Ханс Магнус Энценсбергер в переводах Вячеслава Куприянова

От переводчика

Выдающийся немецкий поэт Ханс Магнус Энценсбергер родился в 1929 году в Баварии; успел побывать в рядах «фольксштурма» – отрядах народного ополчения, созданных Третьим рейхом в последние месяцы войны; сменил массу случайных профессий, изучал филологию и философию в известных университетах Эрлангена, Гамбурга, в парижской Сорбонне. После выхода в свет первого сборника стихотворений с характерным эпатирующим названием «Защита волков» в 1957 году начинает жизнь свободного писателя. Занимается он и издательской деятельностью, выпуская в своей «Другой библиотеке» подчёркнуто элитарные книги, взывающие к отчётливо интеллектуальному вкусу.

Энценсбергер пытается противостоять обывательскому равнодушию сытого Запада. Чего стоит подзаголовок одной из его книг – «стихи для тех, кто стихов не читает». Вспоминаю старый рассказ моего друга Хайнца Калау, одного из ведущих поэтов ГДР, о встрече с Энценсбергером на каком-то международном литературном форуме. Хайнц Калау посетовал на социалистическую цензуру, на диктат партии в литературе, не дающий писателю свободу для необходимой разумной критики. Энценсбергер ответил ему примерно так: вот вами интересуются власти, спорят с вами, видят в вас серьезного противника, значит, с вами считаются и вас читают; я же пишу, что хочу, публикую, что хочу, и что в результате? Никто не читает! Что касается чтения, он даже «выдумал» некую «Константу Энценсбергера» – это среднестатистическое число потенциальных читателей отдельной новой поэтической книги, равное 1354. В своём эссе «Сообщения о производстве поэзии» из его же сборника публицистики «Зигзаг» Энценсбергер утверждал: «Число читателей, которые возьмут в руки новый безукоризненный сборник стихотворений, исходя из опыта можно определить довольно точно как лежащее в пределах плюс-минус 1354». Многие принимают эту константу за чистую монету, как утешение, что хотя бы это «среднее» число грамотных людей обязательно обратит внимание на их новый сборник стихов.



ПЕСНЯ О ТЕХ КОТОРЫХ ВСЕ КАСАЕТСЯ И КОТОРЫЕ ВСЕ УЖЕ ЗНАЮТ


Что что-то надо делать и делать немедленно
мы это знаем уже
что ещё слишком рано чтобы что-то делать
что уже слишком поздно чтобы ещё что-то делать
мы это знаем уже

и то что у нас всё в порядке
и что и дальше так будет
и что это не имеет смысла
мы это знаем уже

и то что мы виноваты
и что мы ничего с тем поделать не можем что мы виноваты
и что мы в том виноваты что мы с этим ничего поделать не можем
и что этого нам достаточно
мы это знаем уже

и что было бы лучше нам держать язык за зубами
и что мы не будем держать язык за зубами
мы это знаем уже
мы это знаем уже

и что мы никому не можем помочь
и что нам никто не поможет
мы это знаем уже

и то что мы имеем способности
и то что есть у нас выбор между ничем и ещё раз ничем
и то что мы должны основательно проработать эту проблему
и то что мы два куска сахара в чай кладем
мы это знаем уже

и то что мы против угнетения
и что сигареты становятся всё дороже
мы это знаем уже

и то что каждый раз так и происходит
и то что мы всегда оказываемся правы
и что из этого ничего не следует
мы это знаем уже

и то что всё это правда
мы это знаем уже

и то что всё это было враньем
мы это знаем уже

и то что это всё
мы это знаем уже

и то что выстоять это не всё а вовсе ничего
мы это знаем уже

и то что мы выстоим и всё переживем
и то что всё это не ново
и то что жизнь прекрасна
мы это знаем уже
мы это знаем уже
мы это знаем уже

