Геннадий Айги: в досках другими исполнен белого гроба эскиз

Казимир Малевич

           ...и восходят поля в небо.
            Из песнопения (вариант)

где сторож труда только образ Отца
не введено поклонение кругу
и доски простые не требуют лика

а издали — будто бы пение церкви
не знает отныне певцов-восприемников
и построено словно не знавший
периодов времени город

так же и воля другая в те годы творила
себя же самой расстановку —
город — страница — железо — поляна — квадрат:
— прост как огонь под золой утешающий Витебск
— под знаком намека был отдан и взят Велимир
— а Эль он как линия он вдалеке для прощанья
— это как будто концовка для Библии: срез
— завершение — Хармс

— в досках другими исполнен
белого гроба эскиз

и — восходят — поля — в небо
от каждого — есть — направление
к каждой — звезде

и бьет управляя железа концом
под нищей зарей
и круг завершился: как с неба увидена
работа чтоб видеть как с неба

1962

Чем это интересно

Чувашский и русский поэт, переводчик Геннадий Николаевич Айги (настоящая фамилии — Лисин) родился 21 августа 1934 года в деревне Шаймурзино, в Чувашии, в семье учителя.

В 1953 году окончил педагогическое училище и поступил в Литературный институт имени Горького, где занимался в творческом семинаре Михаила Светлова.

По возрасту Айги «шестидесятник», учился в Литинституте вместе с Ахмадулиной и Евтушенко. Однако в «классическом» списке шестидесятников его никогда не было. Айги всегда был сам по себе.

Пускай я буду среди вас
как пыльная монета оказавшаяся
среди шуршащих ассигнаций
в шелковом скользком кармане
звенеть бы ей во весь голос
да не с чем сталкиваться
чтоб звенеть

(из рукописного сборника «Завязь», 1955)

В этом стихотворении и в целом в «Завязи» Айги предстает наследником европейского (не только русского) авангарда: сборнику предшествует эпиграф из стихотворения Элюара (Город отдыхает ныне вечером…/На площади Бастилии прощаемся:/«Неужели пойдёшь задачки решать?»/Мальчиков влечёт независимость, /Мы искали её,/Когда были вместе).

Айги полагает, что его поймут лишь люди его склада, такие же, как и он сам, «пыльные монеты». Лишь при столкновении с ними возможна реакция. То есть Айги сознательно отказывается от ориентации на массового читателя. И, судя по тону стихотворения, он знает себе цену.

В конце 50-х Айги писал на чувашском. Поначалу Геннадий приносил на семинар подстрочники. Было и немного переводов на русский - в исполнении Ахмадулиной, Евтушенко и Рождественского. Но потом руководитель семинара Светлов решил, что подстрочники его студента – по сути, готовые стихи.

Дипломную работу (книгу стихов «Завязь») не утвердили, и в мае 1958 года Геннадий был исключен из Литературного института «за написание враждебной книги стихов, подрывающей основы метода социалистического реализма».

Автор текста песни «Взвейтесь кострами» поэт Александр Жаров, прочитав рукопись книги «Завязь», заявил: «Мне кажется, что студент Айги вместе с дипломом взялся защищать право на существование у нас поэзии, не имеющей ничего общего с советской литературой».

Весной 1959 года диплом все же удалось защитить. На защите Айги представил большую подборку стихов на чувашском языке и подстрочники двух новых циклов: «Музыка на всю жизнь» и «Шаймурзинские стихи». Айги рассчитывал, что оригиналы на чувашском языке всё равно никто не поймёт, а подстрочники он намеренно упростил.

Но защита диплома не гарантировала работу и издание стихов.

По словам Айги, от депрессии его спасла встреча «с кругом подпольных художников, поэтов и музыкантов (художники Владимир Яковлев, Анатолий Зверев, Игорь Вулох, «лианозовцы», композитор Андрей Волконский, поэт Станислав Красовицкий)».

А в 1961 году ему удалось устроиться на должность научного сотрудника в музей Маяковского. Новая должность открыла поэту доступ к архивам по русской культуре начала ХХ века.

В одном из интервью Геннадий Айги, вспоминая то время, говорил:

- Весь тот год я провел с теоретическими трудами великого Казимира. Его «Бог не скинут»  произвел на меня ошеломляющее впечатление и совершил полный переворот в моем творчестве. Это я понял так: дело не в передаче чувств, не в отображении мира, а в абстрагированной абсолютизации явлений мира через человека-поэта; абсолютизации в виде движущихся масс энергии. Слова призваны создавать эти незримо-чувствующиеся заряды по законам Вселенским. Имея в виду их неземную крупность, не по-человечески организующиеся масштабы, а не эталонные меры-строфы старой поэзии. Кстати, такой подход к звуковым массам я всё более чувствую в музыке Бетховена, творчеством которого неотступно занимаюсь последние десять лет — разумеется, не как музыкант, а по некоему своему структурно-поэтологическому методу. Добавлю к сказанному о Малевиче. Именно через него единицы измерения поэтического материала для меня — не строки и не строфы, а отдельные равномерные монолиты того или иного количества слов, разнокалиберные блоки ритмических конструкций.

