Алексей Прийма: всемирный голод по талантам и святым

когда эта бледная бестия раздевалась, скуля,

и водила сосками,

как биноклем под колпачками,

или нет –

…и снимала лифчик,

как чехол с двуствольного карабина,

или нет –

…и шатала штормовою грудью,

как пузырями у мыльницы,

или нет –

…и стыдливо сдирала с себя лишнюю кожу,

джинсы вешала на торшер,

а потом

            с хохотинкой в голосе

предлагала для поцелуев шелковистые ягодицы –

какие пьяные слова

шатались

по тупикам моих разрушенных окраин!

какие нелепинки окалывали язык!

– а городишко

опять был татуирован неоном,

словно души плевками,

и у матери-героини снова был недород,

а громкоговорители

по-прежнему походили на урны, перевёрнутые набок,

и всемирный голод по талантам и святым

замалчивался,

как и раньше…

 

НУ, А МЕНЯ ДУШИЛИ ОБРАЗЫ

«не надо» – смутно шелестела эта бледная

и по щеке вела,

всплёскивала спросонок,

на потёртый коврик оседая, как пена в гальку

было в ней

столько гомона и детской пустоты,

столько накопилось кремов и тюбиков от помады,

что даже тень её,

брошенная в смятении на пол и там забытая

(так плащи роняют)

помаргивала буковками реклам парфюмерной фирмы –

тоже татуировка…

«не надо»

я курил шестую сигарету

«не надо»

я слагал –

                 в морозное ненастье

                 как петли у дверей

                 поскрипывают снасти

                 прозрачных январей –

                                               кап?

поверху шли чужие помыслы,

облетали косяки диалогов

– или это уже было? –

они шопотали андреевским флагом

на табачных мачтах моих дымков –

…там, в углу

                 …всхлипывал

                                   …вентилятор

а я подпаливал

седьмую сигарету

И МЕНЯ ДУШИЛИ ОБРАЗЫ

(лето 1970)

Чем это интересно

Впервые этюды были опубликованы  в ноябре 2022 года ростовским писателем Олегом Лукьянченко, другом Алексея. Прийма и Лукьянченко вместе учились на филфаке Ростовского университета, вместе (плюс группа товарищей) выпускали филфаковский самиздат «Одуванчик» - под редакцией однокурсника Сергея Чупринина, ныне главного редактора журнала «Знамя».

«Этюды» писались летом 1970-го во время студенческих армейских сборов, которые проводились во Владикавказе.

Стихотворение характерно для Приймы: эротика, эпатаж, «поиск новых форм». Все должно быть ярко и громко. Как тогда любили писать критики, «каждая строчка бьет наотмашь»

Надо мной — марсЬянские тарелки…
Подо мной — продолговатые мячи.
«Тихую поэзию» — к стенке!
Пусть она хоть там закричит.

Помимо очевидных ориентиров Приймы (ранний Маяковский, Вознесенский) в «этюдах» можно услышать отголоски американской психоделии. Само название - «Оранжевый генерал» - явно из Калифорнии. Кстати, далее в «Этюдах» упомянуты «билеты на кровь, пот и слезы» (Blood, Sweat & Tears – популярная в конце 60-х группа из Нью-Йорка, пионеры джаз-рока – Prosodia).

Сын ведушего шолоховеда страны Алексей Константинович Прийма дебютировал еще в школьные годы – в «Комсомольской правде». Потом были ростовский «Комсомолец», «Вечерний Ростов», университетская «За советскую науку».

Окончив университет, Алексей Константинович перебрался в Москву, стал аспирантом, штатным сотрудником «Литературной газеты».

Молодого поэта и критика заметил Андрей Вознесенский: «Вернемся к мукам молодой музы. Свои интонации у А. Еременко, О. Хлебникова, В. Ширали, А. Чернова, Е. Шварца. А. Прийма задорно выдумал новый знак — восклицательную запятую».

Статья в «Литературной газете» называлась «Муки музы». 1976 год. Вознесенский писал о том, как много молодых имен в поэзии и как непросто новым поэтам пробиться к читателю.

Статья произвела впечатление на издателей. Прийму стали публиковать  –   «Знамени», «Новом мире»... Казалось, вот-вот свершится мечта поэта.

Я сбудусь
может быть кольцо
тайфуна скрутит вас в ту полночь
когда надежды нет на помощь
но вдруг как шлюпка или поручнь
вам явится моё лицо
я сбудусь.

1968

В 1996 году Алексей вспоминал (книга «Мир наизнанку»): «Был я тогда начинающим литератором, молодым писателем из числа тех, кого называли перспективными. Я неплохо печатался — в том числе в престижных «толстых» литературных ежемесячниках: в «Знамени», «Новом мире», «Октябре»... Вокруг моих публикаций, к величайшей радости их автора, шли бурные — я нисколько не преувеличиваю — литературно-критические дебаты. Один критик тогда тонко подметил: «...об А. Прийме уже написано едва ли не больше «критических строк», чем им самим опубликовано строк авторских».

Медленно, но верно я входил в моду. О моем литературном творчестве говорили все больше и больше.

