Даниил Ратгауз: в нашей жизни краткой
6 июня 1937 года ушел из жизни Даниил Ратгауз. Prosоdia вспоминает поэта стихотворением о бренности человеческой жизни.

Привлекали тучку
Глубина морская,
И над морем небо
Без конца, без края.
И поплыла тучка
То по тверди звездной,
То над самым морем,
Над кипучей бездной.
Вдруг примчался ветер.
Жалобно рыдая, —
Испарилась тучка
Тихий дождь роняя.
Небеса и море
Были ей загадкой…
Так и мы, родная,
В нашей жизни краткой!
Если бы искусственному интеллекту поставили задачу написать «усредненное» стихотворение Даниила Максимовича, то оно выглядело бы примерно так:
Покрыта мглою безучастья
Скрижаль годов,
И глохнет зов: явись, о счастье! -
Напрасный зов!
Несмотря на то, что «тщетны и призрачны все упования… В сонме печальных житейских годин…», Ратгауз жаждал признания.
Он писал поэту Якову Полонскому: «Вот уже два года, как я пишу стихи - посылал их в некоторые журналы - их печатали. Я решительно не имею никакого
знакомого, мнением которого я мог бы дорожить и руководствоваться . Я решительно не знаю, есть ли У меня хоть капелька таланта?»
Поэзии выпускник юридического факультета Киевского университета полностью посвятил себя в 1888 году. Ему было двадцать. В 1893 году в Киеве вышел его первый сборник.
Римскому-Корсакову Ратгауз предлагал: "Многоуважаемый г-н профессор! Не имея удовольствия знать Вас лично, я, тем не менее, решаюсь обратиться к
Вам с нижеследующим предложением. Не желаете ли Вы иллюстрировать Вашей прелестной музыкой несколько моих стихотворений? Буду рад, если прилагаемые при сем вещицы Вам понравятся…" В следующем письме ему он продолжает: "Я буду бесконечно рад, если некоторые из песен моих Вам настолько понравятся, что Вы удостоите их Вашей прелестной музыки, и серия романсов Н. А.Римского-Корсакова на мои слова была бы мне высшей наградой за те муки и тернии, которыми усыпай путь каждого, обреченного на творчество".
Ратгауз просил историка литературы Семена Венгерова поместить о нем заметку в Критико-биографическом словаре. Текст заметки прилагался: "Стихотворения его выделяются из произведений других современных поэтов мелодичностью, искренностью, безыскусственностью… Поэзия его – поэзия неуловимых ощущений, тихой грусти и неги, и его более, чем кого-либо, можно назвать последователем Фета".
Даниил Максимович не упомянул еще одно свойство своих коротких «не вполне осмысленных стихотворений» (так поэт сам характеризовал свое творчество): многие из них годятся для романсов, так как в них есть «зацепки» (запоминающиеся строки).
Друг! помолись за меня,
Я за тебя уж молюсь.
Если можешь забыть, позабудь и не плачь:
Память губит покой, память - сердца палач.
Эти песни любви, что я где-то слыхал,
Но не знаю я, где и когда.
И так далее.
Большинство просьб молодого, мрачного, но энергичного поэта были удовлетворены.
Полонский: "Я грелся около Ваших стихотворений, как зябнущий около костра или у камина".
Петр Ильич Чайковский: «Я недостаточно компетентен в литературной области, чтобы решительным образом, в том или ином смысле рассеять тревожащие Вас сомнения. Но как музыкант, смотрящий на стихотворения Ваши с точки зрения большего или меньшего удобства быть положенными на музыку, — я должен отозваться самым одобрительным образом о симпатичных пьесах Ваших. Не могу в точности указать время, когда мне удастся написать музыку ко всем или к некоторым стихотворениям Вашим, — но могу положительно обещать, что в более или менее близком будущем напишу. Одно из них особенно напрашивается на музыку: «Мы сидели с тобой». Вообще я должен откровенно сказать, что весьма часто и много получая писем подобных Вашему (т. е. с приложением стихотворения для музыки), я едва ли не в первый раз имею возможность ответить с полной благодарностью и выражением искреннего сочувствия».
