Михаил Богданов. Когда-нибудь мы прошлое догоним
Prosodia публикует стихи военного корреспондента Михаила Богданова, который в общей сложности уже около года провел в зоне СВО. Михаил нашел нужную дистанцию изображения самого образа существования там — дистанцию, находясь на которой можно оставаться художником.
Что в этом интересного
В литературном мире имя Михаила Богданова неизвестно: его стихи не публиковались нигде, кроме личной страницы в соцсетях. Важно знать, что как военный репортер НТВ Михаил провел в общей сложности около года в зоне СВО. В стихах тоже есть нечто репортерское: схватывание картинки настоящего, точность деталей, элементов живой речи, многоголосье, скорость изменения картинки. Фактуры так много, что за скоростью изменения картинки иногда сложно успеть. В том, что получилось, ценна точно найденная дистанция, на которой лирическое я не подавляет художника, с которой может быть собран образ существования, очищенный от выкрученных эмоций, идеологических клише, программных речей. Наоборот, иногда живой материал современности подается как античная древность. В этом смысле элегия на смерть «Мертвому полководцу», в которой легко угадывается фигура создателя ЧВК «Вагнер» Евгения Пригожина, написана так, как будто это уже часть древней истории мира. Наверное, пора уже сказать и то, что у нас часто так называемая военная поэзия понимается очень узко — как часть машины пропаганды, одно из орудий в борьбе с противником. Prosodia с самого начала выступала против такого использования поэзии. Но никогда у нас не было запрета на художественное осмысление происходящего с человеком в условиях войны, у нас уже было несколько таких публикаций. Потому что совершенно очевидно, что сюжет такого масштаба не может пройти мимо культуры и искусства воюющей страны.
Справка о Михаиле Богданове
Михаил Богданов родился в 1987 году в посёлке Верхние Серги Свердловской области. Учился в Екатеринбурге на факультете журналистики Уральского государственного университета. С 2010 живет в Москве, работает журналистом. В данный момент репортёр программы «Центральное телевидение» на НТВ, работа предполагала командировки в Донецк и Луганск. 24 февраля 2022 года встретил в Донецке, где затем остался на месяц. Говорит, что эмоции этого месяца заставили сесть и писать, и если раньше тексты, как правило, не заканчивал, то теперь появилось ощущение, что стало получаться. Как репортер был во время боёв и после них в Волновахе, Мариуполе, Северодонецке, Лисичанске, Песках, Рубежном, Кременной, Бахмуте, на Времьевском выступе.
***
Люди и люди, пот по спине -
мимо быстрее:
мы уезжали на серой броне
из Балаклеи.
Паша-стрелок по рукав загорел,
курит и вот же
тот магазин, где за блок сигарет
он ещё должен.
Но тормознуть мы уже не смогли.
Едет он в ад, но
всё конвертирует гривны в рубли,
ну и обратно.
День запихнули в рюкзак впопыхах.
Стынут закаты
в узких подставленных звездам глазах
наших бурятов.
В бочках уже догорают костры…
Будут лекарства…
Скоро подъедут наши СОБРы…
Ночь продержаться…
Как хорошо, что доверчивы мы,
словно ребёнок.
И наглотались под кофе умы
утренних сводок.
Вот за спиною и Днепр-река -
мокрые, злые -
напоминает, что жизнь коротка,
как позывные.
Осень. Меж рам полегла мошкара,
поверив шторам.
Всё, что Одессой манило вчера
стало Херсоном.
Больше комар не гудит, спит впотьмах,
крови напившись.
Паша-стрелок уезжает в Токмак
не расплатившись.
Горько от пыли и горькие дни
стали кошмаром,
призраком, ужасом, мраком могил,
Красным Лиманом.
По Ингульцу вроде был же наш фронт
Пучай-рекою.
То, что маячило там за Днепром
станет Москвою.
- Б***ь, ну газуй и Господь сохрани!
Кто нас осудит…
Мы уезжали. Молчали они
- люди и люди…
МЕРТВОМУ ПОЛКОВОДЦУ
Аэцию, быть может, поделом…
Что он для нас? Мы, скифы или скуфы,
глядели, как в тройной одеколон
он сцеживал свои триумфы,
и по щекам охлопывал себя,
чтоб меньше кровоточили порезы.
И громыхал, как медная труба.
И требовал железа.
Себе - врагов, ну а врагам - разгром -
искал. Бумагой камень бьётся.
Пить захотел и зачерпнул ведром
звёзд из колодца.
Что он теперь? Один лишь мёрзлый прах,
развеянный в веках со взлётки узкой,
кружащий над Бахмутом и в полях
Каталаунских.
На нашей на войне какой там счёт?
Царапнула по небу колесница.
И вот теперь с кого спросить, за что?
Убит и виночерпий, и возница.
Когда ступил на лезвие ножа,
сам понял всё, но не хотел сдаваться,
о чём твердил в запале мятежа
центуриону из германцев.
Одёргивали, сдерживая пыл,
в служении его, потом в измене.