Мне было настойчиво порекомендовано поскорее вступить в Союз писателей СССР, и я подал туда заявление о приеме... В двух московских издательствах уже стояли в планах выпуска две мои книги... Литературная критика продолжала вести споры вокруг моих журнальных публикаций. В тех спорах меня именовали «крутым авангардистом», «заметной новой фигурой на литературном небосклоне», «молодым литератором, не желающим шагать в ногу со всеми»...

Все в моей жизни, в профессиональной карьере складывалось вроде бы более чем хорошо. И не было, казалось бы, никаких поводов для беспокойства.

А между тем над головой «заметной новой фигуры» сгущались тучи. Молодой и вечно взъерошенный «авангардист», «не желающий шагать в ногу со всеми», был — как я теперь, задним умом, понимаю — неуместной, «лишней» фигурой в советской литературе той поры. Он был вечным вызовом тем, кто, напротив, дружно шагал в ногу, следуя руководящим указаниям Коммунистической партии. А таких в литературе было тогда большинство. Хуже того, «авангардист» служил дурным примером для других начинающих литераторов, «оказывал плохое влияние на них». Наглеца следовало приструнить.

И вот разразилась катастрофа. На Всесоюзном совещании молодых писателей выступил первый секретарь ЦК ВЛКСМ Б. Н. Пастухов. Тронная речь комсомольского вождя называлась так — «Созидательная деятельность Коммунистической партии и советского народа — источник творческого вдохновения молодых писателей». Уже в названии речи, похожем на фельдфебельский окрик, давалась нам, молодым литераторам, внятная установка, на что конкретно мы должны, взяв под козырек, ориентироваться и о чем дозволяется нам чирикать…

Завершая доклад, гражданин Пастухов вылил обильный ушат помоев на голову гражданина Алексея Приймы, начинающего литератора. Партийный ушат дерьма был одновременно недвусмысленным партийным приказом; все в зале мгновенно сообразили это. С высокой партийной трибуны строгим коммунистическим пальчиком указывался «мальчик для битья», назывался по имени объект, на который официально объявлялась охота.

Желающих выслужиться перед высоким начальством сыскалось немало, особенно среди молодых литераторов, и — началась потеха!

Мои книги немедленно вылетели из издательских планов. О приеме меня в Союз писателей СССР никто больше даже не заикался. В редакциях журналов, где я раньше печатался, смотрели отныне на меня как на пустое место.
В мгновение ока я стал изгоем…

Меня величали не иначе как «нашим доморощенным модернистом». Оказывается, я был «человеком прозападной ориентации, лишенным национальных корней». Сообщалось, что мое творчество зиждется на «эстетическом эгоцентризме». Указывалось, что «литературная линия А. Приймы проходит по координатам дурного вкуса и творческой несостоятельности».


В 1983 и 1984 годах критики Сергей Чупринин и Святослав Педенко попытались было вернуть Алексея к поэтической жизни, но не получилось.

Олег Лукьянченко писал: «И все же Алексей не оставлял попыток издать первую книжку. Одну из таких попыток мы предприняли вместе в середине 1980-х, в бытность мою редактором Ростиздата. Рукопись «второго п. л.» прошла через рогатки так называемого редсовета, куда входило немало мракобесных персон. Очень может быть, что они старались угодить сановному отцу Алексея, видному куратору Шолохова и одному из столпов областной писательской организации Константину Ивановичу Прийме. Казалось, теперь-то уж дело на мази. Но тут – не всякий поверит! – в процесс вмешался сам Константин Иванович… И категорически запретил издавать крамольные вирши подрывающего основы сына-бунтаря».

По словам самого Алексея Приймы, «.. я молча пошел туда, куда послали. А что, скажите на милость, оставалось мне делать?» А пошел Алексей к «марсЬянским тарелкам» и другим аномальным явлениям.

Иногда Прийма вспоминал о своем поэтическом прошлом. Так в книге 1997 года «НЛО! Очевидцы неопознанного» есть Приложение №1. «Автоматическое письмо». Автор сообщает, что 5 декабря 1995 года, «строго в полнолуние» к нему из будущего явился Алексей Прийма и рукою Приймы-95 записал 14 стихотворений.

Вот финал последнего стихотворения.

В жизни суетной до слез,
в этой небессрочной,
знаю, ходят в полный рост
только одиночки
.
Не дыша. По траве.
Предтечи. И блаженные.
А душа - по тропе
головокружения...

Я - один. Я все могу.
Кто не смог, прощайте.
Я в последний раз живу.
К черту. Не мешайте.


Алексей Прийма написал 14 книг о НЛО и духах умерших: «Встречи с Нелюдьми», «Внеземляне идут», «Пришельцы ниоткуда» и т.д. «Жутковатые истории про встречи с непонятной всей этой чертовщиной стали заполнять страницы моего рабочего блокнота», - вспоминал Алексей.

Последняя книга про «чертовщину» датирована 2003 годом, последняя авторская (машинописная) подборка стихотворений относится к 2013-му. Чем занимался Алексей в 2000-е – неизвестно. В Википедии нет страницы «Алексей Прийма». Во всех статьях даты жизни поэта обозначены сточностью до года - 1948-2019. Олег Лукьянченко (буквально вчера) уточнил – 03.03.1948 – 01.09.2019. Документально эти цифры не подтверждены.