В последний год жизни Чайковский написал 6 романсов на слова Ратгауза.
Чехову Ратгауз отправил свою книгу «Песни любви и печали» (СПб., 1902). «Давно уже чувствовал я непреодолимое желание, скажу более, — потребность писать к Вам, прося у Вас, столь дорогого для меня, мнения Вашего о моих произведениях… И вот теперь я пользуюсь удобным случаем — посылая Вам при сем новый, только что вышедший сборник моих стихотворений, — привести мое давнишнее желание в исполнение».
Чехов ответил поэту: «С Вашими стихами я давно уже знаком, у меня уже есть Ваш первый сборник, знаю я прекрасно и очень люблю также романс Чайковского «Снова, как прежде, один» — короче, Вы мой уже давний знакомый. Большое, сердечное Вам спасибо за «Песни», я прочел с большим удовольствием».
«Песни любви и печали» Антон Павлович отправил в Таганрогскую городскую библиотеку.
Ратгауз попросил Чехова прислать ему и фото.
Фотография писателя украсила кабинет Ратгауза. Как и фотографии Чайковского и Льва Толстого.
Лев Николаевич, в отличие от Чехова и Чайковского не писал о поэте добрых слов и даже записал в дневнике: «Никогда никакого мнения не
заявлял о стихотворениях Ратгауза". Ходила легенда, мол, Толстой из всех современных поэтов признает только Ратгауза).
Ратгауз не любил современных ему поэтов – Бальмонта, Брюсова, Гумилева. Поэты-модернисты не любили Даниила Максимовича.
Гумилев писал: «Есть в деревнях такие лавочники, которые умеют только писать, но не читать. Я думаю, таков и Ратгауз. Потому что иначе у него не хватило бы духу в нудно-безграмотных стихах передавать мысли и ощущения отсталых юношей на шестнадцатом году».
Брюсов: «Критики нередко обвиняют поэтов в банальности и тем и образов, но до сих пор понятие «банального» оставалось несколько неопределенным. Ныне этой неопределенности приходит конец, ибо издано «Полное собрание стихотворных банальностей», под заглавием «Полное собрание стихотворений Д. Ратгауза». Здесь собраны примеры и образцы всех избитых, трафаретных выражений, всех истасканных эпитетов, всех пошлых сентенций – на любые рифмы (конечно, обиходные) и в любых размерах (конечно, общеупотребительных)…».
После революции Ратгауз оказался в Берлине, оттуда перебрался в Прагу. Выпустил ещё два сборника стихов: «Мои песни» (Берлин, 1922) и «О жизни и смерти» (Прага, 1927). Тревога о судьбах мира не оставляла поэта.
Где ныне Пушкин? где Толстой?...
Кому нужны теперь пророки,
Когда кругом звериный вой
И небесам мы так далеки.
Тоска и мука без конца,
Лежат надежды в сорной груде...
Какие черствые сердца!
Какие маленькие люди!
Какие тягостные дни,
Как эта мысль наш ум волнует,
Что все великое - в тени,
А все ничтожное - ликует!
1923 год, Берлин
В Праге Даниил Максимович заболел тяжёлой формой гипертонии. Последние годы был парализован.
Поэтесса Татьяна Ратгауз, подводя итог отцовского жизненного пути, писала: «На слова Д. Ратгауза после Чайковского писали музыку Рахманинов, Глиэр, Аренский, Кюи, Гречанинов, Ипполитов-Иванов, Корещенко и множество менее известных композиторов — Врангель, Блейхмаи, Траилин, Липпольд, Николаев… Как отмечается в сборнике «Русская поэзия в отечественной музыке до 1917 года», «…примерно на одном уровне стоят Алексей Толстой, Плещеев и Ратгауз по количеству названий (более 150 романсов)»..
Глубина морская,
И над морем небо
Без конца, без края.
И поплыла тучка
То по тверди звездной,
То над самым морем,
Над кипучей бездной.
Вдруг примчался ветер.
Жалобно рыдая, —
Испарилась тучка
Тихий дождь роняя.
