Михаил Войкин. Бабочка стала бабушкой

Чем это интересно

Поэзия Михаила Войкина артистична, она напоминает иногда веселые монологи, демонстрирующие разные состояния и персонажей. Кажется, что такие слова могут относиться очень ко многим, но трудно припомнить подборку, в которую органично бы вписывались стихи, написанные мужчиной от лица женщины. Да, молодая девушка не просто один из персонажей Войкина — это один из его лирических субъектов. Артистическая, иногда подчеркнуто детская натура поэта выражается в том, как он легко становится другим — любым своим персонажем. А персонаж, попадающий в поле зрения, рискует обрести субъектность, голос. Такими субъектами стали не только девушка, но и, например, рыба или кот. Или простуда, оказавшаяся олицетворенной. Подобное обретение голоса в этой поэзии становится чудесным событием.
    

Справка о Михаиле Войкине

Михаил Иванович Войкин родился в Петропавловске-Камчатском-50 в 1989 году. Окончил Владимирский государственный университет им. А. Г. и Н. Г. Столетовых (ВлГУ) по специальности «Вычислительные машины, комплексы, системы и сети». Работает администратором баз данных. Публиковался в литературных журналах «Юность», «Плавучий мост» и др. Участник поэтических семинаров Дмитрия Воденникова. Живет в Красногорске. 


***

Ночью трясло.
Папа сказал,
что это было всего четыре балла,
но лучше покинуть помещение.

«Надо же, — подумал я, —
Землетрясению тоже ставят оценки».

И мне стало интересно,
что может не только сила толчков влияет на результат.
А еще, например, количество напуганных жителей.

Мама взяла какие-то вещи,
и мы отправились на выход.
Не помню, что делал папа —
он, как будто бы только
и занимался тем, что говорил.

Пока мы спускались было ещё несколько толчков —
старается.

На улице собирались люди.
Вдруг некоторые женщины заохали.
И мне показалось, что дом начинает
сгибаться в нашу сторону.

«А вот это — пятерка», — сказал кто-то.
А я добавил про себя: «Умница».

Мама не отпускала мою руку
и что-то приговаривала.
А я был в пижаме и тапочках,
и ничего не боялся.


ПИСЬМО ДЕДУ МОРОЗУ

Футбольные мальчики — ломают ноги,
влюблённые бабочки — крылья.
А ты единожды в год приходишь
и даришь каждому не то, что он хотел.

Но теперь я знаю твой секрет.

Если сильно что-то захотеть,
то получишь нервный срыв.

«Выше. Быстрее. Сильнее». —
в лучшем случае заканчивается
ранней пенсией.
В худшем — тобой.

И все желания тоже заканчиваются.

Остаётся только безответная любовь,
которая не проходит просто так.
Ползешь себе
довольный и бескрылый человек-гусеница
да песни поешь.
И ничего не просишь,
а чудо — чудо случается.


***

Почти неделю не выходил из дома,
так как моё здоровье решило взять отпуск —
ну то есть это я взял отпуск,
а оно, моë здоровье, решило его отнять
и провести это время с любимой простудой.

Если бы вы знали, как они ненавидят друг друга.
Может, поэтому моë здоровье и стало мужчиной.

Сначала он подарил простуде
мой отпуск,
потом мой нос и моё горло.
Лёгкие они решили съесть потом.

Их страсть к еде
бросала меня то в жар, то в холод
так, что даже курс Азитромицина несильно повлиял на их отношения.

А ведь как-то сказывали,
что полового партнёра выбирают по тому, как он принимает пищу.
И как хорошо, что чревоугодие —
не залог здоровой семьи.

Здоровье вернулось ко мне
и перестало быть мужчиной.

А вот простуда...
Простуда оставалась простудой,
и больше никто,
и нигде
не видел эту женщину.


КУКОЛКА

1965 год.
Твист уже не в моде,
но в нашем клубе об этом не знают,
и я еще могу удивить парочкой новых (старых) движений.
Ведь все, что Колькина банда играет на сцене звучит — криво
и это не совсем то, что я слышала в городе.
Хотя они стараются, особенно Колька.
Но лучше бы не старался —
ведь и так всем понятно, что они играют для меня.

Прошел всего год —
КУКОЛКА СТАЛА БАБОЧКОЙ.
Оказалось, что танцы это репетиция моей будущей жизни.
Музыканты не справляются, но всем они нравятся.
А мне — нет, и вообще этот Колька какой-то дурак.
Зачем-то залез на усилитель и свалился на меня.
А еще через год — мы поженились.
...

