Юлия Долгановских. Святых выносили, они возвращались назад

Чем это интересно

Поэтика Юлии Долгановских эволюционирует в сторону завораживающей парадоксальности. Остранение слишком человеческой драматургии, к которой где-то в глубине Юлия склонна, происходит и на уровне нелинейной логики развития образа и через подмену действующих лиц самыми неожиданными другими – в основном, ангелами и насекомыми. А на уровне сюжетики как бы постоянно разыгрывается драма, в которой человек ищет такого Бога, с которым из мира что-либо получилось, — но «то ли жизнь не даёт то ли смерть не берёт». И на этом фоне неожиданные сопряжения оказываются главным событием, полностью преображая ткань трагической повседневности.

Справка об авторе

Родилась в 1975 году в Свердловске. Окончила Уральскую академию государственной службы и Уральский государственный университет им. А. М. Горького. Автор трех книг стихотворений – «Латынь, латунь и катехизис» (2016), «Обречённые» (2019), «Иллюзия обратного вращения» (2025). Стихи публиковались в журналах «Урал», «Нева», «Prosodia», «Кольцо А», «Белый ворон», «Южное сияние», «Новая реальность», «Казань», «Литературный Иерусалим», альманахах «Паровозъ», «Вещество», Антологии современной уральской поэзии (т.4.), «Литературной газете», интернет-издании «45 параллель», «Сетевая словесность», «Фабрика литературы», «Формаслов», «Точка зрения» и проч. Предыдущая подборка в Prosodia вышла в 2022 году. Живёт в Екатеринбурге.

***

как будто рождественский ужин,
рот в яблоках крепко зашит,
и ангел, внушающий ужас,
никак его не внушит

в себя завернётся как в шарик
стекла золочёного — в нём
по кругу летит, завершая
полёт благодатным огнём

шар, лопнувший надвое, брызнет
изнанкой простого стекла —
прозрачной, как крылышко, жизни,
тарелкой по краю стола

***

Хоть святых выносили, они возвращались назад,
разбредались по стенам в лучах оседающей пыли.
Из травы поднимался зелёный солдат,
вырастал, и надкрылья его говорили,
стрекотали одно об другое крыла,
чтоб любимая бросить его не могла.

По мучнистой росе проплывали войска,
увязали по самые дыхальца в пепелице,
здесь сказать бы — на волоске, но волоска
не касались их инопланетные лица,
только жвалы терзали впереди опадающих мертвецов —
и певцов, и отцов, и других храбрецов — 

с громким хрустом. Христосуясь, ждали приплод,
яйцеклад разбивали, но, господи, было так пусто,
словно солнце навыворот, наоборот,
поднималась над кожей хитиновой пустула,
рассыхалась как рама в положенный час,
в оголённом окне отражая не нас.

***

на смятый фильм ложился звук
свет плавился и капал на пол
герой второстепенных мух
подрезав крылья тихо плакал

и спящих титров нервный рык
вдоль позвоночника ледащий
раскатывал как бы старик
как бы второстепенно спящий

он спал надмирный видел сон
в не бывшем никогда культуры
дому медовый слышал звон
и запах острый политуры

иглой входил через ушко
наоборот не получалось
затянутая узелком
под третьим шейным позвонком
вторая серия качалась

***

ангел с ангелом на шее
со звездой на рукаве
шелестит он еле-еле
то травой то по траве

он вощёная бумага
он конечно это я
восковая амальгама
бывший свет небытия

заострённым пальцем нежным
изнутри толкая в мир
кто движением небрежным
процарапал глаз пунктир

и глядит оттуда строго
жизнью жизнь мою поправ
иль не я исчадье бога
придорожный кенотаф

***

Текст начинается с конца,
но не кончается с начала,
чтоб форму ржавого кольца
любая форма принимала,

чтоб мелкосетчатый садок,
водой наполовину полон,
убил всё то, что выше строк,
и спас, что тяжелей глагола,

и, распластавшись на песке,
лишённый всякого улова,
ловил плывущий вдалеке,
в зеркально чистом озерке,
пузырь непойманного слова.

***

 — Потом, потом, всё потом, —
отмахнулся вылетангел
и скрылся за демаркационной линией.
Пролетангел вовсе не услышал моего вопроса.
Прилетангел, как обычно, задерживался.

Выпивангел смахнул со стола гнилое яблоко,
жвалы его заскрежетали,
в фасеточных глазах стояли слёзы.
— Ангелы не летают, — сказал он.

И я никуда не полетел.

***

что за бред неуклонный
несклоняемый бред
я вернулся в тот гоголь которого нет
с головою отставшей от тела то вбок
то с рассохшейся крышкою поперёк

хоть шаром покати литургический сон
с горя кубарем кубиком с хлебом-вином
подворачивая белокрылый бочок
замолкает и всё навигатор-волчок

и какой-то неведомый чаятель
крутит влево тепла выключатель
а какой-то дверной попечитель
вправо крутит увеличитель

***

Мужчина танцует во славу бога,

Мужчина танцует во славу бога,
женщина держит над головой макет
церкви, придуманной им, понемногу
перебирает в уме обед.

Это на выброс, а то — на варенье,
То — на враньё, это в миску и в конуру,
собака посмотрит глазами верными,
криво губой подёргивая. — Заору, —

женщина вздрагивает, слабеет ногами,
струйка холодная по спине,
но поднимает церковь над нами,
но разбивает церковь над нами,
и молчит, прислонившись к последней стене.

***

и освободили мы нашу машину от гвоздей
от досок
и решили поставить её на колёса
на четыре чёртовых колеса
упирающихся в небеса

и посадили мы в машину самого справедливого бога
поднажали вытолкали её на дорогу
и бросились под

как кричали любимые наши в шатких кабинках колёс
так что всю половину выживших нас довели до слёз

мы тогда посадили в машину самого доброго бога
он уверенно взялся за руль он сменил дорогу
мы бросились под

так и едем теперь то низко а то высоко
переломаны спины и руки а голове легко
нам любимые что-то кричат сквозь стекло
то темно то светло то темно то светло

то ли рифма пропала к извечному "под"
то ли жизнь не даёт то ли смерть не берёт