Небеса и море
Были ей загадкой…
Так и мы, родная,
В нашей жизни краткой!
Чем это интересно
Пессимизм - торговая марка Ратгауза. О себе он писал: «Не знаю отчего, но с ранних дней моих моим настроением было преимущественно печальное. С годами эта печаль росла. Абсолютного веселия и беспечального настроения я никогда не испытывал…»Если бы искусственному интеллекту поставили задачу написать «усредненное» стихотворение Даниила Максимовича, то оно выглядело бы примерно так:
Покрыта мглою безучастья
Скрижаль годов,
И глохнет зов: явись, о счастье! -
Напрасный зов!
Несмотря на то, что «тщетны и призрачны все упования… В сонме печальных житейских годин…», Ратгауз жаждал признания.
Он писал поэту Якову Полонскому: «Вот уже два года, как я пишу стихи - посылал их в некоторые журналы - их печатали. Я решительно не имею никакого
знакомого, мнением которого я мог бы дорожить и руководствоваться . Я решительно не знаю, есть ли У меня хоть капелька таланта?»
Поэзии выпускник юридического факультета Киевского университета полностью посвятил себя в 1888 году. Ему было двадцать. В 1893 году в Киеве вышел его первый сборник.
Римскому-Корсакову Ратгауз предлагал: "Многоуважаемый г-н профессор! Не имея удовольствия знать Вас лично, я, тем не менее, решаюсь обратиться к
Вам с нижеследующим предложением. Не желаете ли Вы иллюстрировать Вашей прелестной музыкой несколько моих стихотворений? Буду рад, если прилагаемые при сем вещицы Вам понравятся…" В следующем письме ему он продолжает: "Я буду бесконечно рад, если некоторые из песен моих Вам настолько понравятся, что Вы удостоите их Вашей прелестной музыки, и серия романсов Н. А.Римского-Корсакова на мои слова была бы мне высшей наградой за те муки и тернии, которыми усыпай путь каждого, обреченного на творчество".
Ратгауз просил историка литературы Семена Венгерова поместить о нем заметку в Критико-биографическом словаре. Текст заметки прилагался: "Стихотворения его выделяются из произведений других современных поэтов мелодичностью, искренностью, безыскусственностью… Поэзия его – поэзия неуловимых ощущений, тихой грусти и неги, и его более, чем кого-либо, можно назвать последователем Фета".
Даниил Максимович не упомянул еще одно свойство своих коротких «не вполне осмысленных стихотворений» (так поэт сам характеризовал свое творчество): многие из них годятся для романсов, так как в них есть «зацепки» (запоминающиеся строки).
Друг! помолись за меня,
Я за тебя уж молюсь.
Если можешь забыть, позабудь и не плачь:
Память губит покой, память - сердца палач.
Эти песни любви, что я где-то слыхал,
Но не знаю я, где и когда.
И так далее.
Большинство просьб молодого, мрачного, но энергичного поэта были удовлетворены.
Полонский: "Я грелся около Ваших стихотворений, как зябнущий около костра или у камина".
Петр Ильич Чайковский: «Я недостаточно компетентен в литературной области, чтобы решительным образом, в том или ином смысле рассеять тревожащие Вас сомнения. Но как музыкант, смотрящий на стихотворения Ваши с точки зрения большего или меньшего удобства быть положенными на музыку, — я должен отозваться самым одобрительным образом о симпатичных пьесах Ваших. Не могу в точности указать время, когда мне удастся написать музыку ко всем или к некоторым стихотворениям Вашим, — но могу положительно обещать, что в более или менее близком будущем напишу. Одно из них особенно напрашивается на музыку: «Мы сидели с тобой». Вообще я должен откровенно сказать, что весьма часто и много получая писем подобных Вашему (т. е. с приложением стихотворения для музыки), я едва ли не в первый раз имею возможность ответить с полной благодарностью и выражением искреннего сочувствия».
В последний год жизни Чайковский написал 6 романсов на слова Ратгауза.
