Георгий Оболдуев: мы непорочно бедны: так и есть куда богатеть

Кантата

Расхаживаю, разъезжаю, людей показываю, себя смотрю.
Каждый встречный-поперечный –
Продукт законченный и беспечный
Любовного акта,
Как-то:
От одного названья,
По милому имени,
В нежном словечке,
За одно названьице «пеночка»,
Что выпорхнет из незабвенненького,
Коли и жить-то не на что,
И положиться-то не на кого.

Вышеизложенное что лютик:
Легко за ним прогуляться
Туда, где природа и люди
На море и на суше
Бьют баклуши,
Точат балясы.
«Индивидуи» и «классы»,
«Души» и «туши».

Всякое людское отродье
Зрелого возраста и рода
Прошло сквозь огни, медные трубы, воды;
Сквозь себя, мужей и жён.
Отменна вода.
Теоретичен огонь.
Пусты лбы и трубы.
Прелестны – хоть навсегда
(Только тронь!) –
Свежие губы.

Давненько это было:
Совсем недавно.
Давным-давно:
Каких-нибудь десять лет тому назад.

Не надо быть ни пророком, ни провидцем
Ни ещё каким-нито оборотнем,
А непредубеждённым гражданином,
Чтоб оценивать положенье нашей страны,
Как лучшее в мировой ситуации.

Нас астрономически много,
Спаянных пока что в СССР.
Наша колония, рынок и сырьё, –
Сердце и честь каждого человека,
Живущего и будущего жить.
Мы непорочно бедны:
Так и есть куда богатеть.
Мы горны, долинны, речны, морски и лесны:
Так есть куда силу девать,
Чтоб получить вдвое.
С севера к нам не подступишь: сдохнешь!
Сами путём не знаем,
А узнаём и узнаем,
Чего там деется;
Какое богатство веками
Ждёт не дождётся быть взятым:
И будет.
Близок локоть с Запада –
А не куснёшь:
Только заглазеешься – пасть отточишь, –
Глядь, соседушка по-приятельски
В бок
Вгрызся.
С юга: – жарко, да слишком живописно
(Читай: непроходимо);
К тому ж афганцы, персы, турки
Несознательны, хоть убей:
Липнут к северу, как мухи на мёд,
Точно знают, где спасенье.
Щипнуто было с востока: –
Да вышло столь дальневосточно,
Что, пораженью поражаясь,
Спешно распоряжались:
Оскаленные морды счесть улыбкой,
Трупы – спящими,
Пленных – туристами в СССР.

(1930)

Чем это интересно

Кантата – вокально-инструментальное произведение для солистов, хора и оркестра, которое, как правило, состоит из нескольких законченных номеров. Если в оратории сольные номера относятся к личностям, известным по сюжету, то в кантате преобладают сольные номера, имеющие «отвлеченный» характер.

В «Кантате» Оболдуева мы можем насчитать шесть сольных номеров. Каждый солист поет о своем и по-своему. Одного волнуют вопросы продолжения рода, другого – положение СССР во враждебном окружающем мире. Впрочем, не исключено, что это реплики одного и того же человека, произнесенные им где-нибудь «на природе», на пляже, куда он забрел в поисках подружки. Очевидно, что это «советский» человек. И с ним не все благополучно: повышенная тревожность, неуверенность в завтрашнем дне, сексуальная озабоченность.

Авторская ирония проявляется в отборе и сопоставлении материала; а в целом перед нами практически вербатим (дословно) – голоса соотечественников:

Радуйтесь, хоть и недолго вам жить,
Милейшие люди,
Дорогие мои товарищи
По жизни и смерти.

