1. «Не явится муж блаженный...» (1845)
1
Не явится муж блаженный
В совет нечестивых
И не встанет на путь злого,
С ним не вспашет нивы.
По закону господнему
Его дух и воля
Мужаются, и станет он –
Как на добром поле
Над водою окрепшее
Древо зеленеет,
Все в плодах.
Вот так и муж тот
В добром своем зреет.
От лукавых, нечестивых
И след исчезает,
Как от пепла, что по свету
Ветер развевает.
И не встанут с праведными
Злые из могилы.
Дела добрых возродятся,
Дела злых погибнут.
(1845)
Стихотворение входит в цикл «Псалмы Давида», представляющий собой переложение избранных Псалмов. Выбор текстов в этом цикле не случаен. По мнению И. Айзенштока, «Шевченко использовал образы и фразеологию Священного писания в публицистических целях. Не исключено, что Шевченко предполагал использовать эти свои произведения для революционной пропаганды среди крестьянства». Речь, вероятно, вновь идет о тайном Кирилло-Мефодиевском братстве, поэтому такую интерпретацию замысла поэта можно считать вполне справедливой. Эту версию подтверждает не только выбор псалмов, но и строки первоисточника, на которые обращено особое внимание.
Первое переложение близко тексту псалма. Шевченко сохраняет и библейскую фразеологию, и первоначальные смыслы. Однако в последних строках стихотворения («Дела добрых возродятся, / Дела злых погибнут») можно наблюдать некоторое сужение понятия «дела». Первый псалом Давида заканчивается так: «Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет» (Псалтирь, стих 6). Несмотря на то, что здесь слово «путь» необходимо понимать в широком значении, Шевченко отказывается от такой трактовки. Он намеренно сужает значение, доводя до прагматического: «путь» как «дело», «поступок». Исходя из указанной И. Айзенштоком цели, такое «опрощение» библейского текста становится понятным: в стихотворении есть отголоски завуалированного призыва к добрым и справедливым деяниям и осуждение «дел злых». Таким образом, даже из переложения сакрального текста нельзя исключать важную для Шевченко социально-политическую проблематику. Противостояние праведных и «нечестивых», «лукавых» связано с извечной борьбой власти и народа.
2. Завещание (1845)
Как умру, похороните
На Украине милой.
Посреди широкой степи
Выройте могилу,
Чтоб лежать мне на кургане.
Над рекой могучей,
Чтобы слышать, как бушует
Старый Днепр под кручей.
И когда с полей Украины
Кровь врагов постылых
Понесет он... вот тогда я
Встану из могилы
– Подымусь я и достигну
Божьего порога,
Помолюся...А покуда
Я не знаю бога.
Схороните и вставайте,
Цепи разорвите,
Злою вражескою кровью
Волю окропите.
И меня в семье великой,
В семье вольной, новой,
Не забудьте – помяните
Добрым, тихим словом.
(1845)
Стихотворение впервые напечатано без названия в альбоме «Три года» (1843 – 1845), однако прославилось оно позже – в знаменитом издании «Кобзаря» 1860-го года, ставшего важным событием в литературном мире. Название «Завещание» появилось (среди прочих) неслучайно: будучи в археографической экспедиции, Шевченко заболел двусторонним воспалением легких и в одном из писем друзьям даже писал: «На скорое выздоровление не надеюсь». В то же время личная история расширяется до социально-политической проблематики, которая не переставала волновать поэта; под «завещанием» здесь понимается распоряжение не о личном, но об общественном устроении: «…Цепи разорвите, / Злою вражескою кровью / Волю окропите». Неотделимость от народа удачно передает выражение «великая семья», которое заимствовано Шевченко из стихотворения Пушкина «Он между нами жил…», посвященное Адаму Мицкевичу и развивающее идею единства народов.
Максим Рыльский отмечал, что «ведущая черта поэзии Шевченко – музыка, мелос, ритмическая мощь и метрическое разнообразие», и это особенно ярко проявилось в «Завещании». Не зря на текст именно этого стихотворения написано множество романсов. Народная песня сильно повлияла на ритмику и метрику стихов Шевченко – в них нет строгого следования правилам силлабо-тоники. Это порождает особую форму стиха, которая получила название шевченковского, – сочетание восьмисложного и шестисложного стихов хореической каденции (в украинской литературе больше известна как 8+6).
3. «Вишневый садик возле хаты...» (1847)
* * *
Вишневый садик возле хаты,
Хрущи над вишнями снуют.
С плугами пахари идут,
Идут домой, поют дивчата,
А матери их дома ждут.
Все ужинают возле хаты,
Звезда вечерняя встает,
И дочка ужин подает.
Ворчала б мать, да вот беда-то,
Ей соловейко не дает.
Мать уложила возле хаты
Ребяток маленьких своих,
Сама заснула возле них.
Затихло все... Одни дивчата
Да соловейко не затих.
(1847)
Стихотворение входит в цикл «В каземате» (1847), написанный Шевченко с 17 апреля по 30 мая. Название взято не случайно: в эти полтора месяца поэт находился в заключении в каземате «Третьего отдела» Петербурга по делу Кирилло-Мефодиевского братства [тайная антикрепостническая организация. – Prosodia].
