Павел Рыбкин. Диалоги

Чем это интересно

В драматургии есть такое понятие – вербатим, что в переводе на русский язык означает «дословно». Актеры и драматурги ходят по городу и тайком записывают, что же говорят наши граждане по тому или иному поводу. Граждан может объединять профессиональный, территориальный или любой другой принцип. Это зависит от задачи, которую ставят перед собой собиратели. Например, они могут собирать разговоры стоящих в очереди в кассу.

Понятно, что если в подслушанной беседе нет пуанта (неожиданного разрешения сюжета), то это будет скучно. Рыбкин умеет услышать этот пуант. Или придумать. Ведь лучшие повороты сюжета драматурги придумывают сами. Поворотные для истории слова может произнести и сам лирический герой: у Рыбкина он становится равноправным участником беседы, пусть даже его реплики не произносятся вслух. Пусть даже придуманный автором собеседник безмолвствует – диалог все равно состоится.

Справка об авторе

Павел Рыбкин родился в 1971 году в Смоленске. После университета работал преподавателем литературы. В 1999 году победил в конкурсе «Учитель года»: на городском уровне – с уроком по «Прогулкам с Пушкиным» Абрама Терца; на областном – с уроком о природе памяти в стихах Пушкина и Набокова; на федеральном – с уроком о Черубине де Габриак. После победы во всероссийском конкурсе поступил в аспирантуру МГПУ и переехал в Москву. В 2003 году защитил диссертацию по русской сказочной прозе XIX века (В. Одоевский, М. Салтыков-Щедрин, А. Вельтман, К. Случевский). Более 15 лет работал журналистом. Сотрудничал с такими изданиями, как «Российская газета», «Большой город», «Новый Очевидец», «Крокодил», «За рулем», «Сноб», National Geographic Traveler, Unique Travel и др. С 2016 года – ведущий редактор КБ «Стрелка», Москва (консалтинг для развития городов и территорий).

Стихи Павла Рыбкина публиковались в журналах «День и ночь», «Волга». Он выпустил два поэтических сборника. С октября 2020 года – постоянный автор Prosodia.ru.

В ОЧЕРЕДИ

– Мне, пожалуйста, «Кент» единичку,

чекушку и семечек.

«Семечек –

Незачем», –

прикидываю по привычке.

– Да, чуть не забыла – и «Туборг».

«А вот это – поступок!» –

мысленно,

хотя сам стою почти за тем же

(за исключением чекаря,

что, мозг отчасти бодря,

чести, впрочем, не тешит).

– Тань, – продавщица, –

ну ты куда-нибудь поступила?

Нехило!

Эта малая, стало быть,

постоянный клиент:

мне, пожалуйста, «Кент»,

водочки…

Да,

простите,

набор был приведен

полностью,

верно, еще в «Ригведе».

(Куда это я,

откуда вдруг столько пыла?!)

– Конечно, – отвечает, –

я поступила.

– Куда?

– В ИМЦ.

Принц

на белом коне,

уже где-то скачет за ней,

и будет не позже,

чем в среду.

Господи, ну и рожа!

Легко ведь могло показаться,

что впрямь – лоха…

– И что же

такое ИМЦ?

– В принципе

чепуха:

просто – аббревиатура.

(Надо же – и даже совсем не дура!)

– А полностью –

Институт мировых цивилизаций.

Недаром, выходит,

лезли в башку «Ригведы» –

как выстрелило!

Я – чуть не плачу.

Она –

пристально

пересчитывает сдачу.

– Тань, – продавщица опять, –

кем же ты будешь у нас теперь?

И следом:

– Регионоведом.

МАГАЗИН ПОДАРКОВ

Вот человек, который придумал «Телепортапки».

«Одна здесь» – написано на левом.

«Другая там» – а это на правом.

Браво!

Стоит, машет лапкой,

Доволен даже.

«Вы посмотрите, плиз,

Может, уже в продаже?»

«Уже – продались».

Вот человек, который придумал кухонный фартук.

Для жен пикетчиков. Для людей-бутербродов.

«Банду драников под суд!» – жирно, спереди.

«Чипсы! Вон из Росси!» – а это сзади.

Человек представлен к правительственной награде?

Нет, такого не ждал он фарта.