и то что мы это уже знаем
мы это знаем уже


КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ

Мы умны, это правда. Но мы далеки от того.
чтобы мир изменять, мы вытаскиваем на сцену
кроликов из наших мозгов, кроликов и голубей,
тучи белоснежных голубей, которые намеренно
гадят на книги. То, что разум есть разум
и вовсе не разум, чтобы это понять
не надо быть Гегелем, достаточно просто
взглянуть в карманное зеркальце. Мы в нём
в ниспадающих складками синих хламидах,
с нашитыми звёздами из серебра, на голове
треугольные шляпы. Мы в подвале встречаемся,
где покоятся мертвые души, на конгрессе по Гегелю,
вынимаем свои гороскопы и хрустальные шарики
и беремся за дело. Размахиваем отчётами, маятник
раскачиваем, зачинаем исследовательские проекты,
передвигаем столы, мы вопрошаем: Насколько
действительно то, что действительно? Злорадно
хихикает Гегель. Мы ему пририсовываем усы.
Он уже выглядит как Сталин. Конгресс
пускается в пляс. Нигде не видно вулкана. Незаметно
стоят на посту постовые. Вынимает в общем затишье,
как из мешка дубинку, наш психический аппарат
меткие выражения, и мы говорим себе:
В каждом жестоком менте скрывается всё же
отзывчивый наш помощник и друг,
в котором жестокий скрывается мент. Simsalabim!
Как гигантский платок носовой мы развёртываем
теории, пока пред семинарским подвалом
скромно торчат в ожидании люди в плащах.
Они курят, не применяют почти табельное оружие,
и охраняют своё положение, бумажные цветы
и белоснежное всё покрывающее дерьмо голубей.


О ТРУДНОСТЯХ ПЕРЕВОСПИТАНИЯ

Воистину великолепны
великие замыслы:
рай на земле,
всеобщее братство,
перманентная ломка…
Всё это было б вполне достижимо,
если б не люди.
Люди только мешают:
путаются под ногами,
вечно чего-то хотят.
От них одни неприятности.
Надо идти на штурм – спасать человечество,
а они идут к парикмахеру.
Сегодня на карту поставлено
всё наше будущее,
а они говорят: –
недурно бы выпить пива!
Вместо того чтоб бороться
за правое дело,
они ведут борьбу
с эпидемией гриппа,
со спазмами,
с корью!
В час, когда решаются судьбы мира,
им нужен почтовый ящик
или постель для любви.
В канун золотого века
они стирают пелёнки,
варят суп…
Ну скажите,
Можно ли с ними построить могучее государство?
Все рассыпается в прах!
Обыватели,
ходячие пережитки прошлого,
скопище жалких посредственностей,
лишённых мысли!
Как с ними быть?
Ведь нельзя же их всех уничтожить!
Нельзя же их уговаривать целыми днями!
Если бы не они,
если б не люди,
какая настала бы жизнь!
Если бы не было их,
о, тогда бы,
тогда…
Тогда бы и я не мешал вам своими стихами!


БИБЛИОГРАФИЯ

это для тебя написано.
извилины под корой,
в висках дрожащие буквы,
муравьиные тропы.

это ещё не искусство.

печатные схемы,
коммунизм полипептидов
головного мозга скота,
электронные первоцветы,
системно управляемые жаворонки.

возьми и почитай,
старый самоубийца.

генетические манифесты,
пермутации, триллеры.
здесь каждый кристалл шедевр.
сконструировать глаз стрекозы
ещё не искусство,
но мировые империи устроены проще.

эта крапива
могла быть написана прустом:
обратная связь второго порядка,
ультрастабильность.

когда книга попадет тебе в руки,
её надо читать
если уже не стемнело.

могут ли стрекозы
обойтись без нас,
нам не известно.
принимаем на веру.

выброси эту книгу
и начни читать.


ПЛАЧ ПО ЯБЛОКУ

здесь было яблоко
здесь стоял стол
здесь был дом
здесь был город
здесь лежала страна.

