Альфред Теннисон: подвиг Годивы

Годива

Я поджидал поезда в Ковентри
И на мосту стоял с толпой народа,
На три высоких, древних башни глядя;
И старое преданье городское
Мне вспомнилось…

Не мы одни – позднейший
Посев времен, новейшей эры люди,
Что мчимся вдаль, пути не замечая,
И прошлое хулим и громко спорим
О лжи и правде, о добре и зле, –
Не мы одни любить народ умели
И скорбь его душою понимать.
Не так, как мы (тому теперь десятый
Минует век), не так, как мы, народу
Не словом, делом помогла Годива,
Супруга графа грозного, что правил
Всевластно в Ковентри. Когда свой город
Он податью тяжелой обложил,
И матери сошлись толпами к замку,
Неся детей, и плакались: «Коль подать
Заплатим – все мы с голоду помрем!» –
Она пошла к супругу. Он один
Шагал по зале средь собачьей стаи;
На пядь вперед торчала борода,
И на локоть торчали сзади космы.
Про общий плач Годива рассказала,
И мужа умоляла: «Если подать
Они заплатят – с голоду умрут!»
Он странно на нее глаза уставил
И молвил: «Полноте! Вы не дадите
Мизинца уколоть за эту сволочь!» –
«Я умереть готова!» – возразила
Ему Годива. Он захохотал;
Петром и Павлом клялся, что не верит;
Потом по бриллиантовой сережке
Ей щелкнул и сказал: «Cлова! слова!» –
«Скажите, чем, – промолвила она, –
Мне доказать? Потребуйте любого!»
И сердцем жестким, как рука Исава,
Граф испытанье выдумал… «Ступайте
На лошади по городу нагая –
И отменю!» Насмешливо кивнул
Он головой и ровными шагами
Пошел, с собой собачью стаю клича.

Когда одна осталася Годива,
В ней мысли, словно бешеные вихри,
Кружились и боролися друг с другом,
Пока не победило состраданье.
Она отправила герольда в город,
Чтоб с трубным звуком всем он возвестил,
Что граф назначил тяжкое условье,
Но что она спасти народ решилась.
«Они меня все любят, – говорила, –
Так пусть до полдня ни одна нога
Не ступит, ни один не взглянет глаз
На улицу, когда я ехать буду;
Пусть посидят покамест дома все,
Затворят двери и закроют окна».

Потом пошла она в свою светлицу
И пряжку пояса с двумя орлами,
Подарок злого лорда своего,
Там расстегнула. Но у ней стеснилось
Дыханье, и замедлилась она,
Как медлит в белой тучке летний месяц.
Опомнившись, тряхнула головой,
И до колен рассыпались волнами
Ее густые волосы. Поспешно
Она одежду сбросила и стала
Украдкою по лестнице спускаться.
Как луч дневной между колонн скользит,
Так и Годива кралась от колонны
К колонне, и в воротах очутилась.
Тут конь ее стоял уж наготове,
Весь в пурпуре и в золотых гербах.

И на коне поехала Годива,
Одета целомудрием. Казалось,
Вокруг нее весь воздух притаился,
И ветерок едва дышал от страха,
И щурились исподтишка, лукаво
На желобах с широкой пастью рожи.
Дворняжка где-то тявкнула, и щеки
Годивы вспыхнули. Шаги коня
Ее кидали и в озноб и в трепет.
Казалось ей, что все в щелях коварных
Глухие стены, что затем теснятся
Над головой у ней шпили домов,
Чтоб на нее взглянуть из любопытства.
Но ехала и ехала Годива,
Пока пред ней в готические арки
Градской стены не показалось поле,
Сияя белым цветом бузины.

Тогда она поехала назад,
Одета целомудрием. В то время
Один несчастный, никогда не знавший
Биенья благодарности в груди
И бранному присловью давший имя,
Дыру в закрытом ставне пробуравил
И, весь дрожа, лицом к нему припал;
Но не успел желанья утолить,
Как у него глаза оделись мраком –
И вытекли. Так сила дел благих
Сражает злые чувства. Ничего
Не ведая, проехала Годива –
И с сотни башен разом сотней медных
Звенящих языков бесстыдный полдень
Весь город огласил. Она поспешно
Вошла в свою светлицу и надела
Там мантию и графскую корону,
И к мужу вышла, и с народа подать
Сняла, и в памяти людской навеки
Оставила свое святое имя.