«Ну а кроме шуток: чего там?»

«Не приняты даже в работу».

Хорошо.

Человек придумал корочку на права:

«Я всегда ПРАВА!»

Ну, это нормально.

Вери гуд.

Уже продают.

Человек придумал тарелку: «Здесь был Шницель».

Это надпись на дне,

В стиле скала, Алупка.

И не надо мне

Надувать здесь губки.

Победил вчистую: вени унд види унд вици.

Еще было: «Борщ и Рассольник здесь были».

«Каша + Масло = литера Л.»

Но с этим он пролетел.

Не оценили.

И тогда человек написал книжку.

«Джакомо Казанова. История моей жизни».

Просто обложка,

Внутри – ничего.

Такая вот фишка,

Такая, что ли, игра немножко.

Конечно,

Одни покупатели бывают покладистей,

другие – капризней,

Но этот блокнот

Оч. хорошо разбирает народ.

Ничего, что внутри ничего.

Ничего, что внутри – пусто.

Все равно ведь это он сочинил, наш человек,

а не тот – Казанова.

Именно это свежо и ново.

И все чисто

даже с точки зренья юристов

И самого Минюста.

Можно записывать имена, телефоны.

Явки, пароли.

Можно описывать вздохи и стоны

Таты и Оли.

Можно вообще набросать стихи.

Эти вот,

Например

(окончанья немного съедены,

И какой-то странный размер).

Вот человек. Тут и к знахарке

(Или гадалке?)

не ходи:

Ясно же, что он выдумывает и продает подарки.

Елки-моталки!

Ну а что у него впереди

Как у… Э-э-э… Хотелось сказать «поэта»?

Не надо об этом.

Он давно уже все для себя решил.

«Телепортапки», фартуки, «Здесь был Шницель» –

Сюда и закачивается весь пыл,

А по странице

бежит какая-то колбаса,

крива и коса.

И на полях возникают не женские ножки-головки,

Но опять же – халаты

(распахиваешь – а там, на полах, с изнанки,

Автоматы, гранаты, винтовки –

«Я твоя!»),

«Штрафбаттл» – для опоздавших на пьянку,

И так далее: ля-ля, тополя.

Не стихи, конечно, но и не скажешь,

Что – суррогаты.

Потому что – берут и читают.

Покупают и пользуются. Чего ж еще?

Если совсем говорить общо,

Пусть хоть трусы с наволочками листают,

Если от книжек тошнит.

И тем заодно жив будет и наш пиит.

И может быть, даже не он один,

А целая плеяда.

Так что и впрямь: об этом – не надо!

Дар – он ведь если ниспослан,

То сразу же после

Надо его как-нибудь вбросить в мир.

Можно и совершенно буквально:

В виде – подарков.

Ленточки, бантики, все такое.

И оставьте в покое

бедных проныр.

Главное, чтобы не – в стол.

Талант – он же все-таки

не обол.

Обол – это история про переправу.

А ведь рано еще.

Человеку надо быть здраву.

Не в слезах сидеть и посапывать,

И тем более не рубить –

Сук.

Кому дано –

для тех есть одна заповедь:

Сбыть –

С рук.

Друзья!

Приглашаем вас всех в наш магазин подарков!

+ + +

                        Вы искали: Смысл жизни,

                        найдено сайтов: 111444,

                        Документов: 2724010,

                       Новых: 3915.

                        Тимур Кибиров

Не надо.

Не бросайте

В меня за эти куплеты

Камнями.

Я и так уже загрустил.

Захожу. Читаю. Всего на сайте

257 722 поэта.

Из них

1425

Сейчас в сети.

Не надо.

Не бранитесь

На меня за эти кривые строчки.

Я и так уже крепко припух.

Оглядываюсь. Припоминаю.

Что ни автор, то в шкуре тигровой – витязь.

Классики, лауреаты, нобелиаты.

Короче –

сплошной триумф.

Не надо.

Если прочтете,

Просто – не надо.

Я и так давно уже ниже травы.

Принюхиваюсь. Прислушиваюсь.

Все сходится: да – в пролете.

Не фарс с буффонадой,

А – только бы не завыл.

Необитаемый остров.

Конечно, очень суровый.

Но раз живем – значит, можно жить.

В роли главных монстров –

Тире и апостроф

Как знаки невозможности слова.

