Пять стихотворений Игоря Северянина с комментариями

16 мая исполнилось 134 года со дня рождения Игоря Северянина – «короля поэтов», прославившегося изысканностью стиля и ставшего предвестником массовой культуры. Однако его поэзия не ограничивается «ананасами в шампанском» и «мороженым из сирени». Prosodia сделала подборку стихотворений, демонстрирующих многогранность творчества поэта.

Белаш Катерина

фотография Игоря Северянина | Просодия

0из 0

1. «Хабанера II» (1909): обретение долгожданной славы

Хабанера II


Вонзите штопор в упругость пробки, –

И взоры женщин не будут робки!..

Да, взоры женщин не будут робки,

И к знойной страсти завьются тропки.

Плесните в чаши янтарь муската

И созерцайте цвета заката…

Раскрасьте мысли в цвета заката

И ждите, ждите любви раската!..

Ловите женщин, теряйте мысли…

Счет поцелуям – пойди, исчисли!..

А к поцелуям финал причисли, –

И будет счастье в удобном смысле!..

(1909)


Игорь Северянин, как, наверное, большинство поэтов, желал славы и признания. Широкому читателю он был более-менее известен, а в круг литературной элиты войти не удавалось – даже после того, как он на деньги своего дяди, Михаила Лотарева, издал более 30 стихотворных брошюр. И тут ему невольно помог Лев Толстой.

В 1910 году один из толстовцев привез в Ясную Поляну сборник Северянина «Интуитивные краски». Стихотворение «Хабанера II» особенно поразило писателя. Иван Наживин вспоминал его слова: «Чем занимаются!.. Чем занимаются!.. – вздохнул он. – Это литература! Вокруг – виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них – упругость пробки!» Отзыв Толстого – как, впрочем, и все его слова – стал достоянием общественности. Возможно, достоверность этой истории сомнительна; и тем не менее с 1910 года известность Северянина начала возрастать.

Хабанера – это кубинский народный танец, который стал популярным в Испании, а также музыка к нему. Экзотичность – одна из отличительных черт поэтики Северянина, поэтому нет ничего удивительного в том, что он обращается к ритмам латиноамериканского танца. На это указывают, в частности, рефрены («взоры женщин не будут робки», «цвета заката»), похожие на музыкальную секвенцию. Кроме того, Северянин – мастер цвета: картина заката визуализируется за счет параллели с «янтарем муската».


2. «Мороженое из сирени!» (1912): король изысканных неологизмов

Мороженое из сирени!


– Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!

Полпорции десять копеек, четыре копейки буше.

Сударыни, судари, надо ль? – не дорого – можно без прений…

Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе!


Я сливочного не имею, фисташковое все распродал…

Ах, граждане, да неужели вы требуете крэм-брюле?

Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа,

На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ!


Сирень – сладострастья эмблема. В лилово-изнеженном крене

Зальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий пушок…

Мороженое из сирени, мороженое из сирени!

Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей-богу, похвалишь, дружок!

(сентябрь 1912)


Стихотворение входит в сборник «Громокипящий кубок» (1913) – первое серьезное издание стихов, прославившее Северянина. В составлении сборника помогал Федор Сологуб, который высоко ценил талант поэта. Ему же принадлежит вступительная статья, в которой перечислены достоинства северянинской поэзии: «Я люблю их за их легкое, улыбчивое, вдохновенное происхождение. Люблю их потому, что они рождены в недрах дерзающей, пламенною волей упоенной души поэта. Он хочет, он дерзает не потому, что он поставил себе литературною задачею хотеть и дерзать, а только потому он хочет и дерзает, что хочет и дерзает. Воля к свободному творчеству составляет ненарочную и неотъемлемую стихию души его, и потому явление его воистину нечаянная радость в серой мгле северного дня».

Валерий Брюсов в статье «Игорь Северянин» присоединился к мнению Сологуба и также дал одобрительную оценку: «"Громокипящий кубок" – книга истинной поэзии». Не обошлось, конечно, и без негативных отзывов – например, со стороны Василия Львова-Рогачевского (статья «Символисты и наследники их»). Критик не приемлет вычурность северянинских сюжетов, называя их «примерами извращенной первобытности»: «Вся пикантность, вся острота его первобытности заключается в постоянном переплетении "фешенебельных тем", "помпэзных эпитетов" с рассказами о циничном африканском танце, о проказах злых оран-гутанов». И тем не менее Львов-Рогачевский отмечает, что «Игорь Северянин – единственный талантливый из десятков обнаглевших бездарностей» (под последними подразумеваются кубофутуристы – Велимир Хлебников, Алексей Крученых и т.д.)

«Мороженое из сирени» – одно из тех стихотворений, с которым как правило ассоциируется имя Северянина (еще «Ананасы в шампанском», конечно). Несмотря на то, что современники (Брюсов, Гумилев и др.) больше ценили другие стихи поэта – к примеру, «Это все для ребенка» или «Это было у моря», все же произведения, подобные «Мороженому из сирени», составившие основной корпус раннего творчества Северянина, также нуждаются в осмыслении.

