Владимир Козлов. Остывший чай изгнанья

          По информации пограничного управления ФСБ по Ростовской   области, за прошедшие сутки границу России пересекли  более 14,5 тыс. вынужденных переселенцев из Украины.

                                                                         Из новостей 6 апреля 2022

          Геолокация: таможенный пост МАПП Весело-Воскресенка,   Ростовская область

Всего семьдесят вёрст за семь дней,
и два дня двести метров стоять.
Как ходили мы по земле, по ней,
как сто дней назад, не гулять.
Дети, поскольку хотят есть,
спят в немыслимых позах, хоть так.
Чугун-голова и в глазах резь.
Зуд и голод сильнее, чем страх.
      Отупенье от страха, его предел
      был все же раньше, теперь
      от нечего делать с фрагментами тел
      фото листать, отчуждение от потерь,
      всяких потерь, чёрные стены вот,
      это мой дом, выгоревшие изнутри,
      где-то тут был велосипед, кот,
      он убежал или там, посмотри?
Я не сплю - лишь закрываю глаза.
А потом открываю и снова не сплю.
Благодарить бы бога, что я уже за
пределами, но не благодарю.
Все, что я видел, мне не
рекомендуют ввозить с собой,
это не нужно в этой стране,
потому что очень нужно в другой.
      На нейтральной зоне движенья нет.
      Нейтральная зона битком.
      Там кто этот покинул свет,
      но ещё не принят на том.
      Бесконечный, не ощутимый почти
      путь между двумя КПП
      в виде стояния на пути
      в побитой нежизнью толпе.
Надо вылезти из автобуса сил.
Говорят, подходил волонтёр,
про горячее говорил,
от головы только чай и топор.
Хорошо хоть, что ветер свеж,
то б я дал новой стране угля,
потому что я не менял одеж
с двадцать пятого февраля.
      У волонтёра есть телефон
      с симкой другой страны.
      Первый звонок - это страшный сон
      после слов «Да живые мы».
      Кто приехал последнее отдавать,
      кто приехал симками торговать,
      кто приехал отдать себе долг,
      чтоб голос внутри приумолк.
Ты выносишь поднос с едой,
и они все идут на тебя,
будто нечто ведет их в бой
менее человечное, чем судьба.
В верхней одежде, не в силах унять
дрожь протянутых не своих
рук, равно как неспособный стоять,
в очереди, ибо несмирен, нетих.
      Всего один выстрел в многоквартирный дом -
      и нет двух квартир, двух семей...
      Ужас ещё не дошёл, и он
      лучше бы не доходил.
      Чай хорош, если помнить, что
      пили в подвале, в пути.
      Если бы всё не стало ничто,
      не было б благодарности.
Лица добрые-добрые - оттого
что все это кончится через час,
смену подхватит кто-то другой,
разливать остывший горячий чай,
перемещаться с подносом туда-сюда,
чистый и состоятельный человек
причащается неквалифицированного труда,
обслуживая бездомных, калек.
      Как много для счастья вынь да положь
      было нужно, я был неправ.
      Теперь, когда чешутся ложь и вошь,
      когда нет ни жилища, ни прав,
      когда на вопрос лучше не отвечай
      и о будущем промолчи,
      я пью этот сладкий горячий чай
      и счастлив почти, почти.
Раз имел детей, значит был не готов,
раз мне жалко тебя, нет сил,
значит не очень-то верилось в путь Христов,
только раз я в жизни просил –
автоматчика, чтоб подождал,
я все сделаю, он же мал,
«Что, хочешь жить?» - выдавила борода,
и так стало стыдно, что да.
      Помнится вкус ствола на зубах,
      что мы были готовы в рабы.
      Нам не гречку и не с похлебкой бак -
      обещали селить в гробы.
      А у них тут разметка и фонари
      вдоль дороги, ведущей в тупик.
      А у них тут процессы внутри,
      кабинет никогда не спит.
Что сказать о нежизни? снаряды летят,
не спрашивая у солдат,
весь ли там положить ряд
или избранных наугад.
И осколки не очень высокоточны,
и взрывная волна полёт
продолжает, рвёт нервы страны,
выгоняет на холод народ.
      Наши власти своих врагов
      любят больше, чем нас.
      Стоит начать с трусов и носков
      новую жизнь сейчас.
      Вроде стране моей надо сломить хребет.
      Я не знаю, зачем приходить в себя.
      Я всего и хотела-то счастья себе
      и чтоб полная, с кошкой, семья.
Нет, величие замысла не дошло,
но доходит вина, вина,
я же знал, что спектакль грошов,
научился не видеть говна.
А теперь, когда сам оно,
у меня есть намеренье жить,
пригубить когда-то вино,
в чьи-то ножны свой меч вложить.
      Я ответственен за геноцид, нацизм,
      за то, что у авторитетов двоих
      перетереть не сложилось за жизнь,
      за мою, например, остальных.
      Как же тут отличать своих?
      По добрым глазам? Это шанс
      слабым не просто надеяться, а
      ожидать для себя всего.
Чтобы я выбрало вертикаль -
не уговорами, а свинцом.
Вместо учебника выбран шквал,
потому что в учебнике не о том.
Не подсказывайте! Я – сам! -
и пугается волонтёр,
что он что-то не то сказал, -
только сам я уже не допёр.
      Я-то знаю, что я таких,
      каким предстаю сейчас,
      отставлял в неизменных зонах слепых –
      слишком грустно их замечать.
      А я не привык слишком долго грустить,
      и теперь все, что должен, грущу.
      Мертвые, постарайтесь простить,
      что только и смог, что прикрыть
      ветошью, я еще вас навещу.
Обыватели не отмечены на
картах с обеих сторон,
потому взрывная волна
максимальный несёт им урон.
Только мы непривычны бежать,
и бежим все равно, что ползем,
а остановимся и приступим рожать,
чтоб быстрее вернуть чернозем.
      А военные мирным опять
      наваляли не сесть, ни встать.
      За унижения годы достойная месть,
      когда не боялся никто их здесь.
      Молодцы, доказали вояки, что
      и былинка всех нас перебьёт.
      Кто б тут не важничал, но никто
      не контролирует бесов с дубьём.
Говорят, привыкает душа
к преступленьям для общих благ,
благоговеет якобы, чуть дыша,
государственный видя масштаб.
Поскорей бы открылось уже.
А пока лишь горячий чай
растекается по душе,
чтобы снова была горяча.
      Впереди большая страна,
      между тюрьмой и сумой
      лучший выбор все же сума;
      это всё, говорят, не со мной.
      Однообразие исков к судьбе,
      неисключительность ранних седин
      сообщают, что я в толпе
      был потерян, но не один.