Михаил Богданов. Когда-нибудь мы прошлое догоним

Prosodia публикует стихи военного корреспондента Михаила Богданова, который в общей сложности уже около года провел в зоне СВО. Михаил нашел нужную дистанцию изображения самого образа существования там — дистанцию, находясь на которой можно оставаться художником.

Михаил Богданов. Когда-нибудь мы прошлое догоним

Что в этом интересного


В литературном мире имя Михаила Богданова неизвестно: его стихи не публиковались нигде, кроме личной страницы в соцсетях. Важно знать, что как военный репортер НТВ Михаил провел в общей сложности около года в зоне СВО. В стихах тоже есть нечто репортерское: схватывание картинки настоящего, точность деталей, элементов живой речи, многоголосье, скорость изменения картинки. Фактуры так много, что за скоростью изменения картинки иногда сложно успеть. В том, что получилось, ценна точно найденная дистанция, на которой лирическое я не подавляет художника, с которой может быть собран образ существования, очищенный от выкрученных эмоций, идеологических клише, программных речей. Наоборот, иногда живой материал современности подается как античная древность. В этом смысле элегия на смерть «Мертвому полководцу», в которой легко угадывается фигура создателя ЧВК «Вагнер» Евгения Пригожина, написана так, как будто это уже часть древней истории мира. Наверное, пора уже сказать и то, что у нас часто так называемая военная поэзия понимается очень узко — как часть машины пропаганды, одно из орудий в борьбе с противником. Prosodia с самого начала выступала против такого использования поэзии. Но никогда у нас не было запрета на художественное осмысление происходящего с человеком в условиях войны, у нас уже было несколько таких публикаций. Потому что совершенно очевидно, что сюжет такого масштаба не может пройти мимо культуры и искусства воюющей страны.


Справка о Михаиле Богданове


Михаил Богданов родился в 1987 году в посёлке Верхние Серги Свердловской области. Учился в Екатеринбурге на факультете журналистики Уральского государственного университета. С 2010 живет в Москве, работает журналистом. В данный момент репортёр программы «Центральное телевидение» на НТВ, работа предполагала командировки в Донецк и Луганск. 24 февраля 2022 года встретил в Донецке, где затем остался на месяц. Говорит, что эмоции этого месяца заставили сесть и писать, и если раньше тексты, как правило, не заканчивал, то теперь появилось ощущение, что стало получаться. Как репортер был во время боёв и после них в Волновахе, Мариуполе, Северодонецке, Лисичанске, Песках, Рубежном, Кременной, Бахмуте, на Времьевском выступе.



***

Люди и люди, пот по спине -

мимо быстрее:

мы уезжали на серой броне

из Балаклеи.


Паша-стрелок по рукав загорел,

курит и вот же

тот магазин, где за блок сигарет

он ещё должен.


Но тормознуть мы уже не смогли.

Едет он в ад, но

всё конвертирует гривны в рубли,

ну и обратно.


День запихнули в рюкзак впопыхах.

Стынут закаты

в узких подставленных звездам глазах

наших бурятов.


В бочках уже догорают костры…

Будут лекарства…

Скоро подъедут наши СОБРы…

Ночь продержаться…


Как хорошо, что доверчивы мы,

словно ребёнок.

И наглотались под кофе умы

утренних сводок.


Вот за спиною и Днепр-река -

мокрые, злые -

напоминает, что жизнь коротка,

как позывные.


Осень. Меж рам полегла мошкара,

поверив шторам.

Всё, что Одессой манило вчера

стало Херсоном.


Больше комар не гудит, спит впотьмах,

крови напившись.

Паша-стрелок уезжает в Токмак

не расплатившись.


Горько от пыли и горькие дни

стали кошмаром,

призраком, ужасом, мраком могил,

Красным Лиманом.


По Ингульцу вроде был же наш фронт

Пучай-рекою.

То, что маячило там за Днепром

станет Москвою.


- Б***ь, ну газуй и Господь сохрани!

Кто нас осудит…

Мы уезжали. Молчали они

- люди и люди…



МЕРТВОМУ ПОЛКОВОДЦУ


Аэцию, быть может, поделом…
Что он для нас? Мы, скифы или скуфы,
глядели, как в тройной одеколон
он сцеживал свои триумфы,

и по щекам охлопывал себя,
чтоб меньше кровоточили порезы.
И громыхал, как медная труба.
И требовал железа.

Себе - врагов, ну а врагам - разгром -
искал. Бумагой камень бьётся.
Пить захотел и зачерпнул ведром
звёзд из колодца.

Что он теперь? Один лишь мёрзлый прах,
развеянный в веках со взлётки узкой,
кружащий над Бахмутом и в полях
Каталаунских.

На нашей на войне какой там счёт?
Царапнула по небу колесница.
И вот теперь с кого спросить, за что?
Убит и виночерпий, и возница.

Когда ступил на лезвие ножа,
сам понял всё, но не хотел сдаваться,
о чём твердил в запале мятежа
центуриону из германцев.