В уже упомянутой статье Валерий Брюсов прослеживает в ряде стихотворений Северянина «злую иронию», которая ярко проявляется в ряде метких выражений. В своеобразную издевку превращается строка: «Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа…» Иными словами, даже в «Мороженом из сирени», которое сложно в этом заподозрить, кроется критика той публики, для которой и пишет поэт.

Активное использование неологизмов – еще одна отличительная черта стиля Северянина. В отличие от кубофутуристов, он не изобретает собственный заумный язык – его неологизмы сообразно с правилами русского языка. Именно поэтому Владислав Ходасевич в ответ на критику в адрес поэта замечает, что в его стихах «много новых слов, но приемы словообразования у него не новы». Опасения у Ходасевича вызывает лишь то, что из-за подобных особенностей поэтической речи «стихи Северянина рискуют устареть слишком быстро». Иного мнения придерживался Брюсов: по его словам, некоторые удачные неологизмы (например, «олунить») «могут сохраниться в языке». Такой расчет, судя по всему, не оправдался.

Насыщая текст неологизмами, Северянин добивается сразу нескольких целей: во-первых, передает «чувство современности»; во-вторых, создает свой уникальный стиль – немного вычурный, но выразительный, органичный и традициям русской литературы, и эпохе новаторства.


3. «Двусмысленная слава» (1918): пересмотр творческих приоритетов

Двусмысленная слава


Моя двусмысленная слава

Двусмысленна не потому,

Что я превознесен неправо, –

Не по таланту своему, –


А потому, что явный вызов

Условностям – в моих стихах

И ряд изысканных сюрпризов

В капризничающих словах.


Во мне выискивали пошлость,

Из виду упустив одно:

Ведь кто живописует площадь,

Тот пишет кистью площадной.


Бранили за смешенье стилей,

Хотя в смешенье-то и стиль!

Чем, чем меня не угостили!

Каких мне не дали «pastilles»*!


Неразрешимые дилеммы

Я разрешал, презрев молву.

Мои двусмысленные темы –

Двусмысленны по существу.


Пускай критический каноник

Меня не тянет в свой закон, –

Ведь я лирической ироник:

Ирония – вот мой канон.


* Пилюли (фр.)


Стихотворение входит в сборник «Соловей», вышедший уже после эмиграции Северянина в Эстонию. Конец 1916 – 1918 гг. (годы до эмиграции) – это период переосмысления поэтом своих творческих приоритетов. Та слава, к которой он так отчаянно стремился, теперь кажется бессмысленной, ведь для читателей и критиков оказывается неочевидной «двусмысленность» тем и приемов, присущих северянинской поэтике.

«Двусмысленная слава» – это, по сути, расшифровка поэтических принципов Северянина, которая является не только частью полемики с критиками, но и способом объясниться с самим собой.

«Поэзы» легко свести к упоению автора бульварными сюжетами и вычурностью слога. С одной стороны, это справедливо: Северянин действительно рассчитывал на массового читателя, отчасти поэтому ориентировался не тематику, которая будет интересна большинству. Таким образом, поэта можно назвать предтечей массовой культуры. Однако нацеленность на широкую аудиторию порождает и определенные требования к тематике, стилистике: «…Ведь кто живописует площадь, / Тот пишет кистью площадной». В то же время нельзя смотреть на поэзию Северянина лишь в контексте соответствия вкусу широкого читателя. По мнению исследовательницы К.А. Волоховой, он также «создал особую моду поведения и взаимоотношений». Это тот случай, когда поэзия и действительность неотделимы друг от друга.

В последней строфе поэт идентифицирует себя так: «…Ведь я лирической ироник: / Ирония – вот мой канон». В комментарии к предыдущему стихотворению мы уже сказали о том, что ирония – один из главных приемов Северянина. Ориентируясь на мещанские вкусы, он в то же время эти вкусы высмеивал. И тем не менее даже не для всех критиков эта ирония была очевидна. Брюсов замечает: «Не всегда ясно, иронически ли изображает поэт людскую пошлость, или увы! сам впадает в мучительную пошлость».

Обретший славу благодаря поэзам, подобным «Мороженому из сирени», Северянин становится их заложником. Несмотря на то, что поэт выходит на защиту своих творческих принципов, очевидно, что они требуют пересмотра.


4. «Серебряная соната» (1925): новая искренность

Серебряная соната


Я стою у окна в серебреющее повечерье

И смотрю из него на использованные поля,

Где солома от убранной ржи ощетинила перья

И настрожилась заморозками пустая земля.


Ничего! – ни от вас, лепестки белых яблонек детства,

Ни от вас, кружевные гондолы утонченных чувств…

Я растратил свой дар – мне врученное богом наследство, –

Обнищал, приутих и душою расхищенной пуст…


И весь вечер – без слов, без надежд, без мечты, без желаний,

Машинально смотря, как выходит из моря луна

И блуждает мой друг по октябрьской мерзлой поляне,

Тщетно силясь в тоске мне помочь, – я стою у окна.