Чехову Ратгауз отправил свою книгу «Песни любви и печали» (СПб., 1902). «Давно уже чувствовал я непреодолимое желание, скажу более, — потребность писать к Вам, прося у Вас, столь дорогого для меня, мнения Вашего о моих произведениях… И вот теперь я пользуюсь удобным случаем — посылая Вам при сем новый, только что вышедший сборник моих стихотворений, — привести мое давнишнее желание в исполнение».
Чехов ответил поэту: «С Вашими стихами я давно уже знаком, у меня уже есть Ваш первый сборник, знаю я прекрасно и очень люблю также романс Чайковского «Снова, как прежде, один» — короче, Вы мой уже давний знакомый. Большое, сердечное Вам спасибо за «Песни», я прочел с большим удовольствием».
«Песни любви и печали» Антон Павлович отправил в Таганрогскую городскую библиотеку.
Ратгауз попросил Чехова прислать ему и фото.
Фотография писателя украсила кабинет Ратгауза. Как и фотографии Чайковского и Льва Толстого.
Лев Николаевич, в отличие от Чехова и Чайковского не писал о поэте добрых слов и даже записал в дневнике: «Никогда никакого мнения не
заявлял о стихотворениях Ратгауза". Ходила легенда, мол, Толстой из всех современных поэтов признает только Ратгауза).
Ратгауз не любил современных ему поэтов – Бальмонта, Брюсова, Гумилева. Поэты-модернисты не любили Даниила Максимовича.
Гумилев писал: «Есть в деревнях такие лавочники, которые умеют только писать, но не читать. Я думаю, таков и Ратгауз. Потому что иначе у него не хватило бы духу в нудно-безграмотных стихах передавать мысли и ощущения отсталых юношей на шестнадцатом году».
Брюсов: «Критики нередко обвиняют поэтов в банальности и тем и образов, но до сих пор понятие «банального» оставалось несколько неопределенным. Ныне этой неопределенности приходит конец, ибо издано «Полное собрание стихотворных банальностей», под заглавием «Полное собрание стихотворений Д. Ратгауза». Здесь собраны примеры и образцы всех избитых, трафаретных выражений, всех истасканных эпитетов, всех пошлых сентенций – на любые рифмы (конечно, обиходные) и в любых размерах (конечно, общеупотребительных)…».
После революции Ратгауз оказался в Берлине, оттуда перебрался в Прагу. Выпустил ещё два сборника стихов: «Мои песни» (Берлин, 1922) и «О жизни и смерти» (Прага, 1927). Тревога о судьбах мира не оставляла поэта.
Где ныне Пушкин? где Толстой?...
Кому нужны теперь пророки,
Когда кругом звериный вой
И небесам мы так далеки.
Тоска и мука без конца,
Лежат надежды в сорной груде...
Какие черствые сердца!
Какие маленькие люди!
Какие тягостные дни,
Как эта мысль наш ум волнует,
Что все великое - в тени,
А все ничтожное - ликует!
1923 год, Берлин
В Праге Даниил Максимович заболел тяжёлой формой гипертонии. Последние годы был парализован.
Поэтесса Татьяна Ратгауз, подводя итог отцовского жизненного пути, писала: «На слова Д. Ратгауза после Чайковского писали музыку Рахманинов, Глиэр, Аренский, Кюи, Гречанинов, Ипполитов-Иванов, Корещенко и множество менее известных композиторов — Врангель, Блейхмаи, Траилин, Липпольд, Николаев… Как отмечается в сборнике «Русская поэзия в отечественной музыке до 1917 года», «…примерно на одном уровне стоят Алексей Толстой, Плещеев и Ратгауз по количеству названий (более 150 романсов)»..
Читать по теме:
Михаил Анчаров: нет причин для тоски
35 лет назад, 11 июля 1990 года, умер один из пионеров авторской песни Михаил Анчаров. Prosodia вспоминает поэта одной из его самых известных песен и пытается понять, почему песни Анчарова так быстро забыли.
Анатолий Мариенгоф: ржавые волны катастроф
6 июля 1897 года по новому стилю родился Анатолий Борисович Мариенгоф. Prosodia вспоминает поэта, одного из зачинателей имажинизма, драматурга, прозаика, публициста его стихотворением, посвящённым памяти отца.