И жили мы, как говорится, хорошо,
пока наше долголетнее счастье
не закружило нас до окончательного падения.
Коли не стало.
Нашей страны тоже не стало.
Начались долгие девяностые.
Начались и не закончились.
И все, что я помню после него - я ничего не помню.
Бабочка стала бабушкой.
Хорошо, что еще не разучилась летать.
Но скоро разучусь, и потом меня не станет.
И никто, никогда не узнает —
как больно, больно бабочке,
которой оторвали крылышко.
И то же ли это самое, что проснуться без ноги.

Вот и я — не проснулась,
а осталась там, где музыка не прекращается —
я осталась танцевать с Колей.


КИТЕЖ

Воды расступились, 
и мы вошли в Китеж.
И только Феврония 
осталась на берегу. 
Она сказала, что 
будучи птицей, 
слишком долго жила под водой —
поэтому рыбы
для нее, почти что родственники, 
а лишний раз видеть родственников —
не птичье дело.

Призрачный город
всегда удивлял. 
Если бы Петербург также
пошел ко дну, 
но во времена Пушкина, 
нам бы повезло видеть
пушкинскую современность.

А ты сказала, что это все глупость,
и время не застывает под водой.
Мне же всегда казалось, что если вода никуда не утекает, 
то и под ее поверхностью ничего не меняется.

И я ответил,
что Китеж я видел таким же, 
как и 500 лет назад.
И у меня, как будто бы не было
ни чешуйного вчера,
ни прямоходящего завтра.

И тогда ты спросила:
«Даже не смотря на жабры
и плавники твоих родителей?».

Я почесав дыхательное
отверстие за ухом —
ответил мычанием, 
но так и не понял о чем
идет речь.


***

Ты выходишь из-под кровати
на поляну со звёздами,
потому что каждый ребенок
и есть звезда,
тем более, что кровавая.
И каждая светится,
как земляника,
пока ты их всех не соберешь.

А ты просто страшилка кроватная,
никогда не поймёшь - почему они светятся.
Но когда ты закончишь —
эти дети откроют глаза.

Каждый станет призраком взрослого,
все пойдут на работу печальную —
делать то, от чего они созданы —
собирать недособранный свет.

Ты же сдружишься с антигероями,
подобреешь, как кинозлодеи.
Это я буду к детям заглядывать,
это я буду, только лишь я.


***

Мама, как же я тебе благодарна,
за то, что ты однажды поняла меня.
Поняла и огорчила
сказав, что когда мои стихи закончатся
и я найду мужчину —
жизнь окажется текстом иной породы.
Никой бездны не будет,
потому что смотреть там будет нечего.
Бездна станет тем, чем на самом деле и была —
моим неискалеченным сердцем.
Но я буду благодарна ей,
ведь это она научила меня писать
и разгребать свой надуманный хаос.
Мама, спасибо тебе!
Теперь я пишу совсем другие стишки
и надеюсь, что с Мишей тоже все получится.


***

«Рок-н-ролл жив, а я ещё нет!» —
так пел когда-то мой Златоглавый,
но поправлять его совершенность
мне не хотелось.

Ведь зима и так забрала у нас последнее.
И его забрала, и всех нас, видимо, тоже.
А ошибки остались,
как необходимое и долгое вокресение
после нелепой, но правильной субботы.

Что ж, и ты такой же нелепый.
Присыпанный снегом,
будто родительской правдой,
что обесценила тебя
и твою правду.
Ты идёшь в рок-н-ролл по своей млечной дорожке
из неслучившихся усов и молока,
как когда-то шёл Златоглавый —
и поэтому — ты сам теперь Златоглавый.


КОТ

Однажды Юля сказала,
что у меня нет своего лица —
она сказала, что я — кот,
который берет не свои интонации и выдает за свои.
А ведь это — хорошие интонации,
но настолько ли я
хорош на самом деле?
А может и нехороший совсем —
просто пока гладили, всё складывалось.

И вот

однажды я был не поэт,
а кот, что сидел на столе у поэта
и тихо мурчал, как поэт,
который гудел и все «это» писал —
о том, что он был не поэт,
а кот на столе у поэта,
который гудел, как поэт,
который в коте воскресал.