна!
Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном,
Народ, безумствуя, убил свою свободу,
И даже не убил – засек кнутом?
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,
Смеются пушки, разевая рты…
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь!
(29 октября 1917)
Зинаида Гиппиус была одним из самых непримиримых и «громких» противников Октября среди творческой интеллигенции. Ее продуктивность в первые месяцы после революции поражает: «Тли» (28-29 октября 1917), «Липнет» (30 октября 1917), «Сейчас» (9 ноября 1917) и так далее и в том же темпе. Общее настроение этих стихов – «отврат… тошнота… но не страх».
Стоит отметить, что Гиппиус, как и ее муж Дмитрий Мережковский, была категорична не только в отношении переворота, но и в отношении людей, которые этот переворот поддерживали. Из записей Андрея Белого, рассматривавшего революцию как «Мировую Мистерию»: «Кислейшая и последняя встреча с Мережковскими; ясно, что они меня проклянут…». Переход на сторону большевиков для поэтессы был предательством всех высоких идеалов.
По экспрессивности и убедительности антиреволюционные стихи Гиппиус можно сравнить с лучшими образцами революционной поэзии. Это – несдерживаемые ярость и напор, проявляющиеся в синтаксисе, лексике, ярких образах. По выражению философа и культуролога Бориса Парамонова, Зинаида Гиппиус стала «одним из зеркал русской революции».
7. Марина Цветаева. «Ночь. – Норд-Ост. – Рев солдат. – Рев волн»
* * *
Ночь. – Норд-Ост. – Рев солдат. – Рев волн.
Разгромили винный склад. – Вдоль стен
По канавам – драгоценный поток,
И кровавая в нем пляшет луна.
Ошалелые столбы тополей.
Ошалелое – в ночи – пенье птиц.
Царский памятник вчерашний – пуст,
И над памятником царским – ночь.
Гавань пьет, казармы пьют. Мир – наш!
Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча как бык,
К мутной луже припадая – пьет.
В винном облаке – луна. – Кто здесь?
Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу – веселый слух:
Где-то двое потонули в вине.
(Феодосия, последние дни октября, 1917)
Во время октябрьского переворота Марина Цветаева вместе с сестрой Анастасией гостила в Коктебеле у поэта Максимилиана Волошина. Февральскую революцию Цветаева встретила настороженно, к Октябрьской же испытывала, без преувеличения, отвращение.
Написанию этого стихотворения предшествовала вакханалия, устроенная в Феодосии в первые дни после революции: погреба были разорены «чернью», вино пили не только из бочек, но даже из канав (так что «к мутной луже припадая – пьет» – не поэтическое преувеличение, а натуралистическая зарисовка). К стихотворению прилагалась небольшая пометка: «NB! Птицы были – пьяные».
Для Цветаевой революция ассоциировалась именно с низменными проявлениями человеческой сущности (хотя само понятие «человеческого» ставилось поэтом под сомнение). В «Ночь. – Норд-Ост…» ощущается сила всеобъемлющей разрушающей стихии, которую невозможно остановить. По сути, революция представлялась поэту концом мира: «Самое главное с первой секунды Революции понять: всё пропало. Тогда – всё легко!».
Цветаева оставила много дневниковых записей, в которых фиксировала и отдельные события, и свои размышления по поводу происходившего. Впоследствии она посвятила немало стихотворений трагической судьбе Белого движения, которые вошли в сборник «Лебединый стан» (1917 – 1922 гг.)
8. Анна Ахматова. «На разведенном мосту…»
* * *
На разведенном мосту
В день, ставший праздником ныне,
Кончилась юность моя.
(1917 – 1919)
Праздник, о котором идет речь в стихотворении, – конечно же, день Октябрьской революции. Однако для Анны Ахматовой это не день начала (новой жизни, например), это – день конца. Наверное, лучше всего отношение поэтессы к перевороту отражают строки: «Всё расхищено, предано, продано…» («Всё расхищено, предано, продано…», 1921). Несмотря на то, что Ахматова не приняла революцию, она не рассматривала возможность эмиграции и впоследствии неодобрительно отзывалась о тех, «кто бросил землю».
