Полина Кондратенко. Столярный вкус языка

Чем это интересно

Поэзия Полины Кондратенко растет из петербургской поэтики, в которой реальность всегда иллюзорна и литературна, а потому реальность языка более значима и ощутима. Работа с модернистской блоковской поэтикой ведется как бы в обход ее позднейших рецепций, напрямую – и звучит это неожиданно свежо. В этих стихах очень ощутим звук, он здесь – самостоятельная ценность и реальность более высокого порядка. Язык тоже участвует в маскараде культуры со сменой масок, поэтому иногда «черным ходом» пространство языка приходится покидать.

Справка о Полине Кондратенко

Полина Игоревна Кондратенко родилась в 1996 году, в Санкт-Петербурге, проживает в г. Гатчине. Закончила аспирантуру Санкт-Петербургского государственного университета, преподаёт на кафедре немецкой филологии СПбГУ. Публиковалась в «Литературной газете», журналах «Перископ» и «Рог Борея», в коллективных сборниках поэтических семинаров и конкурсов.


***

Прокофьева и кофе рифмовали.
Эспрессо и экспрессы рифмовали.
«Отчаянье» и «чай» — считать устали — и
мне не осталось больше ничего
из фантов на словарном карнавале.
На стародавнем этом карнавале
чужой костюм болтается на талии
и маска режет ухо бечевой.
Вокруг уже давно не свежи розы,
гробы и роды, русские морозы...
на рифму рифмы прут, на образ образы —
бал правят хладнокровные бои.
Одно добро: недолго до порога
добраться чёрным ходом — и дорога,
заброшенная в ночь, сведёт отрогами
куда-то к Богу поиск ног моих.


***

Звучит родная течь разложенной ноздри:
прохладно здесь у вас: не до костей, но всё же.
Настрой — глотай настой и в гдежекружку зри,
чтоб сердцу веселей жилось на безнадёжье,

на продувном ветру, на грубеже ремней
(не лентой ты к Луне на клей-момент прилажен).
Голодный зверь в тебе старался стать мирней,
не ел ни брашен, ни боярышень из башен.

Погладь да похвали, халвы на ложке дай,
и вот — гляди: пошёл, что в шёлковых халатах,
в сердечном плейлисте — безвременный регтайм,
и зверь внутри тебя — флэт уайт на мягких лапах.


*** 

Приладил марку — вкус столярный
на языке.

А новый жанр эпистолярный
прилизан кем?
Рывком тапёрным и топорным
всё мимо букв.
Исправишь ли слова проворным
докрутом рук?
Довеском получасовые
звучат — вонми! —
полночные голосовые:
кому они?
Миров не рушат и не зиждут,
висят в сети
обрыбицы скоропостижных
бесед. Пусть их!

Стопы свои направлю лучше
на главпочтамт,
отщёлкну ручку — и обрушу
открыточно
потоки точных впечатлений
от новых мест,
пока те не повечерели
и в палимпсест
не превратились, свет по Каме
пока не стёрт,
покамест там, над облаками,
румян костёр,
пока с поклонниками опер
в одном ладу —
в мажорной, не минорной робе
к себе иду.

Мой почерк полон сил и крови,
картонки рвёт:
столяр изломанных со-словий
резец берёт
и по вчерашней древесине
ведёт следы,
копирует чернильно-синим
всё то, что ты
получишь — дар эпистолярный —
издалека —

и словишь вслед за мной столярный
вкус языка.


***

Августу MMXXII

А может, не было ни Петербурга в лете,
ни лета в Петербурге, ничего,
что рдело киноварью, что умело тлеть и
гореть, и впечатлять величиной

чиновников, дельцов, и офисную мелочь,
и дрейф по вечереющей реке?
Словарь подскажет: устарело слово «светоч»,
и «бег светил» не вспомнится никем.

Так были солнечные боли настоящими?
Мы не узнаем (слава нас от нас таящим,
слегка задетым тучевым тельцам!),

как не узнаем ни надежды, ни отчаяний,
читая перечень падежных окончаний:
плечом, к плечу, лицом, к лицу, лицá...


***

Метель кроит кварталы. Ветры рвутся,
чтоб во дворах соединиться снова,
на чашечке коленной у портного:
щекочет нить ушко, игла готова.
Сползают по брусчатке петербуржцы:

герои иллюстраций Глазунова,
из гоголевской выросли шинели,
примерили пальто. То моли ели
их полы новые? Гляди: на деле
они не новы вовсе, нет, не новы.

Не ново кое-что ещё. Тебе ли
не вспомнить пульс погони по трущобам?
Кто потерял тебя? Кто обречённо
в проулке мечется неосвещённом,
летит бессчётным мотыльком метели

тебе вослед, биясь и беспокоясь,
не в силах ни настичь, ни отступиться?
Кто потерял тебя, ничью частицу,
как пуговицу или рукавицу,
которую ни в петли, ни за пояс?..


***

К. К. С.

Случайные случевские словечки
словлю среди кладбищенских крапив.
Почувствую, что тяготится рифм

моя невыносимая ненужность.

Заёмные приёмы, мозаичность
мельканье калек, залежи лекал,
прозаиканье недоязыка —
так говорит не автор, а вторичность.
Ищи — мне завещали — и обрящешь.
Ищу и щупаю: просвет в строке.
Поэзия лежит на сквозняке —
несрощенные косточка и хрящик.

И слышен голос из зияния:
«Не ляжешь ли, голубчик, за меня?»