Автор же будет слушать и записывать ваши вздохи радости и крики печали. Ведь «мир акустический – безукоризнен, темой глубок». Обе цитаты взяты из цикла Оболдуева «Людское обозренье» (1930). «Кантата» входит в другой цикл, написанный в том же 1930-м, – он называется «Мысли до ветру». В 1933 году за этот цикл Оболдуев был арестован по обвинению в антисоветской пропаганде и осуждён на 3 года высылки в Карелию. Там он стал дирижером и концертмейстером в театре, где было много ссыльных артистов-профессионалов, – помогло увлечение музыкой. Как пишет Геннадий Айги в предисловии к первому изданию стихов Оболдуева (Устойчивое неравновесье: Стихи 1923–1949. – Мюнхен, 1979), «нигде не читавший стихов (этого у него, впрочем, почти нигде не просили), поэт охотно садился за рояль (это как раз очень просили), – все, знавшие Оболдуева, помнят его высокопрофессиональную, блестящую игру (до поступления в Высший литературно-художественный институт им. В. Я. Брюсова Оболдуев несколько лет, частным образом, обучался фортепианной игре). Стихи Г. Оболдуева, посвященные любимому его композитору Сергею Прокофьеву, свидетельствуют и о "профессиональной подоплеке" их дружбы, и о короткости их отношений (это подтверждается и в устных воспоминаниях о поэте). Помнящие его рассказывают и о встречах Оболдуева с молодым Святославом Рихтером, об их игре в четыре руки... Для тех немногих интеллигентов, которые встречались со странным поэтом-музыкантом в грустно спаянных московских "кружках" конца 40-х, начала 50-х годов, было бы приятным сюрпризом узнать, что и блестящая образованность Георгия Оболдуева, и его дендизм, и его редкостная музыкальность нашли свое непреходящее воплощение в его ранней поэзии – дерзкой, насмешливо-"деловитой", изысканно-саркастической (напоминающей "Сарказмы" С. Прокофьева)».

Справка об авторе

Георгий Николаевич Оболдуев родился 19 мая (по новому стилю) 1898 года в Москве. Выходец из семьи предводителя дворянства города Коврова. При жизни напечатал всего одно стихотворение. Если бы не его вторая супруга, поэтесса Елена Благинина (1903–1989), мир вряд ли узнал бы о существовании Оболдуева. Именно благодаря ее усилиям вышел и сборник, и воспоминания о поэте, и журнальные публикации. А так бы остался Оболдуев в истории литературы лишь героем эпиграммы Николая Минаева:

He Нельдихен он даже по уму,
И по таланту даже не Адуев,
Он только – Оболдуев и ему
Не выкарабкаться из оболдуев.

Николай Минаев в 20-х даже не предполагал, что и его, и Нельдихена, и Оболдуева ждет похожая судьба: выкарабкаться из пучины полной безвестности им всем удастся лишь спустя десятилетия после смерти.

Но вернемся к Оболдуеву.

В 1943-м поэта мобилизовали на фронт, в разведку: он хорошо знал немецкий язык. После войны Оболдуев с супругой жили в Москве и в Голицыно.

Георгий Оболдуев умер 27 августа 1954 года – сказались последствия тяжелой контузии, полученной на фронте. Ему было пятьдесят шесть лет. Его стихи конца сороковых – подведение итогов, подготовка к смерти.

Memento mori

Бедный, дрожащий зверёк,
Раненный выстрелом,
Плохо себя ты сберёг:
Доли не выстроил.

Лапы и хвост поджимал,
Морщился ласково,
Скраивал свой идеал
Начерно, наскоро.

Сердцем не бейся в судьбу:
Накрепко заперто.
Спёрло дыханье в зобу
Чуть ли не замертво.

Болью предсмертных потуг
Жил не надсаживай:
Видно, не нам с тобой, друг,
Встретиться заживо.

Что-то в нежданной судьбе
Вышло навыворот,
Раз не мелькнуло тебе
Верного выбора.

Кровью исходишь? скулишь,
Жмурясь на извергов,
Тёпленький, серый малыш?..
Сиверко, сиверко!

Ноги дрожат и ползут,
Потные, мокрые,
Бегом последних минут
Стёртые до крови.

Словно в заветном рывке
С силой рванулись и...
Всё повторяют пике
Смертной конвульсии.

Трепетом самых основ
Двинуто под руку:
Скоро тягучий озноб
Влезет до потроху.

Жизнь, что была не полна –
Отмель на отмели! –
Им-то хоть и не нужна, –
Взяли да отняли.

Ихнего права не трожь
Писком: «а где ж оно?»
Что-то ты дуба даёшь
Медленно, мешкотно.

Слабостям, чорт подери,
Место не в очерке!
Жалостный тон убери,
Брось разговорчики!

Чтоб у злодеев (тьфу, тьфу!)
Слёзы не падали
В каждую эту строфу
Из-за падали.

(1947)