Разведенный мост упомянут в стихотворении неслучайно. Ахматова вспоминает: «…я стояла уже без моего спутника на Литейном мосту, в то время, когда его неожиданно развели среди бела дня (случай беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для поддержки большевиков (25 окт 1917 г.)». Данное событие формирует необычный для того времени ракурс: произошедшее осмысляется не через яркие образы, раскрытие масштабных идей и мотивов, использование лозунгов и т.п. Это – глубоко личный взгляд, интимное переживание, оставляющее за скобками призывы к переустройству мира или гром проклятий в адрес большевиков.
9. Максимилиан Волошин. «Святая Русь»
Святая Русь
Суздаль да Москва не для тебя ли
По уделам землю собирали
Да тугую золотом суму?
В рундуках приданое копили
И тебя невестою растили
В расписном да тесном терему?
Не тебе ли на речных истоках
Плотник-Царь построил дом широко –
Окнами на пять земных морей?
Из невест красой да силой бранной
Не была ль ты самою желанной
Для заморских княжих сыновей?
Но тебе сыздетства были любы –
По лесам глубоких скитов срубы,
По степям кочевья без дорог,
Вольные раздолья да вериги,
Самозванцы, воры да расстриги,
Соловьиный посвист да острог.
Быть царевой ты не захотела –
Уж такое подвернулось дело:
Враг шептал: развей да расточи,
Ты отдай казну свою богатым,
Власть – холопам, силу – супостатам,
Смердам – честь, изменникам – ключи.
Поддалась лихому подговору,
Отдалась разбойнику и вору,
Подожгла посады и хлеба,
Разорила древнее жилище
И пошла поруганной и нищей
И рабой последнего раба.
Я ль в тебя посмею бросить камень?
Осужу ль страстной и буйный пламень?
В грязь лицом тебе ль не поклонюсь,
След босой ноги благословляя, –
Ты – бездомная, гулящая, хмельная,
Во Христе юродивая Русь!
(19 ноября 1917)
Революция застала Максимилиана Волошина в Крыму, в Коктебеле, где в то время находилась и Марина Цветаева. В ноябре-декабре поэт напишет несколько стихотворений – не столько о самих революционных событиях, сколько о судьбе России, которую настигла революция. Среди них – «Мир», «Петроград», «Трихины», «Демоны глухонемые».
Волошин рассматривал революцию как судьбоносное для России событие. При этом поэта нельзя назвать ни сторонником, ни противником революции. Он занимает позицию всепрощения, не делит людей на своих и чужих, на «мы» и «они». В волошинских текстах появляется идея некоей коллективной вины, которую возможно искупить, лишь объединившись: «…каждый / За всех во всем пред всеми виноват» («Трихины»). Позже Волошин напишет, что «молитва поэта во время гражданской войны может быть только за тех и за других: когда дети единой матери убивают друг друга, надо быть с матерью, а не с одним из братьев».
Особое значение в данном контексте приобретает христианская образность, евангельские сюжеты и аллюзии. В представленном стихотворении Русь появляется в образе юродивой, важном для христианской (и особенно для православной) культуры; герой не осуждает Русь, потому что юродивого нельзя осуждать.
10. Владислав Ходасевич. «Путем зерна»
Путем зерна
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет – и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, –
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
(23 декабря 1917)
«Путем зерна» было впервые напечатано 15 февраля 1918 года в большевистской газете «Новая Жизнь» и впоследствии дало название сборнику стихов (1920).
В одном из декабрьских писем поэту Борису Садовскому Ходасевич так формулирует свое отношение к свершившемуся перевороту: «Верю и знаю, что нынешняя лихорадка России на пользу. Будет у нас честная трудовая страна умных людей, ибо умен только тот, кто трудится». Несмотря на то, что в 1922 году поэт эмигрировал, его отношение к советскому строю не было однозначно негативным. В еще одном письме к Садовскому он пишет: «Быть большевиком не плохо и не стыдно. Говорю прямо: многое в большевизме мне глубоко по сердцу».
Революция в «Путем зерна» воспринимается героем осознанно и даже спокойно, здесь нет той экспрессивности, которая отличает многие стихотворения, посвященные этой теме. Событие вписывается в извечный цикл умирания и возрождения. Кроме того, в основу стихотворения положена евангельская цитата: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12:24). Лирическому герою (и самому Ходасевичу) становится ясно, что после революции России открыт лишь второй путь.