Одёргивали, сдерживая пыл,
в служении его, потом в измене.
Эх, был бы жив… Всё если, да кабы…
Эх, дядя Флавий…

А Родина запомнит скорбный день:
за ним пришли не поздно, и не рано,
когда он гнал коней на Карфаген,
к капусте Диоклетиана.

Ораторов от войска больше нет.
И этот-то считался - полудурок.
И непогашенный мерцает в вышине
Луны окурок.

Как спицами, мелькая, день за днём,
жизнь Императора бежит неумолимо.
Все меньше нынче доблести при нём.
Всё меньше Рима.


***

В серванте будет заперта семья:

фужеры, ваза, рюмка, как опора.

Там мама, папа, Даша, школьник - я.

И пыль там вытирать ещё не скоро.


Ни слов, ни слёз ещё не проронив

младенцы уже выросшие - в плане.

Той песни нет, едва звучит мотив,

который скоро музыкою станет.


Щелчком со вспышкой повернув назад,

воспоминаньем, кнопкой на айфоне

мы смотрим на себя - глаза в глаза,

когда-нибудь мы прошлое догоним.


На дальний путь глядят из хрусталя

велосипеды, ссадины, пелёнки,

сольфеджо и курильщики-друзья

по негативам шастают на пленке.

И песни всё бегут из-под иголки.

- Пиши а-б, и первой нотой - ля!


Не выбить пыль семейного гнезда.

Сервиз. Хрусталь. А в будущем - осколки.

И бабушки несутся в никуда,

как в поезде, на самой верхней полке.


В пыли наш снимок, добрая семья,

и рюмка тут немытая, и рама.

ВВ уже не бабушка, а мама.

И взрослый - я


пытаюсь будто

вспомнить что-то.

Воспоминанья ходят меж людей.

Их нет еще.

За рамками на фото

смех карапузов, смерть их матерей.


А наверху покинувшие мир.

Всем воздалось по жизни справедливо

в коробочках под потолком квартир,

на антресолях, в виде негатива.


Одень меня и в садик провожай,

бредя сквозь не прополотые грядки.

И шашлыки - раз собран урожай…

И младший самый постарел изрядно…


Мы смешаны с землей, не видим снов,

мы с танками, ушедшими на Киев.

Всё меньше слов, младенец, меньше слов

на твой вопрос «а это кто такие?»



***

Крановщик слез с крана и ушёл в закат.

Выстрел вдалеке - выстрел не по фазану.

У трёхногой собаки - слюна с языка.

Все закрыто. Вино не купили. Рано.


Дворник лениво с утра метет.

Полыхнули рассветом в домах окошки.

Даже машин наперечёт,

мчащихся по раздавленной кошке.


Дорога. Фазан несётся в овраг.

- Сколько их тут развелось без охоты?

Встреченный дед, наверно, наврал

- Ты помнишь? налево? за каким поворотом?


Надвое разделившийся сам в себе дом.

Троя. Елена была златокудра.

В перспективе маячит тётка с ведром,

чтобы водой развести гущу утра.


Старуха впряглась в шуршащий пакет.

Игра в чёт-нечет, верю-не верю.

По домам, в которых никого уже нет,

ходит патруль

и стучится в двери.


Двор

                                        Сане Ш.

Повис узор на брусьях шатких

и, мерно сотрясая двор,

как выходного дня глашатай,

дрожит под хлопалкой ковёр.


Наверное, была суббота -

у дядь и тёток выходной,

а я за школьным поворотом

опрыскал дерево струей.


Встаёт. Особенно рябины

в рядок тут украшают двор.

А дома - Дон до середины

и мокрый дядька Черномор.


И Бэла, и Арбенин-падла,

и Робинзон, и ревизор,

Айвенго, Гарри Поттер, маглы -

как в домино, стучат в мой двор.


Из окон школы ЗИЛ был виден,

Процессий скорбных тихий ряд.

Мои ж друзья по алфавиту

у педиатра все стоят.


Нерезаный пока что ельник

до кладбища протянет нить -

ведь надо же и в понедельник

кого-то тоже хоронить.


Не понедельник, лишь суббота.

И год лохматый. Всё равно

Наташа здесь, и Саня - вот он,

хоть умерли уже давно.


Дотянут день до половины.

С балкона вид на весь наш двор.

Мой папа курит только «Приму»,

а дядя Лёня - «Беломор».


Футбол, крапива, карты, пиво.

Тогда не осенило нас,

что уже можно быть счастливым,

вот прямо здесь прямо сейчас.

Читать по теме:

#Лучшее #Главные стихи #Главные фигуры #Переводы
Джон Китс. Пять главных стихотворений

31 октября 1795 года родился Джон Китс – яркий представитель младшего поколения английских романтиков, стоящего в одном ряду с Байроном и Шелли. День рождения поэта Prosodia отмечает подборкой из пяти стихотворений, наиболее полно отражающих основные темы его творчества.

#Современная поэзия #Китайская поэзия #Переводы
Аку Уу. Охотничий пес в памяти

Аку Уу — современный китайский поэт, который с восьмидесятых годов представляет поэзию народности и, показывая в разные периоды совершенно различные поэтики. Переводчик Иван Алексеев объединил в одну подборку стихи, написанные международным верлибром, и модернистские экспериментальные вещи.