это яблоко там
это наша земля
прекрасная планета
на которой росли яблоки
и едоки яблок.


ИССЛЕДОВАНИЕ МОТИВОВ

Мне не остаётся ничего другого, как убить вас,

ибо вы не решаетесь говорить на языке басков
поскольку банк закрыл мне кредит
из-за папы
ибо я не могу выносить вид женщин с непокрытым лицом
ибо я ненавижу богатых
ибо так угодно Господу Богу
так как вы мне дали на наркотики денег
ибо вы показались плохими католиками / слишком ревностными
католиками
потому что меня обидели
из-за мамы
потому что вы на меня посмотрели так странно
потому что я на экзамене отметил крестиком не тот квадратик
и провалился
потому что я голоса слышу
и вообще. Просто так.

Спасибо за понимание.

(Соответствующее отметить крестиком перед тем, как решитесь на дело!)



СЛОВА, СЛОВА

Они проникают к тебе,
не давая заснуть,
садятся на край постели,
непрошенные.
Откуда они появились?
Из туннелей подземки,
из эфира,
из прошедших веков?

Ворчащая, бубнящая толпа:
толстые слова, они тебя толкают,
ликующие, но они только тени
себя самих, невзрачные
(ну да, вот как, не может быть, да ладно)
плаксивые привидения,
слова в отрепье,
кроткие, непотребные, крутые слова –
как они злословят, флиртуют и шепчут!

С ума можно сойти
от этого роя гнуса,
жужжащего в твоем ухе.
Ты отмахиваешься вслепую,
напрасно, про сон
уже можно забыть.
Встань, свет включи
и содрогнись, тишину услышав!


ДЛИТЕЛЬНЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

Дамы и господа, вам вовсе не следует
начинать слишком рано
прощаться с миром.
Уютные десятилетия
в своей половине дома,
незадолго до страшного часа.
Или вы думаете о скорлупе
яиц динозавров, как она
становились все тоньше и тоньше
в беге эонов – никто не знает,
почему. Но это уже всем известно,
это энергичное столпотворение:
одно за другим поколения
занятые своим прощанием,
подобно как на звёздном небе
усердно предающиеся самосожжению
далекие галактики. Да,
уход из жизни! Крадущий время спорт.
Итак, не радуйтесь слишком рано! Даже
вымиранию следует научиться!


ПАРА ПРАЗДНЫХ СТРОК

Никогда от нас не было так мало вреда, как тогда,
когда мы медленно напивались долгими вечерами,
и никогда мы не были так безобидны, как будто во сне,
как в те дни, когда мы предавались пустой болтовне;
уже к вечеру мы забывали, о чем говорили.
Да, это было чудесно, как мы тогда хорошо сидели,
в буйной и самозабвенной лени, взирая на то,
как то, что нам было дано, с расточительной нежностью исчезало.


КАРАЯНУ И ПРОЧИМ

Трое мужчин в плотных шляпах
перед вокзалом в Киеве –
труба, гармонь, саксофон –

в дымке октябрьской ночи,
что тянется между двумя поездами,
между катастрофой и катастрофой:

они играют перед усталыми, которые
как молитву жуют свои теплые пирожки
и ждут, и ждут

захватывающих мелодий, потрепанных,
как их пиджаки и засаленных,
как их шляпы, и если бы Вы там

стояли на холоде среди пьяниц,
ветеранов, карманных воров,
Вы бы дали мне право сказать:

Зальцбург, Байрейт и Ла Скала
рядом с этим вокзалом в Киеве
значат лишь весьма немногим больше.


ЧТО-ТО ТАМ БЫЛО

Там было что-то хорошее,
до того,
где-то не здесь.
Жаль,
что бывает так тяжело
вспоминать
о чём-то хорошем.
Знать, как это
было на самом деле.
На самом деле было.

