Владимир Бондаренко. Новые алкоголи

Prosodia публикует стихи Владимира Бондаренко, воплощающие эстетику современного декадентства, отсылающего к периоду перед началом Первой мировой войны.

Владимир Бондаренко. Новые алкоголи

Чем это интересно


Название отсылает к книге Г.Аполлинера «Алкоголи» 1913 года — книги, воплотившей одновременно и авангардные поиски, и декадентское эстетское мышление роскошного довоенного мира. Владимир Бондаренко наследует не столько авангардное, сколько эстетски-декадентское начало. Почти каждая строка здесь выделана, изобретательна, иногда – даже избыточно, но за эти детали поэтическое мышление и держится, никаких иных «скреп» в несправедливо устроенном мире этой поэзии мы не найдем. Это декадентство — еще один вариант стратегии творческого эскапизма, особенно характерного для периода, который переживает культура в 2022 году. 

Справка о Владимире Бондаренко


Владимир Юрьевич Бондаренко родился в 1977 году в Волгограде. Получил два высших образования — юридическое и языковое (переводчик). В настоящее время практикует как адвокат. Единственная книга стихов вышла в 2002 году в Волгограде в издательстве «Перемена» — «Sostenuto*» (именно так, со «звёздочкой»). Печатался очень немного, в основном «на региональном уровне». Последние двадцать лет живет в Москве. 


ОТКРЫТКА 

Здесь сыро и ветрено. Длинные пальцы каналов      
унизаны кольцами неразводимых мостов:     
река запускает их в блёклые пряди кварталов, 
один о Голландию Новую чуть уколов.  
Здесь тесно от времени. Днем, забредя в колоннаду,
легко заблудиться, сойти – выбираясь – с ума, 
и слышать сквозь шум воркованье на крыше покатой
четы серафимов, один из которых – она. 
Здесь можно остаться, отчизну навеки покинув.
Любить, каменеть в римский профиль, пуститься в загул.
И все еще видеть прохожего серую спину, 
который за угол полвека назад завернул. 


НОВЫЕ АЛКОГОЛИ 

На дне стакана день кончался длинный,
Шарлотта вынула заветный нож:
в кровавой ванне, посреди Неглинной,
лежал я, на Марата не похож.

Наяривал бобинник в стиле ретро, 
январь крошил в руках морозный мел. 
На голову, отрезанную ветром, 
я самый главный колокол надел. 

Пустили птиц в валютники и бары.
Взлетая вниз с карниза, жизнь отверг 
поэт голубоглазый и нестарый. 
Была суббота, а за ней четверг. 

Глаза в пивных дымились мятой плотью,
я строчкой собеседников ловил, 
и нежный мотылек сухой щепотью 
сгоревших крылышек сто ватт крестил.

Всю ночь бледнело солнце над Москвою, 
снег поменял на вороную масть, 
когда судьба, беременная мною, 
другому в подворотне отдалась. 


*   *   *

                    …с картины скакал звуковой 
                                              О. Мандельштам 

Выламывает ноты пианист,
И мчит в автомобиле деревянном – 
столбов бемольных мимо – в нотный лист,
раздавлен встречной музыкою, пьяным.  

Дымят оркестры черных деревень,
крестьяне смотрят в запертые ставни:
свет фар его не принесёт им день,
глухих могил не выворотит камни.

Бушует по полям дивертисмент,
взрывая тишину букетом алым.
Расстроен благородный инструмент
сопротивлением материалу.

И, яро препарируя печаль,
до крови натянув стальную сбрую,
он давит исступлённо на педаль
врезаясь насмерть в стену звуковую! 


*   *   *

Сентябрь под утро к прозрачным конвертам окон, – 
когда незнакомая крутит на пальце локон, – 
гашенные ветром кленовые марки лепит.
И времени слышен со стен механический лепет.

Неровные строчки – на бланке безоблачном рамы – 
летящей во след остальным на юга телеграммы, 
роняющей пух запятых и курлы восклицаний – 
хрусталик, омытый слезой, различает. И ранний

прохожий хрустит каблуком по сверкающим льдинкам,
и зеркалу мнится представить себя фотоснимком,
и каждый непрожитый день ровно на день дороже,
и хочется думать о смерти до сладостной дрожи!..