(1925)


Лирическим героем Игоря Северянина всегда был сам Игорь Северянин. В стихах зрелого периода образ героя несколько меняется: поэт отказывается от амплуа «царственного паяца». Перед читателем предстает человек с не прикрытыми маской эмоциями, переживаниями и размышлениями.

Стихотворение «Серебряная соната» входит в сборник «Классические розы». В нем ярко проявилось мастерство Северянина – и как лирического поэта, и как поэта-пейзажиста. Рецензируя книгу стихов «Громокипящий кубок», Брюсов отмечал: «По силе лирических признаний Игоря Северянина мы судим, что он переживает свою жизнь остро». И если применительно к ранним стихотворениям это было очевидно немногим, то в лирике 1920-х годов «сила признаний» бесспорна. Поэт уже 7 лет находится в эмиграции; те тишина и умиротворение, которые он когда-то с радостью обрел в эстонской деревушке, теперь как будто «выхолащивают» его: «…Обнищал, приутих и душою расхищенной пуст…» Более того, кажется, что произошло самое страшное: «Я растратил свой дар – мне врученное богом наследство…» Вероятно, чувство отчаяния героя связано с ностальгией по Родине – не зря во второй строфе появляются «лепестки белых яблонек детства» и «кружевные гондолы утонченных чувств» (последнее, видимо, можно рассматривать как намек на былые годы славы, рожденной изысканными стихами «короля поэтов»).

Даже если бы пейзаж не выступал в этом стихотворении одним из средств психологизма, а был просто зарисовкой, то «Серебряная соната» нисколько не потеряла бы в ценности. Северянин создает свою картину природы несколькими штрихами («солома…ощетинила перья», «выходит из моря луна») – и удивительно, что эта картина становится объемной. Если же возвращаться к психологизму, то поэт в импрессионистической манере исследует связь между своим настроением, самоощущением и природой.


5. «Здесь – не здесь» (1935): тоска по Родине

Здесь – не здесь


Я здесь, но с удочкой моя рука,

Где льет просолнеченная река

Коричневатую свою волну

По гофрированному ею дну.


Я – здесь, но разум мой… он вдалеке –

На обожаемою моей реке,

Мне заменяющей и все и вся,

Глаза признательные орося…


Я – здесь, не думая и не дыша…

А испускающая дух душа

На ней, не сравниваемой ни с чем,

Реке, покинутой… зачем? зачем?


(14 октября 1935)


В 1920 – 1930 годы в творчестве Северянина все чаще звучит тема Родины. Поэт находился в эмиграции с 1918 года, но чувство связи с Россией его никогда не покидало, как и большинство писателей-эмигрантов того времени. В Эстонии он ведет жизнь поэта-затворника, однако изредка отправляется на гастроли, которые, конечно, уже не похожи на те «поэзоконцерты», с которыми Северянин объездил полстраны. Впрочем, за громкой славой он больше не гонится.

Марина Цветаева, в 1931 году побывавшая на парижском вечере Северянина, в письме к М.И. Андрониковой-Гальперн вспоминает о своих впечатлениях: «Он больше чем: остался поэтом, он – стал им. На эстраде стояло двадцатилетие. Стар до обмирания сердца: морщин как у трехсотлетнего, но – занесет голову – все ушло – соловей! Не поет! Тот словарь ушел. При встрече расскажу все как было, пока же: первый мой ПОЭТ, т. е. первое сознание ПОЭТА за 9 лет (как я из России)». «Не поет» здесь стоит понимать в прямом смысле: известно, что ранее Северянин на выступлениях не читал, а именно «пропевал» свои стихи. Эта манера казалась слишком экстравагантной, но в то же время крайне притягательной, завораживающей. Судя по свидетельству Цветаевой, изменился и стиль стихов – но «поздний» Северянин своего таланта не растерял.

Поэзия 1930-х годов является логическим продолжением раннего северянинского творчества. В этот период он обращается к традиционному стиху, оставляет в прошлом свой «пестрый» стиль, однако главное остается прежним: в центре – фигура лирического героя со всем многообразием его переживаний и размышлений. Это отсылает нас к манифестам эгофутуризма, провозглашавшим «беспредельность искусствовых и духовных изысканий». В стихотворении «Здесь – не здесь» стареющий поэт переосмысливает свою биографию и задается одним из главных вопросов: зачем покинул «просолнеченную реку»? зачем он, русский поэт, оставил Россию?..

Читать по теме:

#Лучшее #Русский поэтический канон
Александр Иванников. Блажен, кто рано обнищал

День рождения ростовского поэта Александра Иванникова (1955–2013) Prosodia отмечает подборкой его стихотворений, иллюстрирующих один из главных приемов поэта – переакцентуацию старых клише.

#Новые стихи #Современная поэзия
Владимир Берязев. Восторг погруженья в зияющий зев

Prosodia публикует новые стихи новосибирского поэта Владимира Берязева — в них всякий раз заново разыгрываются отношения человека со всем миропорядком сразу.