Эмилия Чегринцева: сбросив флаг

Борису Поплавскому

Ветер слабо форточкой стучал,
шестьдесят свечей не освещали,
ни призыв, ни имя не звучали,
тень свернулась кошкой у плеча.
А корабль качался в темноте.
Ты и жизнь легко взошли по сходням,
ты и жизнь напомнили сегодня
сказкой очарованных детей.
Провожающие! Вытрите глаза!
Это море ласковее суши.
На диванном вылинявшем плюше
ты молчишь. Над мачтами гроза.
В долгом плаванье теряются глаза.
Крикни же! Потусторонний берег!
Сбросив флаг, душа взлетит, как пери*,
и стихи помогут ей тогда
позабыть, как скучно было дома,
позабыть, как мучился поэт.
Вас двоих, избавленных от бед,
встретит настоящая Мадонна.

8 октября 1938 года

* Пери - в персидской мифологии фантастические существа в виде прекрасных девушек.

Чем это интересно

Эмилия родилась в семье екатеринбургского банкира Кирилла Цегоева. В начале 1910-х Цегоевы перебрались в Кишинев, после революции – в Прагу, там Эмилия закончила Карлов университет.

В 1930 году Цегоева вышла замуж за инженера Сергея Валерьяновича Чегринцева.

Эмилия Чегринцева издала две книги стихов - «Посещения» (Прага, 1936 год) и «Строфы» (Варшава 1938).

Поэтесса входила в пражский «Скит поэтов» и, как следствие, регулярно публиковалась в журнале «Скит».

Подобно Георгию Адамовичу в Париже редактор "Скита" Альфред Бем пытался создать свою поэтическую школу в Праге, хотя и называл «Скит поэтов» «вольным объединением с общностью поэтического восприятия, но никак не поэтической школой».

Тем не менее, Бем всячески подчеркивал разницу между Парижем и Прагой. Значительная часть его критических статей – это полемика с Адамовичем и настроениями «парижской ноты».

Бем писал: «Eсли Париж продолжал линию, оборванную революцией, непосредственно примыкая к школе символистов, почти не отразив в себе русского футуризма и его своеобразного преломления в поэзии Б. Пастернака и М. Цветаевой, то Прага прошла и через имажинизм, смягченный лирическим упором С. Есенина, и через В. Маяковского, и через Б. Пастернака. Это не подражание, а естественный путь развития русской поэзии. Думается мне, именно здесь лежит одно из основных различий между “пражской” и “парижской” школами, если уж о них нужно говорить».

Чигринцева, как считал Бем, «более чем кто-либо из «скитников» носит в своем творчестве черты своеобразия, присущие в оценке критики всей группе «Скита»… На ней больше, чем на других пражских поэтах, чувствуется, что поэтическое развитие Праги шло иным путем, чем в остальной эмиграции».

«В образности Э. Чегринцевой оживает имажинистическая традиция. Вот несколько примеров: «нехотя и вяло разжимает руки темнота», «стрелки дню наносят пораженье, пядь за пядью отнимают час», «тень свернулась кошкой у плеча», «на гуттаперчивых ногах в дверях покачивался вечер». Развернутый образ заключает в потенции иной план, в котором потом протекает все произведение. Образ как бы становится сутью, замещая собою реальное звено, для которого оно было вначале привлечено. Система образности Э.Чегринцевой есть для нее не только форма, но самое суть ее творчества, особый мир поэта, в котором протекает ее подлинная жизнь», - писал Бем.

Вальс

Расцветай, моя ночь, и касайся
шелковистым подолом людей!
Мы плывем по широкому вальсу
в голубой невесомой ладье.

Опустевшие столики пеной
оседают за нами к стене,
и качается ночь, как сирена,
на блестящей паркетной волне.

От расплывчатой мглы ресторана
отплывая навеки вдвоем,
голубые забытые страны
мы, как молодость, снова найдем.

Медный ветер сметет дирижера,
раскачает простенки прибой;
в повторенных зеркальных просторах
станет тесно кружиться с тобой.

И, круги расширяя над залом,
покидая, как пристань, паркет,
разобьемся мы грудью о скалы –
об высокий холодный рассвет.

1933 год, стихотворение было напечатано в первом сборнике «Скита».

Любопытно, что А. Бем в статье, посвященной Чегринцевой, отмечает: «Вместе со своим поколением Э. Чегринцева разделяет пессимистическое миронастроение. Но как мало похож ее пессимизм на тоскливую лирику ее парижских собратьев».

Кого конкретно из парижских собратьев имел в виду Бем, мы не знаем. Справедливости ради отметим, что Бем писал о Чигринцевой в 1936 году, стихотворение «Борису Поплавскому» было опубликовано в варшавском журнале «Меч» в 1938 году. Да и Поплавский, хотя и придумал термин «парижская нота», но сам играл другую музыку.

Борис Поплавский привлекал пражан - не только Чегринцеву - необычной образностью, усложненностью формы.

Какая странная и злая
туманом скованная мгла,
созвездья спутавши узлами,
над нашим городом легла!
Мы, как растерянная стая,
зовем друг друга через тьму,
касаясь легкими перстами
слов непонятных никому.
И в тонкой пряже параллелей
ползут моря на материк
под наши робкие свирели,
как гомерический парик.
И сквозь всесветные пространства,
в географической графе.
классическое постоянство
проносит бережно Орфей.
Хрестоматические души,
томясь в учебниках земных,
свою любовь, как розу, сушат
меж рифмами стихов своих.
Ища и плача на подмостках,
и в опереточном аду
мы ждем, что красные подростки —
испуганные какаду,
так непонятно и напрасно
нас воскресят за низкий балл —
для встречи краткой и прекрасной
и смертоносной, как обвал.

(из сборника «Посещение»)

Пока что не нашлось «красных подростков» и Чегринцеву не воскресили. После войны она приняла советское гражданство, но осталась в Праге, преподавала русский язык.

Стихи Эмилия продолжала писать до конца жизни (умерла в 1989 году), но не публиковала.