Алоэ, раскинувшись, щупальцем трогает стекла.
Прозрачная рыбка в надтреснутой банке промокла.
Колонна свечи утверждает собой площадь блюдца.
Уходит хозяин, но вещи его остаются. 


ВЕЧЕР НА ДАЧЕ (1913 г.)

Ощерилось в гостиной фортепьяно,
и мечется расфраченный тапёр:
он, вывернув суставы, тычет рьяно
в невидимый, но слышимый простор.

То мертвецы взывают на погосте,
то бабочку обманчиво привлек
огонь лампады. Неизбежны гости.
И жарко дышит в ноги камелек.

Я в сумраке слонялся коридора,
где пахло детством, медом, резедой.
Все получалось весело и споро.
Я был влюбленный, страстный, молодой! 

Не видел я, как медленно выносят
меня с полей сражений. Потому
так клавиши выламывает Моцарт,
бросая их без счета в темноту. 


*   *   *
                                                       O rus!
                                                               Horatius 

Там и зима, где до самых бровей занесло.
Перерастая под старость в сплошные ресницы,
дерево, прелым дохнув, раскрывает дупло,
воздух морозный глотая озябнувшей птицей.
Много всего, чем лежит на поверхности снег,
ходким товаром отсутствия признаков нажит:
карим, сонливо следящим из ракушки век,
остовом вмерзшей по пояс заброшенной баржи.
Тянет в лукошке цигарку назвавшийся груздь.
Самое время примерить на плечи двустволку:
выказать удаль, версту одолев еле, – пусть
рыжая шапка юлит, в рукавицах пусть колко!..
Удочка изредка клюнет себя в полынье,
теплой рукой рыбака до улова обжита.
Все пребывает в безгрешном своем естестве.
Сыпет крупа через самое мелкое сито.

…За голубою подкладкой – начищенный руб.
Весла тоскуют по масляным шейкам уключин.
К стенке в углу отвернулся заросший тулуп,
долгой прогулкой и дымом табачным измучен. 
Капля, упавшая с цинковым грохотом «таз».
Можно о чем-нибудь думать, но лучше не надо.
Если еще ощущаешь «как будто сейчас»,
значит, что этого не было вовсе. Отрадно.
Скука. Сообщники многих ненужных вещей,
ходики щурятся с плохо скрываемым чувством  
мести, размеренно цокая: «гнать-всех-взашей».
Прошлого нет, да и в будущем, кажется, пусто.
Этим и перебивается, видно, судьба:
детством, огарком, отчаяньем, мелкою сошкой.
Хлопнуть в ладоши – но некому вспомнить тебя,
чтобы шепнуть: «Ничего. Это все понарошку…»
 

*   *   *

Частным образом вторгнуться в чью-нибудь жизнь,
заболеть, умереть, остаться в памяти,
чтоб порой извлекаться кем-нибудь из – 
строчкой черной на сером пергаменте.

Продолжаться в детях, внуках и др.,
наблюдая себя, распыленного:
как оттуда – сквозь бреши озоновых дыр, – 
так и здесь, но – глазами влюбленного.

Этим тщанием каждый, наверное, схож
лишь с растениями. А тем временем
на разбитой машинке выстукивал дождь
указательным пальцем: «з-а-б-в-е-н-и-е...»

Prosodia.ru — некоммерческий просветительский проект. Если вам нравится то, что мы делаем, поддержите нас пожертвованием. Все собранные средства идут на создание интересного и актуального контента о поэзии.

Поддержите нас

Читать по теме:

#Лучшее #Русский поэтический канон
Александр Иванников. Блажен, кто рано обнищал

День рождения ростовского поэта Александра Иванникова (1955–2013) Prosodia отмечает подборкой его стихотворений, иллюстрирующих один из главных приемов поэта – переакцентуацию старых клише.

#Новые стихи #Современная поэзия
Владимир Берязев. Восторг погруженья в зияющий зев

Prosodia публикует новые стихи новосибирского поэта Владимира Берязева — в них всякий раз заново разыгрываются отношения человека со всем миропорядком сразу.