(1840; пер. М. Михайлова)

Чем это интересно

Стихотворение Альфреда Теннисона написано в 1840 году и подробно повествует о событиях, происходивших ровно тысячу лет назад – 10 июля 1040 года.

В истории можно выделить несколько ключевых моментов:

– Народ страдает под гнетом непосильных налогов;
– Леди Годиве жалко народ;
– Леди просит жестокого супруга отменить налоги;
– Жестокий супруг не верит в искренность чувств Годивы и назначает испытание – проехать голой по городу;
– Годива колеблется, но сострадание побеждает, и она принимает условия мужа;
– Годива ставит перед горожанами условие: не смотреть на нее, когда она будет ехать по городу;
– Находится горожанин, который нарушает это условие;
– Горожанин наказан высшими силами: он ослеп;
– Налоги отменены, Годива навеки осталась в памяти народа.

Было ли это все на самом деле – вопрос. Скорее всего, нет. История стала достоянием гласности спустя 150 лет, когда ни подтвердить, ни опровергнуть ее уже никто не мог. Некий монах упомянул случай в своей хронике: он осуждал нравы, царившие в Ковентри.

Точно можно сказать, что никакого подсматривающего горожанина не было. В 1586 году совет Ковентри заказал фламандскому художнику Адаму ван Ноорту изобразить эпизод легенды на картине. На ней изображён Леофрик, смотрящий на свою жену из окна (в правом верхнем углу, надо полагать).



Картину представили горожанам без комментариев. Жители Ковентри подумали, что в окне они видят неизвестного, подсматривающего за леди. Ему даже придумали имя – Том, Том Подглядывающий (через некоторое время английское слово «peeping» – «подглядывающий» – превратилось в фамилию персонажа). Прошло еще какое-то время – и легенда дополнилась важной деталью: увидев Годиву, Том ослеп. К XVII веку Том получает профессию: он портной.

В окончательном виде история понравилась горожанам, и в 1678 году они учредили ежегодный карнавал в честь леди Годивы. Он проводится и сегодня. К XIX веку карнавалы в Ковентри приобрели такую популярность, что количество зрителей могло превышать пятьдесят тысяч.

Понравилась история и деятелям культуры. И нравится до сих пор. Разве «Рассекающая волны» Ларса фон Триера не вариации истории Годивы?

История Леди Годивы – универсальная история. В зависимости от актуальной повестки дня (в политике или искусстве) можно сделать акцент на том или ином ее аспекте. У Мандельштама в стихотворении «С миром державным я был лишь ребячески связан»  на первый план выходит линия «Годива – Том Подглядывающий».

У Теннисона Годива уподоблена Христу. В статье «"Годива" А. Теннисона: английский национальный символ в восприятии викторианского поэта» Н.И. Соколова пишет :

«В интерпретации легенды Теннисон исходит из распространенного в викторианской литературе и искусстве принципа «типологического символизма», в соответствии с которым жизнь каждого человека уподоблялась жизни Христа, обнаруживались соответствия различных частей Священного Писания, выявлялась двойственная (материальная и духовная) сущность явлений, устанавливалась связь земного времени и вечности…. Его героиня, выражающая готовность умереть за людей, уподоблена Христу. Подобно Христу, она оказывается одинокой в своем подвиге (у Теннисона она едет через весь город без спутников).

Упоминание о низком простолюдине, low churl, пораженном слепотой за свое любопытство, подчеркивает сакральный смысл подвига Годивы, которой покровительствуют высшие силы. Когда героиня возвращается домой, часы ста башен бьют двенадцать раз (по христианской символике, число завершения). Она встречает графа в мантии (знак страстей Христа) и короне (знак победы над греховностью и смертью). Граф сдерживает слово, и Годива обретает бессмертную славу, And built herself an everlasing name)».

Первым на русский язык «Годиву» перевел Михаил Ларионович Михайлов (1829–1865): его перевод был опубликован в некрасовском «Современнике» (1859). Михайлов – видный деятель революционного подполья России, сторонник женской эмансипации: он одним из первых заговорил о политическом равноправии и избирательном праве для женщин.

Помимо слова в защиту женщины, в «Годиве» Теннисона Михайлов увидел черты народной поэзии: «По поводу того, как следует воссоздавать старые предания поэту нашего времени, нельзя не вспомнить прелестной легенды Теннисона о графине Годиве, легенды, которая считается классическим произведением в английской литературе. В ней такое полное отсутствие всяких искусственных приемов, такая естественная последовательность рассказа, что, и переведенная в прозе, она почти не утрачивает своей удивительной красоты и грации. Это большая похвала, потому что только произведения народной поэзии выдерживают такое испытание».