Любого.

Ну, так и быть.

Ни спереди и ни сзади

Этого не обойти:

257 722 – всего на сайте.

1425 – сейчас в сети.

А прочая братия –

В хрестоматиях.

Может, для начала зарегистрироваться?

«Давай!» – ободряет выродца

(рифма из классиков)

Хор.

Тот и сам не видит особых сложностей.

Сложности – вздор.

У нас ведь тут на редкость простой разговор:

о невозможности

                говорения

С самой этой невозможностью

               Говорить.

Называется –

«стихотворение».

О ПРИЛЕЖАНИИ

Весь вопрос – чему прилежать?

Не молиться,

Допустим, и не служить

делу или же лицам

(чернь обхаживать или знать).

Весь вопрос – прилежать чему?

Не к свету топать

И не спускаться во тьму,

Особенно – вот еще! –

Неким поприщем.

Особенно – тоже мне! –

Если нехоженым.

Это – как дедушка чарочке прилежал,

А, например, кузен – прекрасному полу.

Это изо дня в день, а не вожжа

Под хвост.

Как на работу и в школу,

Но только – всегда веселым.

И – осознанно так,

А не как дурак.

Лично я прилежу – ХЛАМу.

И еще прилежу – ПРАХу.

Как существу сокращений

(Первое: Художники-Литераторы-Артисты-Музыканты;

Второе: Поэты-Режиссеры-Артисты-Художники),

Так и прямо,

Буквально единым махом –

Всякому барахлу,

ветошкам, безделушкам,

как Степка Плюшкин.

В своем медвежьем углу.

Да – хламу просто.

И ничего ты мне не балуй! Ничего не да брось ты!

Прилежу хламу, праху и чепухе,

дичи и чуши.

А что в объезд всяких лекал и схем,

То так даже лучше

Прилежу сору жизни и дрязгу,

Тине ее и ряске,

Родному болоту

И над ним – в некий час – полету.

Наблюдаю,

Подбираю,

Отогреваю

Очень прилежно

Всяческий бурелом и валежник.

Так уж у меня повелось.

Отлично!

Осталось только решить вопрос,

Откуда оно взялось,

Прилежание это?

И если ни тьмы, ни света,

То говорящий и чающий

Разве не был бы – полный осел?

И не была бы

Тогда одна только эта чарочка?

И один этот слабый

Пол?

Прости, но у меня нет ответа.

Извини.

Все.

Я, короче, пошел.

А куда, короче?

Как куда: стараться и прилежать.

Ведь правильно, бать?

А бать?

Или как тебя –

Отче?

ОТВЕТ ПРОЗАИКУ

Не помню, но, кажется, это Эко

сказал, что поэзия — просто возвышенная риторика,

и ни единой мысли.

Если ты с ним,

читатель, согласен, то будь человеком:

сдрисни

отсюда по-скоренькому.

Умберто, конечно, по-своему прав.

Но мы и так знаем, что должна быть, прости господи, глуповата.

А ведь умеем же как-то из межоконной ваты

получать сверкающий твердый сплав!

И все потому, что только о вате и межоконье,

о дыхании будня речь.

Так не только привычней, но и законней

ей течь.

И уже перестаньте-ка

кислыми

щами трясти, докучать — мыслями.

Не риторика потому что, а перистальтика!

Или вы прозевали

лозы прозябянье?

Или не в счет,

как трава растет?

И гад морских подземный ход?

Или стало меньше работы

выяснять счеты

с пламенем и водой?

И пора на покой?

Ну, в смысле обдумывать мысли?

Хорошо, что — брань на вороту не виснет.

Ведь даже про бедного Йорика —

не сказать, что одна риторика!

Там тоже гудит подспудно

дыхание будня,

но от противного — пресеклось.

Вот и вся идейная ось.

Копошение. Шевеление.

В почве корней ветвление.

Серый пыльный мохер...

И вдруг — расцветает блистательно

безъязыкая перистальтика

в членораздельном стихе!

+ + +

Надписи на заборах —

вечная классика.

И я секу

наметанным взором

их достаточно ловко и споро.

Вот в электричке окно.

За окном ж/д полотно.

Рядом с ним, стоймя, полотно из профнастила.

