Борис Поплавский: над нами флаги кричали

                  * * *

Мы пили яркие лимонады и над нами флаги кричали

И бранились морские птицы

Корабли наклонялись к полюсу

Полное солнце спало в феерическом театре

В пыли декораций где огромные замки наклонялись

Под неправдоподобными углами

В пустом и черном зале сидело старое счастье

в рваных ботинках

И курило огромные дешевые папиросы

Созерцая ядовитый огонь заката

В пыли кулис

А наверху плыли дирижабли

Люди кричали и пропадали

Дали молчали и появлялись

И уже шел дождь

Изнутри вовне, из прошлого в будущее

Унося в своей серой и мягкой руке

Последнюю доблесть моряков

(1934)

Чем это интересно

Исследователи традиционно отмечают, что в поэзии Бориса Поплавского переплетаются черты символизма, сюрреализма и дадаизма. Наиболее часто упоминаемая в этом контексте параллель – с творчеством «проклятых поэтов», в частности, с Артюром Рембо. В этом, безусловно, есть доля истины, однако поэзия Поплавского вряд ли укладывается в такие рамки.

В сборнике «Автоматические стихи» нашла свое воплощение техника автоматического письма, активно применявшаяся сюрреалистами. На первый взгляд стихотворения этой книги действительно представляют собой некий каталог впечатлений и образов. В то же время нельзя сказать, что Поплавский пользовался данной техникой последовательно: Александра Володина замечает, что «впоследствии он тщательно их [стихи из сборника. – К.Б.] редактировал, что противоречит самой идее бессознательного письма». Сам поэт, рассуждая об «Улиссе» Джеймса Джойса, также отдавал себе отчет в некоей парадоксальности автоматического письма: «Конечно, "Улисс" есть не только документ, а продукт огромного отбора и сложнейшей конструкции Но отнюдь не отбора и выдумывания мыслей, а отбора бесчисленных текстов-документов, написанных бесконтрольно».

Впрочем, не столь важно, играл ли Поплавский по правилам того или иного течения. Гораздо интереснее, как в «Автоматических стихах» – и в выбранном нами стихотворении – проявляются творческие принципы поэта.

Современники отмечали, что рассуждения Поплавского были, мягко говоря, сложны для понимания. Владислав Ходасевич вспоминает: «…все это было очень неясно, сбивчиво, а, главное, – совершенно противоречиво». Впрочем, общее представление Поплавского о сущности поэзии, о «механизмах» творчества можно обнаружить в его статьях и эссе. Некоторые тезисы «Заметок о поэзии» (1928) нашли отражение в поэтике «Автоматических стихов» – в частности, о динамичности процесса творения и о его стихийности: «…стихотворец, как во сне или припадке, бросается в свое стихотворение; в таком случае неведомо, что выйдет; и часто в произведении, в конце, получается неизмеримо большее, чем было в начале…и только тогда стихотворение есть откровение, и поэзия больше стихотворца». Соответственно, стихи как порождение «дионисического начала», по структуре похожи не на «твердые тела, например, статуи», а на «разноцветные жидкости».

Творчество Поплавского сопряжено с мистическим, иррациональным началом – именно сновидения в его трактовке приобретают особое значение для рождения чистой поэзии. В снах ничто не равно ничему, и это неравенство не дает стихам «застыть», лишиться своей текучести, изменчивости. Стихи Поплавского не превращаются в каталоги случайно рассеянных по тексту образов – напротив, из них складываются «некие "загадочные картины", в которых известное соединение образов и звуков чисто магически вызывало бы в читателе ощущение того, что предстояло» поэту.

Справка об авторе

Борис Юлианович Поплавский родился 6 июня 1903 года в Москве в семье музыкантов, выпускников Московской консерватории. Учился во Французском лицее Филиппа Неррийского. Поэт очень хорошо знал французский язык, читал книги на языке оригинала. Стихи начал писать довольно рано – во многом из-за влияния старшей сестры Натальи, выпустившей лишь один сборник – «Стихи зеленой дамы» (1917).

После Революции Поплавский вместе с отцом переезжает на юг России; в 1920 году они едут в Константинополь, а через год эмигрируют во Францию (Париж). Так, поэт станет одним из самых ярких представителей первой волны русской эмиграции.

Во Франции Поплавский поступает в Парижскую художественную академию, затем для дополнительных занятий живописью на какое-то время уезжает в Берлин. Там он знакомится с Андреем Белым и окончательно убеждается в том, что хочет посвятить свою жизнь литературе. Возвратившись в Париж, Поплавский слушает лекции в Сорбонне, становится завсегдатаем библиотеки (вспомним Артюра Рембо, проводившем часы в библиотечных залах), а также занимается боксом.

Первые публикации стихов Поплавского появились в эмигрантских журналах «Воля России», «Современные записки» (конец 1920-х годов). Поэт посещает кафе на Монпарнас, ставшие творческими центрами, общается с другими представителями русской эмиграции (к примеру, с Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским).

Первый и единственный прижизненный сборник Поплавского «Флаги» был издан в 1931 году. Он собрал довольно много рецензий, в основном – одобрительных. В частности, Георгий Иванов сравнивал стихи этого сборника с симфониями Андрея Белого и «Стихами о Прекрасной Даме» Александра Блока; о «Флагах» он написал следующее: «…стихи Поплавского есть проявление именно того, что единственно достойно называться поэзией, в неунизительном для человека смысле». Однако некоторые писатели по-настоящему оценили гений Поплавского лишь после его смерти. Владимир Набоков, по выходе «Флагов» написавший довольно резкую статью (она начиналась словами: «Редко, очень редко в стихах Поплавского сквозит поэзия»), впоследствии признал свою неправоту: «Я никогда не прощу себе той злобной рецензии».

Другие поэтические сборники (например, «Снежный час», «В венке из воска») были опубликованы в конце 1930-х годов, а главные романы писателя («Аполлон Безобразов», «Домой с небес») – лишь в начале 1990-х.

Борис Поплавский умер 9 октября 1935 года. Поэт вместе со своим знакомым принял смертельную дозу героина. Обстоятельства его смерти до конца не ясны: по одной из версий, это было самоубийство, по другой – несчастный случай. Поплавский похоронен в Париже, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.