Степан Самарин. Обозревая окрестность дыханья

Чем это интересно

Поэзия Степана Самарина для условного простого читателя может показаться «темной», непонятной. Действительно, поначалу каждый текст после прочтения заставляет читать себя заново. Самарин как будто переустраивает физические характеристики предметов, попадающие в его поле зрения — твердое стремится к проницаемости, ранимости, абстракции и эмоции обретают плоть, становятся неожиданно чувственными. А потому само взаимодействие образов и мотивов в этой поэзии, сама их ткань — удивляет. Для восприятия поэтики Самарина мог бы помочь образ ветра с многочисленными внутренними разнонаправленными течениями. Весь мир для Самарина — нечто подобное такому ветру, который всегда в движении, поэтому зафиксировать его «структуру» не получится, образы наплывают друг на друга и легко смешиваются. Очень сложно говорить о лирическом субъекте этой поэзии, потому что голос легко может быть отдан любому образу — образы здесь не менее субъектны. Событийность этой поэзии, как кажется, — именно в этой, как бы делегированной, субъектности.

Справка об авторе

Самарин Степан Игоревич родился в Москве в 1997 году. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Работает экскурсоводом в «Доме Гоголя» и продавцом в «Книжном в Клубе». Публиковался в альманахе «Артикуляция», в интернет-журналах «Флаги» и «Формаслов», журнале «Новый мир». Лауреат премии «Лицей»-2023 (1 место в номинации «Поэзия»). В журнале «Prosodia» выходило интервью с поэтом, а также о нем рассказывалось в рамках проекта «Литгруппы».

***

от тебя остаётся всегда доброта –

думает камень о солнце, оно заходит

он остаётся лежать, в себя

вдавливаемый, как ушиб, как роза

потерявшая горсть тепла, ужаленная теперь

от себя сама, от воздуха ночного

а у человека дрожит рука

он пробует воздух на ощупь и камень
думает как бы тот растворить весь

мёрзлые стенки его, – гулкие стенки старанья
трещат, оборачивает их глухота –
мягко, как только она может

шарит рука, ничего не находя, и воздух меж пальцев
как щепка в реке всплывает

возьмёт ли с собой
или оставит

но не уходит

и рука берёт шершавое, полуживое «ещё», не понимая:

это кожа, тишина, что теперь окружает

или боль, отдавшая себя
в воздух, осыпающаяся, как земля

***

в свете просьба от лица ветра:

покажи мне комнату, где живёшь:

стены, пол, потолок и стык

углов, кровать, стул у окна –

где ты, где ты

расскажи – как

рождается скрип

стула, как он его издаёт

как рука, при письме вдруг
выронит карандаш – и в тишине

он упадёт

и как рот

дышит, старается, как утопающий
крот – тихо, взахлёб, как никто

не слышит

***

помнить, что гибнет –

погибнуть не может

обозревая окрестность

дыханья, заметишь

что дым жмётся к тебе, сплетаясь

в хлипкие косы – как от голоса след

как возможный ответ, принимающий

к себе на ладони, – кто ответил тебе?

обозревая скошенным краем
сердца, едва
ли выговорить, вжимаясь

в воздух, в карман ветра, – вернуться
в целость, уют, покой

***

воздух, скажешь, бледен

и тощ, он едва

держится – сам в себе, не за что, не за

кого – у себя

единственный, разводя руками

поверяя ими пространство двора, вид привычный

он сплошное объятие без ушиба

без осеканий –

только возможность его одна

как рука отца на головах у всех

***

боль затевает пир: все, говорит,

приглашены

хорошо – по рукам

ударяют
руки

хорошо – по ногам

ноги

елозят, – что бы им вытвердить, что бы им

чтобы вытерпеть, чтобы

тело поднять, послушать –
дождик шуршит, камышам ветер делает домик

и тянутся вдоль, перелетая полёт, журавли

терпеливо старается ветка куста к ним:

от узла, перебива – растёт ввысь
и журавлиный гимн

– любое

старанье

чтобы тело нести им, чтоб быть

прорезаясь, как зубы, – в ласке памяти,

знобящем тумане

алло, голова, – говорит голове

она ли сама, ухо левое, правое – то

что укрывалось в ладони, пока
волосы заплетала рука любимая:
есть ли кто, выходи на связь, –

одинокий дрозд в осенних, пустых
комнатах – как в лесах:

ничего на губах, кроме

жалости раненной, ранящей

жимолости:

воздух кровит исподтишка – возможность

дыхания


***

открыты дворы – и мы можем пройти

куда – как в прострел – воздух выводит

синеющий

праздничный и простой его залп

каждого обнимает, словно друзей, на свету

прикрывая глаза, жмуря от свежести

– голубеющий, воздух выводит нас

как от стенок сосудов, кровеносных жил –

во дворах скрип качелей, его капель

раздаётся – невидимкой-пилой, но ласковой– о

тебе западающей

точно нота школьного вальса

и на свету мы жмуримся, как бы только ещё начиная

жить, сперва

обживая только ещё края
дыхания – нежные жилки его

и слегка – и уже всегда – сиротливые

***

разве что холодно. и в зазор

дыхания попадает тонкая леска.

дерёт и тащит, тонкая, из нажимов

порезов её колея

и ты задыхаешься. напрасно

будто облепляют пальцы

сколок воздуха, ловят дугу листа, падающего наземь,

угол пасмурный мглы – но это дыхание

штопает и прячет уши само, лапки –

будто зайчик – гуттаперчевый, малый

неубиваемый никак, – и нора

его не обманет – медленно, как щенка,
лижет свет дня очередного

***

значит, в чём-то ином живёшь

пробуешь воздух – он рядом

проходит, оставляя

дрожь – как в детстве: кто заберёт

домой скорее, – из мглы, где пропадать

голос привык, умеряемый снегом,

скол немоты воздух колет – убоявшись сам

как ранить легко, как всё равно –

он устроен – вечно дрожащий дым

ласки, – как урон, убываешь ты
он не исчезает