И по нему – как накатило:

Печатными, желтым по зелени (прямо смарагдовой!):

«ТАМАРА! НЕСИ ЯГОДЫ!»

Как видно, не принесла.

Но что вообще за дела?

Смоделировать хоть парочку ситуаций,

в которых все это могло бы писаться,

Немыслимо. Потому и смешно.

Разве только сезон: лето.

Но сейчас еще только апрель, и поэтому

Завалено мусором полотно.

Ягоды (свои!) еще не начались. К зиме их уже не будет.

Но вот надпись останется наверняка.

И тогда, возможно, в глазах ездока

превратится в мольбу о чуде.

Над снежным паром –

ТАМАРА!

Если б ты знала, что это за тягота –

Ждать!

Клянусь, нет больше сил.

Тамарочка! Томочка! ЯГОДЫ!

ЯГОДЫ, сука, НЕСИ!

ПРОИЗВОДНОЕ

Не смотрите такими глазами.

Да, я много раз сдавал этот экзамен

и все время заваливал.

Самому противно.

Но что делать: мое, извините, призвание

не может быть конвертировано

ни в какую работу,

не сулит ни оклада,

ни прибылей от оборота.

Нет, я, конечно, рад,

когда берут в штат,

но это-то как раз и служит верной приметой,

что снова буду работать в рамках некоего эксперимента,

ожидая, когда тихо прикроют

лавочку

или явочным

порядком попрут

за несоответствие общему их настрою.

Однако при этом любой мой вменяемый труд,

даже если он тяжелее санного

перехода сквозь снежный шторм, —

всегда производное от того самого,

невесомого

и дел никаких не касаемого,

что не может быть конвертировано

ни

во

что.

НАУКА ДОРОЖИТЬ

Вот какие теперь приходится охранять рубежи,

Да еще и думать, где на это взять силы:

Я учусь, учусь дорожить

Тем, что невыносимо.

Тяну баржу

И не жужжу.

Я этим очень дорожу.

Потому что не будет баржи,

На что тогда жить?

И какой будет дальше

Восход дражайший,

Закат дрожащий,

И особенно – на пляжу?

А так могу позволить себе хоть целый ящик анжу,

Ананасы и рябчиков, прямо буржуй.

И чего тут дергаться, спрашивается?

Дорожишь ведь? Ну да, дорожу.

В небе стрижи?

Дорожи.

В печке коржи?

Дорожи.

Неважно, соколы или ужи,

Что рожденный летать, что – ползать,

Извлечет из полета и ползанья пользу.

Дорожишь?

Дорожу.

Дорожи.

А только дергаюсь. Думаю – грош нам,

Цена,

Если приходится дорожить тем, что тошно.

Но разве и раньше не знал?

Ползет по березе жук.

Вижу и дорожу.

Встает по дороге город Уржум.

Заезжаю и дорожу.

Если нашел у нее точку G,

Этим особенно дорожи.

Кости уже разъедает ржа,

Коленки хрустят, песок сыпется.

А только опять музыкант – эту скрипицу,

Странным шорохом дорожа.

И может, нет ничего дороже

Запаха ее разогретой на солнце коже.

Губами по волоскам.

Золотистые. Сказано же – на солнце.

Дорожу. А в мыслях несется:

Какая тоска!

И при этом – за кого или за что еще мог бы тут умереть я?

Все сплошь ветошь. Рванина. Веретья.

Только она. И только наш сын.

И только б хватило сил.

ОБРЕТАЯ ПРИСУТСТВИЕ

Вроде трудился без устали

Как осел или вол

Чтоб обрести присутствие

А не обрел

Где-то там на печи в избушке полеживаю

Да пованиваю

Как ветошь 

Светя по углам поэтической рожей

Может и это вот тоже

Призвание

Ну да уж нет уж

Как-нибудь встану во весь свой рост

Дотянусь прямо до самых звезд

И только когда уже будет в тягость

Назад программно улягусь

Фактурным таким бревном

На котором кофе и заодно

Сливки слоеный даниш

Вот это уж да уж

Хотя к чему это дерганье

Органов

Чувств

На рогожке своей обтераханной

Всегда помещусь

Как в начале так и в финале

С хлебалом заваленным

Как в утробе дитя

А хотя

Тем самым и обретя