Дмитрий Кедрин: соколиные очи кололи им шилом железным

Зодчие

Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.

И к нему привели
Флорентинцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Русых,
Босых,
Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар и жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.

«Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?»
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
«Можем!
Прикажи, государь!»
И ударились в ноги царю.

Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестясь на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.

Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.

И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!

Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом…

А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
«Покажи, чем живешь!»
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.

Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.

А над всем этим срамом
Та церковь была —
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту…

А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь —
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
«Лепота!» — молвил царь.
И ответили все: «Лепота!»

И спросил благодетель:
«А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?»
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
«Можем!
Прикажи, государь!»

И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!

Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
Их клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.

И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
«Государево слово и дело!»-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.

1938

Чем это интересно

29 июля 1958 года в Москве был открыт памятник Владимиру Маяковскому, на площади, носящей его имя. На церемонии открытия сначала выступили официальные советские поэты (в их числе и Евтушенко с Вознесенским), затем к микрофону выстроилась очередь любителей поэзии. В итоге договорились собираться и читать стихи – уже не только Маяковского, но и свои собственные, а также забытых или мало печатающихся поэтов - Пастернака, Цветаевой, Гумилева, Кедрина, Самойлова. (Список поэтов взят из книги «Мы предчувствие… Предтеча…. Поэтические встречи у памятника Маяковскому в социокультурном контексте 1950–1960-х гг».)

По всей вероятности, забытого на тот момент Кедрина вспомнили благодаря двум книгам, вышедшим в 1957 и 1959 годах – «Избранное» (Предисловие и составление Л. Озерова; подготовка текста Л. Кедриной) и «Стихотворения и поэмы (вступительная. статья Л. Озерова).

Предисловие Льва Озерова к «Избранному» - первый литературоведческий очерк о поэзии Кедрина. По большому счету, благодаря Озерову Дмитрия Кедрина и не забыли.

Но вернемся к поэме.

«Зодчие» были опубликованы в 1938 году в журнале «Красная новь». Кстати, журнал был первым «толстяком», появившимся в СССР после революции, до войны это один из трёх крупнейших литературных журналов страны.

В основе стихотворения Кедрина лежит легенда о зодчих Барме и Постнике. В 1550-х годах они построили храм Василия Блаженного или Покровский собор «что на рву», на Красной площади в Москве.

В начале XVII века появилась легенда об их ослеплении Иваном Грозным. Но документального подтверждения эта история не имеет. Более того, есть мнение, что зодчий был все-таки из «иноземных мужей».

Кроме того, Андрей Рублев не мог расписывать Покровский собор, поскольку умер более чем за 100 до строительства храма.

Рублев, Барма и Постник вместе могли возводить только символический храм красоте.

«Зодчие» Кедрина - это притча о художнике и жестокой власти, для которой главное, как бы сейчас сказали, понты. Ни сама красота, ни люди ее создавшие не представляют для власти никакой ценности.

Но «Зодчие» - это история и о надежде на то, что все-таки красота сделает этот мир хоть немножко лучше.

И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту…

«Зодчие» оказались востребованы во времена оттепели. Неизвестно, была ли прочитана эта поэма на площади Маяковского. Но она была знакома поэтам, читавшим на площади стихи. Вознесенский ее знал. Его поэма 1959 года «Мастера» посвящена, в том числе и зодчему по имени Барма.

Вам,
Художники
Всех времен!
Вам,
Микеланджело,
Барма, Дант!
Вас молниею заживо
Испепелял талант.

Если у Кедрина  "Двое русских строителей,/Русых,/Босых,/Молодых",  то у Вознесенского ":

Их было смелых — семеро,
Их было сильных — семеро.
Всегда трибун.
В нем дух переворота
И вечно — бунт.

Мастера Вознесенского не будут безропотно «просить на хлеб и вино», они – бунтари…

Можно найти параллели между поэмой Кедрина и фильмом Тарковского «Андрей Рублев» (1966). Правда, сам Тарковский на сей счет ничего не говорил.