Это было, мне кажется,
что-то совсем обычное,
чудесное.
Я это, мне кажется, видел,
или обонял
или трогал.

Но было ли это
большим или маленьким,
новым или старым,
светлым или темным,
я этого больше не помню.

Только что это было лучше,
намного лучше,
чем то, что есть сейчас,
я это хорошо запомнил.


ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ РАСТЕНИЙ

Я представил сейчас себе, что они нам подобны,
хотя это не очевидно. Как будто они мыслят
своим зелёным мозгом. Как они хитроумны,
как бесшумно они растут, пунктуально и твердо.
Их бесстыдная роскошь, с которой они завлекают
и ставят ловушки: запах, мёд и плоды.
Они осторожны, они научились ждать.
Превыше человеческой их выдержка,
их страсть к расточительству. Во все щели
проникают они, взрывают стены, струятся
в воде, кишат в прудах и морях,
сеют споры, семена, ризомы,
шпионят, запуская зонды, вращая антенны.
Исследователи без часов и календарей,
измеряют излучения, влажность, температуру,
ветер и тень. Метеорологи,
блюстители климата, счётчики капризов погоды,
эксперты по химии, статике и обмену веществ.
Нет им удержу. Они скитальцы,
завоеватели всей планеты, они
не щадят и друг друга. Больше света!
жаждут эпифиты, больше влаги
требуют суккуленты. Я представил сейчас себе,
что они разумнее нас. Я знаю:
после них хоть трава не расти.


ХУДОЖНИК ВРЕМЕН ГОДА

Бедные народы, которым известно что-то только одно, вечная мерзлота или джунгли. Другим приходится делить свою жизнь между двумя, сезоном дождей или засухой. Большинство довольствуются тремя. Мы избалованные существа, нам позволено из года в год дышать всеми четырьмя ветрами!

Кто знает, кому мы обязаны этой драматургией? Мы зябнем, мы ищем защиты от зноя в крытой галерее, мы надеваем меховую шапку или солнечные очки – почему, собственно? Эллиптическая орбита, эклиптика, прецессия, перигелий, деклинация – сплошные иностранные слова, которые нас, неучей, мало трогают, не то что изморозь, первый натиск урагана, запах земляники, дым огня в камине. Коперник в аттестате зрелости, Кеплер в голове, но наши чувства – сколько же их на самом деле? пять? семь? девять? – они об этом ничего не желают знать.

Времена года – это что-то для живописцев. Акварель в небе, отражающаяся в зеркале вод. Глинистые, меловые, землистые, водянистые, масляные, пламенные, текучие краски, все на одном небольшом полотне, на тонком куске материи.

Почему многие картины втиснуты в раму? Потому что то, что они изображают, они никак не могут вместить.

Художник времен года. То, что невозможно нарисовать, он рисует с особой охотой: снег – так много мазков кисти никто нанести не может – ; облака – они уже далеко уплыли – ; туман – он уже поглотил всю картину – ; ветер, который был невидим, пока он его написал.

Художник времён года ничего не чувствует, не слышит, не осязает, когда он смотрит на них. Потом он весь обращается в зрение. Когда он их рисует, он уже больше на них не смотрит. Он рисует их все по памяти, даже самые мимолетные, которые длятся не более одной минуты.

И тот, кто подобно нам, не умеет рисовать, имеет глаза. И кто закрывает глаза, вовсе не слеп. Хотя он не видит раннюю весну, но он может ее осязать; если он навострит уши, он услышит приход зимы; кончиком языка он узнает вишнёвый вкус июня; бабье лето он ощущает кожей и волосами; последнее октябрьское солнце задевает его бегло, как женщина. Электрическая щекотка, погодная зависимость, страх высоты, солнечный удар, мерзнущий кончик носа: пяти органов чувств не хватает, чтобы охватить целый год.