В общем, «человек-поэт» подобно художнику-супрематисту набрасывает на белый лист бумаги блоки ритмических конструкций. Поэт не отображает мир, он отражает свет открывшегося ему знания об устройстве этого мира. При этом знания не обязательно должны быть облечены в понятную форму.

и круг завершился: как с неба увидена
работа чтоб видеть как с неба

Вольфганг Казак (кстати, это он издал в 1975 году в Германии первую книгу Айги на русском языке) писал: «Айги — поэт абстрактных метафор, которые далеко не всегда поддаются расшифровке, оставляя возможность индивидуального толкования. В его стихах сталкиваются фрагментарные образы и мысли, часто выраженные лишь отдельными словами, которые в силу своей изолированности затрудняют попытки интерпретации».

В одном из своих поздних стихотворений («Поэзия-как-Молчание») Айги поясняет свою фрагментарность, недосказанность так:

Умалчивания в русской поэзии, как ни странно, больше всего у Пушкина, в последние два-три года его жизни. Все чаще отточия, оборванные фразы с многоточием. Вроде: «что тут еще говорить», и — «ни к чему».

Из стихотворения «Казимир Малевич» можно понять, на кого ориентировался Айги в то время: Хлебников, Хармс, художник Эль Лисицкий, собственно Малевич.

Вот что писал Томас Венцлова о Геннадии Айги начала 60-х («Точка притяжения»):

«Айги был влюблен в футуристов, правда, не столько в Маяковского, сколько в Хлебникова и Крученых, считал себя их последователем. Кстати, Алексей Крученых был еще жив – старый, без средств к существованию, он кормился продажей книг и рукописей. Айги устраивал ему вечера… Среди прочего, Айги ухитрился устроить в каком-то захудалом Доме культуры выставку – «Художники-иллюстраторы Маяковского». Среди этих иллюстраторов были классики русского авангарда Казимир Малевич и Павел Филонов, строго запрещенные в Советском Союзе, но уже гремевшие на Западе…

Волконский, который был дружен с Айги, помог ему наладить отношения с Францией, где поэзия Айги очень быстро обрела известность. (В 1947 году семья Волконских репатриировалась в Советский союз из Франции – Prosodia.) Само собой, о поездке в Париже не могло быть и речи, но его книги, выходившие на французском, обретали множество поклонников: эти стихи задевали знакомую струну – отчасти дадаистскую, отчасти сюрреалистическую. Все это, конечно, было под строгим запретом. Однако власть имущие предпочитали закрывать на славу Айги глаза. Что ни говори, его стихи были крайне далеки от политики. Ему удалось издать по-чувашски большой том французских модернистов (1968 - Prosodia), куда он включил Маларме, Оскара Милоша, Сен-Жона Перса, Рене Шара и десятки других поэтов, никогда не переводившихся на русский.

Кстати говоря, на чувашском до выхода этой книги существовало одно-единственное французское стихотворение – «Интернационал». Иосиф Бродский (который отнюдь не причислял себя к поклонникам Айги) как-то заметил, что эта французская антология – один из величайших исторических абсурдов. На всю Чувашию, возможно, был один, от силы два человека, интересовавшихся сюрреалистами и дадаистами, тогда как в России их мечтали прочесть тысячи и тысячи».

В 1972 году за переведенную на чувашский язык антологию «Поэты Франции» Айги стал лауреатом Французской Академии.

В России первый «русский» сборник вышел в 1991 году. К этому моменту у Айги было: семь стихотворных сборников на чувашском языке, две книги на русском (выпущены в Германии и во Франции) и четырнадцать сборников на иностранных языках. В СССР творчество Айги было представлено несколькими газетными и журнальными публикациями.

В общем, к началу 1990–х на Западе стихи Айги были известны лучше, чем в русскоязычном мире. Уникальный случай для поэта, не покинувшего Россию.

Поэт Вячеслав Куприянов (скептически относящийся к творчеству коллеги) писал: « Кроме Айги в России нет поэтов, – услышал я от переводчика Ханса Бьеркегрена на шведском острове Готланд в 1999 году».

Последние годы Геннадий Николаевич (он умер в 2006 году) прожил в лучах славы.

Айги стал народным поэтом Чувашской Республики (1994), лауреатом Государственной премии Чувашской Республики им. К.В. Иванова (1989). Он был удостоен медали памяти Эндре Ади Министерства культуры Венгрии, Пастернаковской премии (2000), премии имени Крученых, премии имени Петрарки (1993).

Французы присвоили Айги звание Командора Ордена литературы и искусства, а французским Центром сравнительной поэтики он был выдвинут на Нобелевскую премию.