Елена Ширман: болезненная попытка перепрыгнуть законы пространства и времени

          * * *

Думаете, заткнули рот,
Руки надежно связали?
Думаете, ваша возьмёт,
думаете, что обкорнали?

Не обкорнали,
              Чёрта с два.
Не примусом,
              Не 40 рублями.
Не сдаётся буйная голова.
Бьёт как прежде
              Об лоб волосами.
Я буду, как прежде,
              На солнце смотреть.
Как орёл, от света
              Не хмурясь,
И по-прежнему
Будет звучать,
Как медь,
Голос мой в суете
Ваших улиц…

(1925)

Чем это интересно

Эти стихи написала 18-летняя Елена Ширман. Понятно, что тут трудно говорить о своеобразии поэтического языка: очевидно, что за этими строками стоит Маяковский. Интересны позиция автора и адресат стихотворения. Кто ей собирался затыкать рот? Кто связывал руки? Мужчины? Общество? Революционные перемены в стране?

Через пятнадцать лет в разговоре с Ильей Сельвинским Ширман сама расскажет и о позиции, и об адресате. «Это стихи против тех, кто мне говорил: "А брось стишки. Всё равно выйдешь замуж, будешь рожать детей, варить борщ на примусе и забудешь поэзию". Нет, вышло по-иному. Мне уже 31 год, а меня ещё не приручили ни к примусу, ни к борщу. Меня ещё не обкорнали. Я хожу по земле вольная…»

«Моей эпохе не нужны подстриженные, стандартизированные ручные поэты», – думала в те годы Елена.

Однако так думали не все: ростовские РАППовцы опознали стихотворение как сочинение «против эпохи». Надо сказать, что в ростовский РАПП в те годы входили Киршон, Фадеев, Погодин… Не абы кто.

Елена Ширман писала: «Меня слишком жестоко долго и упорно с 1923 года бил РАПП, у меня от их битья некий психологический горб образовался. И эту искалеченность очень трудно исправить. Правда, я всё же росла по-своему, но это был мучительный рост. Я похожа на дерево, которое росло сквозь камни, я вся в узлах, вся перекрученная, отталкивающая себя от самой себя. Я не могу сейчас петь полным голосом, у меня всё время какое-то придыхание, хрипота».

Иногда это сексуальное придыхание:

Ты один перед миром.
Ты затравлен пространствами
Одичалых сугробов, убегающих прочь,
Где, корежась от голода, хищно распластана
Твоя самая страшная, первая ночь.
В нескончаемой пустоши обледенелой
Ты зубами скрипишь, как мальчишка, как трус,
И жестоко дрожит непривычное тело,
Обнаженное на ветру…

(Из стихотворения «Первая ночь», 1930)


Себя Елена Ширман характеризовала следующим образом (в письме к любимому человеку, 15-летнему мальчику, кстати. 1936 год):

«Я очень дикая. Вот две строфы – мой автопортрет:

Ты не можешь,
Не смеешь свалиться,
Грузом плеч своих овладей –
Одичалою буйволицей
Ты протопаешь меж людей.
В твоей поступи тяжеловесной
Несегодняшних женщин разгон.
И становится слишком тесным
Узкий уличный небосклон».

В этом стихотворении есть еще две строчки, которые Елена не привела в письме к возлюбленному:

Пусть тупицы меня обливают помоями
Но позвольте мне жить по-моему.

Сегодня творчество Елены Ширман, скорее всего, отнесли бы к фем-поэзии.

Справка об авторе

Елена Михайловна Ширман родилась 3 февраля (по новому стилю) 1908 года в Ростове-на-Дону в семье штурмана торгового флота Михаила Вульфовича Ширмана. Стихи пятилетней Лены записывала мама: про лошадей, про кошек, про разных зверюшек.

О себе Ширман писала: «Я лично с 16 лет начала работать. Была кем угодно: и уборщицей, и прессовщицей на макаронной фабрике, и воспитательницей в детском саду, и библиотекарем. Потом в 20 лет стала журналисткой, и эта работа стала моей основной специальностью».

Окончила литературный факультет Ростовского пединститута. В 1937 году поступила в Литературный институт им. А.М. Горького на семинар Ильи Сельвинского. Одновременно сотрудничала с рядом ростовских изданий, руководила детской литературной группой, была литературным консультантом газеты «Пионерская правда».

В ранней юности Ширман в знак протеста против мещанского уклада родительской семьи вышла замуж за первого встречного – какого-то рабочего, с которым вскоре разошлась. Брилась наголо, чтобы отвязаться от навязчивого ухажера. Стрелялась. Есть версия, что Ширман стала прообразом выжившей самоубийцы Березкиной в «Клопе» Маяковского.

Виктор Шкловский вспоминал, что в 1927 году, за год до «Клопа», Маяковский побывал в Ростове. Там ему сказали, что в местной РАПП была поэтесса, которую перестали печатать, тогда она достала револьвер и выстрелила себе в грудь.

«Маяковский в Ростове прочел ее стихи, стихи были неплохие. Поехал в больницу. Говорит:
– Так не надо. Ведь есть же у вас товарищи? Они все вам устроят. Я вот вам устрою.
Устроил и лечение и отдых. Спрашивал ее:
– Вам трудно?
Она отвечала:
– Вы знаете, огнестрельная рана – это не больно. Впечатление такое, как будто тебя кто-то внезапно окликнул. Боль приходит потом.
– Вы это нехорошо говорите, – сказал Маяковский».

Стрелявшейся поэтессой вполне могла быть Елена Ширман. Ее коллега по газете, художник Татьяна Бакулина, вспоминала, что у Елены был шрам: «Стреляла в висок (на том месте остался шрам), но, видимо, не сумела правильно поставить оружие. Пуля ударила в череп под косым углом и, не повредив его, обошла под кожей и вышла на затылке. В каком это было году, откуда она взяла оружие, об этом Лена не говорила… С юмором зато вспоминала о переполохе в семье. О причинах сообщала скупо: одиночество, недовольство собой… Ни на кого не жаловалась».

Некоторые детали не сходятся, но, думаю, в Ростове было не так-то много выживших после попытки самоубийства поэтесс.

В июле 1942 года Елена Ширман вместе с родителями пыталась бежать от наступающих на Ростов немецких войск. Фашисты догнали беженцев в селе Ремонтном Ростовской области. У Елены были найдены подшивки газеты «Прямой наводкой». Елена и ее родители были расстреляны.

В конце 1960-х в редакции газеты «Комсомольская правда» появился бывший сотрудник немецкой комендатуры К. и принес дневник Елены: он сохранил его после расстрела Ширман в поселке Ремонтном. Стихи из этого дневника вошли в сборник «Жить!» (1969 год).

Эти стихи, наверное, последние,
Человек имеет право перед смертью высказаться,
Поэтому мне ничего больше не совестно.
Я всю жизнь пыталась быть мужественной,
Я хотела быть достойной твоей доброй улыбки
Или хотя бы твоей доброй памяти.
Но мне это всегда удавалось плохо,
С каждым днем удается все хуже,
А теперь, наверно, уже никогда не удастся.
Вся наша многолетняя переписка
И нечастые скудные встречи –
Напрасная и болезненная попытка
Перепрыгнуть законы пространства и времени.