Это стихотворение своей напевностью, тонкостью изображения пейзажа и тесной (но ненавязчивой!) связью с народной традицией вызвало отклик даже в таких искушенных читателях, как Иван Тургенев. В одном из его писем это стихотворение фигурирует под названием «Вечер»: « прочел его просто, искренне; сам он был тронут и тронул всех слушателей: вся южнорусская задумчивость, мягкость и кротость, поэтическая струя, бившая в нем, тут ясно выступила на поверхность». Стоит сказать, что и сам Шевченко очень любил «Вишневый садик…»: он часто вписывал его в альбомы под разными названиями.
Простота, с которой часто ассоциируются «народные» стихи Шевченко, не имеет ничего общего с примитивностью. Напротив, при всей обыденности картины крестьянской жизни, насыщенность действием позволяет нарисовать чуть ли не осязаемое завершение деревенского летнего дня. По замечанию поэта Максима Рыльского, даже повторяющееся в каждой строфе слово «хаты» является не поэтической оплошностью, а своеобразной отправной точкой и для рифмовки, и для строфики: «…все эти черты свидетельствуют о большом мастерстве поэта, о тонкости и сложности его внешне простого письма».
4. «И сонные волны, и мутное небо...» (1848)
* * *
И сонные волны, и мутное небо,
На берегу в далекой мгле
Камыш, как бы навеселе,
Без ветра гнется. Боже! Где бы
Узнать, придется ль долго мне
В моей незапертой тюрьме
Над никудышным этим морем
Тоской томиться, мыкать горе?
Молчит засохшая трава,
Лишь гнется, будто бы жива,
Не хочет правду мне открыть…
А больше некого спросить.
(1848)
Поэзии Шевченко (особенно ранней), как правило, свойственны постоянные эпитеты, пришедшие в нее из песенной традиции. Однако влияние романтизма, которое было так же сильно, как и фольклорное, оставило свой отпечаток. В приведенном стихотворении, написанном в относительно молодые годы, поэт насыщает текст оригинальными тропами («сонные волны», «камыш, как бы навеселе», «никудышным морем» и др.)
Образный мир стихотворения, в котором проявилась яркая индивидуальность Шевченко, подчеркивает состояние покинутости, оставленности, в котором находится его лирический герой. «И сонные волны, и мутное небо…» автобиографично: в это время Шевченко находится в экспедиции по изучению Аральского моря, однако официальный запрет рисовать и писать делал его существование невыносимым (поэт, кстати, все-таки нарушил его, за что поплатился семью годами жизни в пустынном военном укреплении). Получается, что герой находится в типичной романтической ситуации: один, на берегу шумящего моря, посреди равнодушного мира. А если привлекать и биографический контекст, то одиночество усугубляется и отчаяние усугубляются ссылкой, то есть конфликтом с властью.
5. К музе (1860)
И ты, прекрасная, святая,
Подруга Феба молодая,
Меня в объятия взяла
И, с колыбелью разлучая,
Далеко в поле отнесла!
Там на могилу положила,
Туманом сизым обвила...
И на раздольи ворожила
И петь и плакать начала!..
То были чары... чаровницы!
Везде и всюду с этих пор,
Как светлый день, как луч денницы,
Горит на мне твой дружний взор!
В степи безлюдной, вдалеке
Блистала ты в моей неволе
В моем страдальческом венке,
Как пышный цвет сияет в поле!
В казарме душной... надо мной
Ты легким призраком носилась,
И мысль тревожно за тобой
На волю милую просилась!
Золотокрылой, дорогой
Ты пташкой надобной парила,
И душу мне – живой водой
Ты благотворно окропила!
Пока живу я – надо мною
Своей небесною красою
Свети же, зоренька моя!
Моя заступница святая,
Моя отрада неземная,
Не покидай меня! В ночи,
И ясным днем, и вечерами
Ты людям истину учи
Вещать нелживыми устами.
За край любимый, край родной
Мне помоги сложить молитву
И в самый час последний мой,
Как я закончу жизни битву,
Не покидай меня – пока
Последний свет в очах не сгинет,
Поплачь о мне хотя слегка,
И пусть тогда твоя ж рука
И горсть земли на гроб мой кинет!..
Послание «К музе» относится к позднему периоду творчества Шевченко. О том, как поначалу складывались его отношения с музой, поэт писал не раз, связывая это, в том числе, со своим крепостным прошлым: «Украинская строгая муза долго чуждалась моего вкуса, извращенного жизнью в помещичьих передних, на постоялых дворах. Но когда предчувствие свободы возвратило моим чувствам чистоту первых лет детства, проведенных под убогою батьковскою стрехою, она (муза) обняла и приласкала меня на чужой стороне».
В стихотворении описан один из вариантов инициации – условное погребение, после прохождения которого лирический герой превращается в поэта. С этого момента муза становится его бессменной спутницей, «заступницей святой». Стоит отдельно сказать и о том, что именно закладывает в миссию поэта Шевченко: с одной стороны, это обязанность нести истину («Ты людям истину учи / Вещать нелживыми устами»), с другой – быть ангелом-хранителем своей Родины, слагая за нее молитвы – сакральные тексты, а не просто славя. О своего рода сакральности в восприятии читателями стихов Шевченко писал поэт Иван Белоусов: «От "Кобзаря"
в Малороссии были в восторге: "У нас чуть не по "Кобзарю"
и богу молятся"» [«Кобзарь» – самый известный сборник стихотворений Шевченко; после его издания «кобзарем» стали называть самого поэта. – Prosodia].