Кедрин оказался созвучен оттепели, но при жизни поэма не принесла ему особой славы. С другой стороны, трудно представить обсуждение «Зодчих» в 1938-м.

Некоторую известность Кедрину принесло стихотворение «Кукла». Оно было опубликовано в той же «Красной нови» в 1932 году. В стихотворении идет речь о девочке, которую время от времени колотит «под нетрезвую руку» отец – «грузчик багровый».

Дорогая моя!
Что же будет с тобой?
Неужели
И тебе между них
Суждена эта горькая часть?
Неужели и ты
В этой доле, что смерти тяжеле,
В девять - пить,
В десять - врать
И в двенадцать -
Научишься красть?
…

Для того ли, скажи,
Чтобы в ужасе,
С чёрствою коркой
Ты бежала в чулан
Под хмельную отцовскую дичь,-
Надрывался Дзержинский,
Выкашливал лёгкие Горький,
Десять жизней людских
Отработал Владимир Ильич?

Стихотворение в «Красной нови» прочитал Максим Горький и пришел в восторг.

Осенью 1932 года на его квартире состоялась встреча членов правительства с ведущими писателями. «Куклу» прочитал поэт Владимир Луговской. Горький взмахами руки отмечал самые важные места.

Кедрина на встречу с членами правительства не позвали: переехавшего в 1931 году в Москву 25-летнего поэта из Днепропетровска еще никто не знал.

Восторги Горького не помогли Кедрину, сотруднику многотиражки Мытищинского вагонного завода, издать книгу: первую попытку выпустить свои стихи отдельным изданием Кедрин предпринял как раз в это время. 

После тринадцати возвращений рукописи для доработки, нескольких переименований и сокращений единственный прижизненный поэтический сборник Кедрина «Свидетели» (17 стихотворений) был издан летом 1940 года.

Кедрин так говорил о книге: «Она вышла в таком виде, что её нельзя считать ни чём иным, как ублюдком. В ней сохранились не больше 5-6 стихотворений, которые стоят этого высокого имени…»

Лев Озеров писал о Кедрине: «Признание таланта Кедрина пришло слишком поздно — после его смерти. «Ах, медлительные люди, вы немножко опоздали!»— хочется сказать словами, взятыми из кедринской поэмы «Приданое». Легенда о великом и ослепительном Фирдуси и его дочке прочитывается сейчас, как предвидение Кедриным своей посмертной писательской судьбы. Всемогущий шах, в конце концов оценив заслуги поэта, посылает ему свои дары, но увы,—
Стон верблюдов горбоносых
У ворот восточных где-то,
А из западных выносят
Тело старого поэта.
Дарами шаха уже не может воспользоваться Фирдуси, не могут в качестве приданого служить они и седой заждавшейся его дочери. Поздно!».

18 сентября 1945 года Дмитрий Кедрин трагически погиб при так и не выясненных обстоятельствах. Тело поэта было найдено неподалёку от железнодорожной насыпи на мусорной куче в Вешняках (Московская область). По распространённой версии, поэт выброшен преступниками из тамбура вагона.

Подмосковная осень

В Перово пришла подмосковная осень
С грибами, с рябиной, с ремонтами дач.
Ты больше, пиджак парусиновый сбросив,
Не ловишь ракеткою теннисный мяч.

Березки прозрачны, скворечники немы,
Утрами морозец хрустит по садам:
И дачница в город везет хризантемы,
И дачник увязывает чемодан.

На мокрых лугах зажелтелась морошка.
Охотник в прозрачном и гулком лесу,
По топкому дерну шагая сторожко,
Несет в ягдташе золотую лису.

Бутылка вина кисловата, как дрожжи.
Закурим, нальем и послушаем, как
Шумит элегический пушкинский дождик
И шаткую свечку колеблет сквозняк.

1936