В 1869 году «Годиву» на русский язык перевел поэт-сатирик и переводчик Дмитрий Дмитриевич Минаев (1835–1889). Демократ по убеждениям, Минаев приблизил Теннисона к народу.

Если у Михайлова

Не мы одни – позднейший
Посев времен, новейшей эры люди,
Что мчимся вдаль, пути не замечая,
И прошлое хулим и громко спорим
О лжи и правде, о добре и зле…

...то Минаев пишет проще:

Не мы одни, мы, дети поздних лет,
Готовые смеяться над прошедшим
И толковать о правде и неправде…

У Михайлова:

Один несчастный, никогда не знавший
Биенья благодарности в груди
И бранному присловью давший имя,
Дыру в закрытом ставне пробуравил
И, весь дрожа, лицом к нему припал;
Но не успел желанья утолить,
Как у него глаза оделись мраком –
И вытекли. Так сила дел благих
Сражает злые чувства.

Минаев ближе к народу, который может не понять, что значит «глаза оделись мраком»; «лишился зрения» – понятнее:

Один нашёлся только негодяй,
Который, просверливши щель в окошке,
Взглянул и в ту ж минуту навсегда
Лишился зренья.

В 1909 году за «Годиву» взялся Иван Бунин. Автор, в соответствии с настроениями Серебряного века, описал некий эпизод истории борьбы Добра со Злом - в нескольких случаях эти слова написаны с большой буквы, а есть еще Посев Времен, Былое, Состраданье…

Если у Минаева и Михайлова зрения лишается негодяй или несчастный, то у Бунина – «некто»:

Был некто,
Чья низость в этот день дала начало
Пословице: он сделал в ставне щелку
И уж хотел, весь трепеща, прильнуть к ней,
Как у него глаза оделись мраком
И вытекли, – да торжествует вечно
Добро над злом.

Бунин добавил красок в перевод Михайлова (очевидно, что он взят за основу), но лишил их примет земного. Его героиня не «лишь только целомудрием одета», как у предшественников, она «как Ева, как гений целомудрия». И, кстати, этот «некто», даже если бы не был ослеплен, не увидел бы красот Годивы. У Бунина тело героини скрыла «почти до пят волна волос тяжелых». У Михайлова – волосы «до колен рассыпались волнами», у «простецкого» Минаева – «вкруг пояса рассыпалась коса».

Справка об авторе

Альфред Теннисон (1809–1892) родился в семье священника, по материнской линии вел свой род от французской королевской династии. Был любимым поэтом королевы Виктории, которая дала ему почётное звание поэта-лауреата и титул барона.

В 1828 году Теннисон поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета, но через два года в связи со смертью отца был вынужден уйти из университета, не окончив его. Тем не менее он успел получить золотую медаль за поэму, написанную на заданный Академией сюжет.

Теннисон всю жизнь интересовался политикой. Считал, что Британия может стать своеобразным посредником между людьми и Богом и способна установить в окружающем мире господство гуманистических, общечеловеческих ценностей.

В России Теннисон видел «империю зла», был автором целого ряда «антироссийских» стихотворений. Теннисон осуждал подавление Россией двух польских восстаний – 1831 и 1863–1864 годов. Говорил о России как о стране, где «никто не может защитить интересы бедных», где разрушен интеллект, утрачены свободы, где вся система правления зиждется на разжигании этнических конфликтов с казаками, поляками.

В конце 1870-х он заявил: «Я ненавидел Россию с самого своего рождения и буду ненавидеть ее, пока не умру».

Таким образом, сам факт появления переводов Михайлова и Минаева был, в известном смысле, вызовом властям.

Как пишет переводчик Григорий Кружков (из книги «Я слышу голос, говорящий в ветре!» Жизнь и поэзия Альфреда Теннисона), «после революции, в "Стране большевиков", Теннисон за свои консервативные взгляды и "связь с британским империализмом", естественно, стал персоной non grata. Но одна его строка, заключительная строка "Улисса", – без имени автора – сделалась широко известной благодаря В. Каверину и его роману "Два капитана". Одна только строка, но зато какая:

Бороться и искать, найти и не сдаваться!»