Эх, был бы жив… Всё если, да кабы…
Эх, дядя Флавий…
А Родина запомнит скорбный день:
за ним пришли не поздно, и не рано,
когда он гнал коней на Карфаген,
к капусте Диоклетиана.
Ораторов от войска больше нет.
И этот-то считался - полудурок.
И непогашенный мерцает в вышине
Луны окурок.
Как спицами, мелькая, день за днём,
жизнь Императора бежит неумолимо.
Все меньше нынче доблести при нём.
Всё меньше Рима.
***
В серванте будет заперта семья:
фужеры, ваза, рюмка, как опора.
Там мама, папа, Даша, школьник - я.
И пыль там вытирать ещё не скоро.
Ни слов, ни слёз ещё не проронив
младенцы уже выросшие - в плане.
Той песни нет, едва звучит мотив,
который скоро музыкою станет.
Щелчком со вспышкой повернув назад,
воспоминаньем, кнопкой на айфоне
мы смотрим на себя - глаза в глаза,
когда-нибудь мы прошлое догоним.
На дальний путь глядят из хрусталя
велосипеды, ссадины, пелёнки,
сольфеджо и курильщики-друзья
по негативам шастают на пленке.
И песни всё бегут из-под иголки.
- Пиши а-б, и первой нотой - ля!
Не выбить пыль семейного гнезда.
Сервиз. Хрусталь. А в будущем - осколки.
И бабушки несутся в никуда,
как в поезде, на самой верхней полке.
В пыли наш снимок, добрая семья,
и рюмка тут немытая, и рама.
ВВ уже не бабушка, а мама.
И взрослый - я
пытаюсь будто
вспомнить что-то.
Воспоминанья ходят меж людей.
Их нет еще.
За рамками на фото
смех карапузов, смерть их матерей.
А наверху покинувшие мир.
Всем воздалось по жизни справедливо
в коробочках под потолком квартир,
на антресолях, в виде негатива.
Одень меня и в садик провожай,
бредя сквозь не прополотые грядки.
И шашлыки - раз собран урожай…
И младший самый постарел изрядно…
Мы смешаны с землей, не видим снов,
мы с танками, ушедшими на Киев.
Всё меньше слов, младенец, меньше слов
на твой вопрос «а это кто такие?»
***
Крановщик слез с крана и ушёл в закат.
Выстрел вдалеке - выстрел не по фазану.
У трёхногой собаки - слюна с языка.
Все закрыто. Вино не купили. Рано.
Дворник лениво с утра метет.
Полыхнули рассветом в домах окошки.
Даже машин наперечёт,
мчащихся по раздавленной кошке.
Дорога. Фазан несётся в овраг.
- Сколько их тут развелось без охоты?
Встреченный дед, наверно, наврал
- Ты помнишь? налево? за каким поворотом?
Надвое разделившийся сам в себе дом.
Троя. Елена была златокудра.
В перспективе маячит тётка с ведром,
чтобы водой развести гущу утра.
Старуха впряглась в шуршащий пакет.
Игра в чёт-нечет, верю-не верю.
По домам, в которых никого уже нет,
ходит патруль
и стучится в двери.
Двор
Сане Ш.
Повис узор на брусьях шатких
и, мерно сотрясая двор,
как выходного дня глашатай,
дрожит под хлопалкой ковёр.
Наверное, была суббота -
у дядь и тёток выходной,
а я за школьным поворотом
опрыскал дерево струей.
Встаёт. Особенно рябины
в рядок тут украшают двор.
А дома - Дон до середины
и мокрый дядька Черномор.
И Бэла, и Арбенин-падла,
и Робинзон, и ревизор,
Айвенго, Гарри Поттер, маглы -
как в домино, стучат в мой двор.
Из окон школы ЗИЛ был виден,
Процессий скорбных тихий ряд.
Мои ж друзья по алфавиту
у педиатра все стоят.
Нерезаный пока что ельник
до кладбища протянет нить -
ведь надо же и в понедельник
кого-то тоже хоронить.
Не понедельник, лишь суббота.
И год лохматый. Всё равно
Наташа здесь, и Саня - вот он,
хоть умерли уже давно.
Дотянут день до половины.
С балкона вид на весь наш двор.
Мой папа курит только «Приму»,
а дядя Лёня - «Беломор».
Футбол, крапива, карты, пиво.
Тогда не осенило нас,
что уже можно быть счастливым,
вот прямо здесь прямо сейчас.
Читать по теме:
Джон Китс. Пять главных стихотворений
31 октября 1795 года родился Джон Китс – яркий представитель младшего поколения английских романтиков, стоящего в одном ряду с Байроном и Шелли. День рождения поэта Prosodia отмечает подборкой из пяти стихотворений, наиболее полно отражающих основные темы его творчества.
Аку Уу. Охотничий пес в памяти
Аку Уу — современный китайский поэт, который с восьмидесятых годов представляет поэзию народности и, показывая в разные периоды совершенно различные поэтики. Переводчик Иван Алексеев объединил в одну подборку стихи, написанные международным верлибром, и модернистские экспериментальные вещи.