Елизавета Стюарт: мой непрозвучавший крик

Спасибо, милый домик над рекой.
За непокой твой и за твой покой,
За длинные бессонницы и сон,
И за стихи – земной тебе поклон.
Мне очень труден расставанья миг…
Ты слышишь мой непрозвучавший крик!
Ты слышишь мой невырвавшийся стон!
Но и за них – земной тебе поклон!
Ты – краткий свет уже в конце пути.
Но я не возвращусь к тебе… Прости.
Я покидаю твой жестокий рай,
Ты только отпусти меня… Прощай!

Чем это интересно

Размышление над своей, не слишком благосклонной к автору судьбой,  – одна из главных тем «сибирской Анны Ахматовой» (так ее часто называют в Новосибирске). В 1940-х «Ахматова» - ругательство, в 1960-х – похвала.

На стене рабочего кабинета Стюарт висел портрет Анны Андреевны. На Втором съезде писателей СССР (1954 год) их места оказались почти рядом, но Стюарт так и не решилась заговорить с Ахматовой.

Но главное, что роднит Стюарт и Ахматову – это, как бы сказали в 1940-х, «безыдейность, созерцательность, субъективный лиризм, нежелание идти в ногу со временем, упаднические настроения». И на подвиги советский народ, Стюарт не поднимала. И герань (символ мещанства) в ее стихах присутствовала.

Гонят стадо утром ранним
Через сонное село.
На окне цветут герани,
Бьётся бабочка в стекло.

Ходят ходики хромая,
А из рамки на меня
Смотрит важная, немая
Деревенская родня.

Всё как прежде, всё как прежде.
Только места нет надежде –
Одиноко и светло.
Бьётся бабочка в стекло...

1958

Елизавета Стюарт (1906 — 1984) родилась в семье железнодорожного служащего в Томске. Ее отец, Константин имел шотландские корни, мать – украинские.

Получить высшее образование в Томске Елизавете не удалось (то ли фамилия не понравилась, то ли заподозрили дворянское происхождение,).

В 1932 году Елизавета и ее пятилетняя дочь переехали из Томска в Новосибирск. Здесь Елизавета Константиновна и проработала всю жизнь: сначала в радиокомитете - машинисткой, затем - там же, литературным редактором. Была членом редколлегии в «Сибирских огнях».

Начинала Стюарт со стихов для детей. В 1943 году вышла ее первая «взрослая» книга. Впрочем, грань между «взрослым» и «детским» в ее стихах того времени едва различима.

Ночь

Все в доме спят. А ты еще читаешь
Под лампою. Не подымая глаз.
И Маугли тебя сопровождает
Впервые в жизни в твой бессонный час.
Он расстается с детством в этот вечер
И джунгли покидает до зари...
Ему Багира нежно гладит плечи,
А мальчик ей в смятенье говорит:
— Багира, тяжко!.. И томит угроза...
Не смерть ли это? Или быть беде?..
— Нет, Маугли, нет, это просто слезы —
Они бывают только у людей...

Ты засыпаешь с книжкой на рассвете —
От сказки сердце оторвать невмочь!..

Как далеко остались джунгли эти,
Какая темная над миром встала ночь!
Глухая ночь сорок второго года...
И окна, словно ряд пустых глазниц,
И передергиванье небосвода
Над вспышками прожекторных зарниц...
В морозном дыме над продрогшим миром
Томилась телеграфная струна...
И что-то сердце странно защемило,
Когда ты шла по улицам одна...
Та боль пришла, как смутная угроза...
Не смерть ли это? Или быть беде?
...«Нет, Маугли, нет, это просто слезы...
Они бывают только у людей!..
Пусть падают...»

(альманах «Сибирские огни», 1945 год)

Биографы Стюарт часто цитируют ее строки: «Казалось бы, внешними событиями моя жизнь на редкость бедна, но она вместила в себя и революцию 1917 года, и разруху, и войны, в том числе и две войны с Германией – 1914 и 1941 годов, и пятилетки с их небывалым подъемом и восстановлением всего хозяйства страны, огромный разворот строительства, и небывалый расцвет науки, и освоение космоса».

Что жизнь моя в великом споре
Тех, кто историю творил?..
Ты двери всех аудиторий
Передо мною затворил.
И ты, желанный хлеб науки
Голодным выделив пайком,
Свои заботливые руки
Не протянул мне и потом.
Ты, незаполненные соты
В душе оставив на года,
Загородил и от работы
Бесстрастной Биржею Труда
За каждой вновь закрытой дверью
Жизнь мимо
мимо,
мимо шла!
Но я еще хотела верить,
Чего-то все еще ждала.
И многого не понимая
В большой борьбе,
В своей судьбе,
Жила я, глаз не поднимая,
Скрывая боль свою в судьбе.

Жестокий век заставил Стюарт если не смириться с существующим положением вещей, то отчасти принять их. Как говорится, лишь бы не хуже. В конце концов, десяток опубликованных при жизни книг – дай бог каждому. Пусть и «непрозвучавший крик», и «невырвавшийся стон», и «непрочитанность» за пределами Новосибирска.

Ни чинов. Ни богатства, ни славы.
Вот и славно – спасибо судьбе.
Быть поэтом нелёгкое право
Я всю жизнь добывала себе.

Или вот так:

Беда под корень
Меня рубила,
Да гнуло горе,
Да хворь ломала,
Но трижды в лето
Цвела рябина!..
Хватило силы
Начать сначала.

Последние годы жизни Стюарт была неизлечимо больна и прикована к постели. Ее дочь Нина вспоминала: «в доме по-прежнему бывали люди. Здесь не ощущалось той гнетущей атмосферы, которая обычно сгущается над постелью тяжелобольного. Когда к ней заходили, шутила: «Не делайте скорбных лиц. Ноги мои не ходят, а голова ясная…».

А вот теперь сразил покой –
Всё то, что пело, что болело,
Вдруг обернулось слепотой,
И глухотой, и немотой,
Сковало душу мне и тело…
А травы за окном растут,
И дождь порой стучит о крышу,
И с криком ласточки снуют…
А я не вижу! Я не слышу!