Кирилл Миронов. Чем глубже, тем страннее рыбы

Чем это интересно

Дрейфуя от эскапизма к экзотизму, воскрешая в нас образы Михаила Кузмина, Поля Гогена и привкус легкого декаданса, несвоевременные, но изящные, словно ускользающая в потоке серебристая рыба, стихи Кирилла Миронова обладают редкими достоинствами приятности, благозвучия и филигранности. Вовсе не авангардные, не экспериментальные, они возмущают воды иначе. Тематика их указывает на иную реальность, мир грёзы, где находиться не всегда уместно, но на авторских часах вечность – он символист, гедонист и немного чародей. Конечно, такая поэзия аллюзивна, растет из стареющей европейской культуры, для ее чувствования нужна образованность, а в читателе предполагаются и вкус, и рафинированность. Эстетизм, медитативность – в данном случае приметы стилизационной природы: поэт находится в пространстве европеизированного восточного колорита.

Справка о Кирилле Миронове

Коллекционер и поэт Кирилл Миронов родился в Москве, окончил Институт стран Азии и Африки при МГУ, возглавляет художественную галерею «Традарт», живет в Таиланде. На авторском сайте можно увидеть любопытную коллекцию декоративно-прикладного искусства – статуэтки из Италии, Африки, Таджикистана, Индии, а также узнать о курируемых им столичных выставках («Кокосовый заяц: предметный мир народов Юго-Восточной Азии» и др.). Издал две книги стихов, свободный художник.

***

Зима прошла. Я выставлен во двор,

где копошатся маленькие люди,

где время оглашает приговор

больным цветам в эмалевой посуде.

Здесь все застыло в странном полусне:

от пса на привязи до старого сарая.

И в темноте, во глубине, во мне

легко и незаметно умирают:

в конверте – аромат ее духов,

в секретном ящике – его стихотворенья.

А в зеркалах до первых петухов

танцует пыль хозяйского забвенья.

***

Мы в январе много и жадно спим,

А в феврале маемся без одежд.

В марте из наших глаз льётся зелёный спирт,

Чтобы к апрелю мир был по-апрельски свеж.

В мае наш мозг пчёлами окружён.

Водка в июне чистая, как слеза.

Жаркий июль зовет бросить ненужных жен.

Август даёт возможность шире раскрыть глаза.

Нам в сентябре двери снимать с петель,

А в октябре прыгать с покатых крыш.

Тихий ноябрь для нас стелет в лесу постель.

Снежный декабрь опять всё превращает в мышь.

***

Зачем нам шубы, норки-соболи?

к чему нам горы старой мебели?

давай поделим с тобой прибыль и,

купив себе перпетуум-мобиле,

перенесёмся в быль из небыли

и где-нибудь, в пустыне Гоби ли,

там, где пески пространство вздыбили,

или в светящемся Чернобыле,

где ждёт природа нашей гибели,

воскликнем: мы здесь раньше не были,

и вот теперь встречайте, прибыли!

***

Ввиду вчерашнего цунами

мы спим и лишь отчасти можем

салютовать плывущим с нами

сияньем кожи.

Спускаемся всё ниже, ниже,

и золотыми волосами,

казалось бы, течение движет –

нет-нет, мы сами.

Как жаль, что мы уже не в силах

вам показать морскую лошадь

и шуткой «где тебя носило?»

вас огорошить.

Ах, были б силы, мы могли бы

вас проводить красивой песней...

Чем глубже, тем страннее рыбы,

тем интересней.

***

В дрянной гостинице лежу который год

В чужой кровати.

Смотрю, как Шива по небу идёт,

За ним – Парвати.

А дальше свита тянется змеёй

До самой Лхасы:

Асуры, бхуты, пишачи, зверьё

И два ракшасы.

Идут, жуют ослиные кишки,

Пьют кровь кобылью.

За спинами огромные мешки

С песком и пылью.

Из тех мешков насыпало песка

На город Патна.

Земля и небо, радость и тоска –

Всё необъятно.

***

Я кружусь почти без напряжения –

в зеркалах мелькают отражения

ламп, картины, моего движения...

оказываюсь вовне.

вижу сверху себя, зеркала, всю ванную,

опускаюсь вниз аккуратно, плавно, и

тогда проступает основное, главное,

существенное во мне.

проникаю внутрь, ищу различия

в своих ипостасях, голодным хищником

натыкаюсь на тайное, неприличное,

пугающее «я».

но, когда исчезает и это тайное,

остаются: детство, кольцо трамвайное,

пустота внутри, иногда бескрайняя,

и моя семья.