Весна: Импульсивный зелёный запах на балконе. Унылые шлейфы навоза на голых полях. Маленькие пропеллеры клёна, что-то клейкое в воздухе. Трепет крыльев диких гусей во время любовных игр на озере. Острый запах моющих средств на лестничной клетке перед Пасхой. Тягучее ожидание сигнала к взрыву почек в парке. Снова появляются лошади. На голых ветвях плакучей ивы красноватый налет. На печальных детских площадках оживают детские качели. Там, где лежал лёд, блестят в вечернем свете неглубокие лужи.

Лето: Струйки песка между пальцами ног. Что-то огромное белое беззвучно и быстро вздымается в чистую синеву. Сенная лихорадка. Зато свежие огурцы. Вдали кваканье лягушек. Смолистый аромат в скользящем зное, и затем холодный душ. Озадаченные коровы: повсюду каркающие сообщения о пробках. Аромат тени под платаном. Если бы только не было ос! Внезапный прорыв в облаках – барабанная дробь лопающихся пузырей по жестяной гофрированной крыше. Пивной спёртый дух над грохотом летних празднеств. Созревший ячмень, уже пахнущий солодом. Легче всех сейчас живётся стрекозам.

Осень: Едкий запах горящей картофельной ботвы. Что-то почти металлическое в воздухе при свете молний. Сладковатая гниль падалицы плодов на обочине шоссе. Побледневшая радуга. Последний косарь газона завывает на заднем дворе. Стук каштанов по каменной мостовой. На горизонте косые полосы дождя, сернистый свет. Черные оравы орущих ворон. Жёсткая коричневая листва чистит мокрую кожу ботинок.

Зима: Он пахнет белым, белый снег, это так, но чем всё же? Он пахнет ничем, только самим собой. Как необычная, очень сыпучая соль? Что-то меховое щекочет кожу. В пешеходной зоне запах каштанов, и апельсины тут как тут. Завёрнутые в вату шорохи цивилизации. Сонные воскресенья. Прежде, когда ещё были ледяные цветы – нынче только пощелкивание в трубах отопления. На ресницах медленно тают снежинки. Белое дыхание. Что-то мягкое, красное, жаркое капает на скатерть. В гололёд лязгающие грязезащитные крылья грузовиков. По временам южный ветер в коре головного мозга и лёгкий скрип коньков на пруду.

Вечером мы оставляем его в одиночестве перед своим полотном, художника. Перед засыпанием являются нам другие краски, пурпур среди зимы, сияющий лед глетчера в августе. Все времена года вместе, кто знает, сколько их всего, и все они тянутся мимо под сомкнутыми веками.


ЗАГАДКА

Море больше, чем море,
но ты его не видишь.

Море, в котором ты плывёшь,
но его не замечаешь.

Море, которое шумит в твоей груди,
но ты его не слышишь.

Море, в котором ты купаешься,
но ты остаёшься сухим.

Море, из которого ты пьёшь,
но ты этого не чувствуешь.

Море, в котором ты живёшь,
пока ты не умер.


ГОСТИ

Те, что всегда слишком поздно приходят
Те, что отказываются в последнюю минуту
Те, что только заглядывают ненадолго
Те, кого пригласили, потому что они вас приглашали
Те, которые обижаются, если их не пригласили

Те, кого не приглашали, но они всё-таки стоят перед дверью

Те, у кого свои диеты
Те, что приходят со своими комнатными растениями, детьми и домашними псами
Те соседи, которые не могут спать из-за музыки
Те, что вечно рассказывают еврейские анекдоты
Те, что пьют только минеральную воду
Те, что уже за столом засыпают
Те, что все время фотографируют друг друга
Те, кому приходится курить на балконе
Те, что всегда знают, у кого что и с кем
Те, что подчёркивают, что это останется между нами
Те, что выпили слишком много виски
Те, кому срочно надо ещё в другое место
Те, что остаются до тех пор, пока не уйдут остальные
Те, кому рады, хотя они перед этим не предупредили
Те, кого не хватает, потому что они лежат под землей