Илья Тюрин: Третий Рим – гениальный юродивый

За стеклом неизбежная родина,
Как сосуд для усталого голоса.
Третий Рим – гениальный юродивый –
Расправляет лохмотья и волосы.

Рассыпается утро дублонами
В грязной шапке неназванной площади,
Нищий ветер с земными поклонами
Глухо шепчет: «Спаси тебя, Господи...»

Усмехаются, злы и нечищены,
Под мостами пустынные лодочки,
И фонарные тени ручищами
Собирают полушки «на водочку»...

Неказистые первенцы города,
Неживые от штампов бессонницы,
Умывают безбрежные бороды
В сотнях тысяч оконных Солнц.

С нами день! Беспокойные пальцы
Рвут затишье безумной палаты,
И в асфальтовых трещинах скалится
Стольный град – городской бесноватый.

24.01.96

(из цикла «Стихи под тремя звездами»)

Чем это интересно

Стихотворение о Москве – одно из первых сочинений «зрелого» Тюрина. В записных книжках Илья отметил: «Иосиф Бродский завершил этот январь (Бродский умер 28 января 1996 года – Prosodia) и одновременно начал его в виде "Части речи" на моем столе. Он — везде, и каждый атом теперь (подобно "Черному квадрату" на выставке) наполнен им. Стараюсь использовать эту "атомную энергию Бродского", потому что подобные моменты быстро проходят…

Третий Рим, гениальный юродивый,
Расправляет лохмотья окрестностей…
Солнечное затмение — негатив ночи…
День начался задолго до себя…
Кирпичный дом — множество вавилонских книг.
Благовест стаканов.
…Расстрелян будильником по статье восемь ноль-ноль.
Кабель в метро — нить Ариадны.
Игрушечный ад бетономешалки

31 января 1996 года».

В дневниковой записи Ильи от 29 февраля 1996 года мы можем прочитать: «Это — месяц нас с Бродским. Я впервые ощутил себя поэтом через десять лет после первого стихотворения… От первой "Римской элегии" я получаю физическое наслаждение. Это — тоже симптом…»

От Бродского у Тюрина любовь к анапесту – пятнадцать из двадцати стихотворений цикла «Часть речи» начинаются ананапестом. Видимо, и о Риме Тюрин вспомнил по наводке Иосифа Александровича.

Ну и плюс немножко Башлачева – в 1996 году трудно было уйти из-под его влияния, тем более человеку, сочиняющему песни – Тюрин играл на бас-гитаре и пел в школьной группе «Пожарный кран», многие тексты песен, исполнявшихся группой его авторства. Кстати, на соло гитаре играл Давид Тер-Оганьян (сын художника Авдея Тер-оганьяна).

Но в целом стихотворение – честный и оригинальный взгляд 15-летнего учащегося лицея при РГГУ на Москву середины 90-х со всеми ее понтами, надеждами, безумием, гениальностью, блеском и нищетой.

Смерть Бродского произвела впечатление на Тюрина. В феврале 1996 года он написал стихотворение «Сны Иосифа». Вот его фрагмент.

Нью-йоркский асфальт зернистую гладь
Освежил шелестом звездных век.
Если не грех человечеству спать,
Значит, бодрствовать грех.
Значит, пускай священный старик
Посылает с небес карателей рать:
Ибо достоин костра еретик!
Аминь. Подпись. Печать.
Разгневан Всевышний и мечет угли:
«Ишь, видят что-то там в зеркальцах луж,
А утром находят в настольной пыли
Ксерокопии душ.
Вот ведь: люби их до боли потом
Спускай им с Синайской горы скрижаль!..»
...Океан этажи обдает кипятком,
Легкие Бруклина простужая.
Непечатная речь сотрясает Олимп,
Осыпаются мелкие боги и кирпичи,
Над багровою плешью колеблется нимб
Фонарем в нью-йоркской ночи...

Однако опубликовать стихи Тюрина при жизни не удалось. Его мать журналистка Ирина Медведева вспоминала: «1996 год приносит и первые разочарования. Илью вдруг охватила горячка возможных публикаций – в настоящем журнале! Вернее, эту горячку спровоцировала я, поскольку имела довольно обширный круг знакомых в «литературном мире», а значит, и довольно большие иллюзии. Словом, главный редактор новомодного альманаха, публикующего стихи Бродского, Сапгира, Рейна, назначил нам встречу в ЦДЛ, благосклонно посмотрел «Сны Иосифа» и еще несколько стихов и сказал: «Будем печатать!» Потребовал принести фотографию Ильи, пригласил его на устные вечера поэзии, которые проводил в избытке, улыбался и жал руку при встрече, но так ничего и не напечатал... В дружественной газете, даже не читая стихов, пообещали публикацию и заказали предисловие к ней. Я адресовала просьбу Илье. Он долго отказывался писать сам о себе, потом предисловие все-таки сочинил. Стихи не опубликовали. Оказалось, что «ответственный» за рубрику терпеть не мог Бродского, а подборка, естественно, начиналась «Снами Иосифа»...

После окончания лицея Илья, решил стать врачом, год работал в НИИ скорой помощи им. Склифосовского, а в 1998 году поступил в Российский государственный медицинский университет (РГМУ).

Татьяна Бек, читавшая стихи 15-летнего Ильи, написала: "И если судить и по стихотворному, и по прозаическому дневнику, Илья с невероятной интенсивностью развивался, менялся, рос. Так бывает, когда - процитируем его же размышления о раннем Бродском - "ничего не происходит, а только готовится произойти - нечто огромное, великое и единое..."

В 17 лет Тюрин написал драматические сцены в стихах «Шекспир». В свободное время читал в подлиннике Шекспира, Байрона, Блейка - до лицея Илья учился в английской школе, язык знал.

Кстати, почти все участники «Пожарного крана» в 1997 стали учениками "Школы современного искусства" художника Авдея Тер-Оганьяна. За пару следующих лет вместе с Авдеем и Анатолием Осмоловским они провели шесть крупных художественных подвигов. Как писала об этой компании историк Анна Бражкина, они «показали русскому народу азбуку перформанса, выгнали из искусства мэтров, выступили против всех партий, построили баррикаду на большой Никитской, хотели захватить Мавзолей Ленина».

Стал ли Тюрин учеником «Школы современного искусства», непонятно. Его мама в очерке о сыне об этом не пишет. Пишет, что незадолго до смерти  Илью серьезно занимал вопрос будущего России, он даже начал писать письмо Александру Солженицыну. Видимо, закончить письмо Тюрин не успел: вечером 24 августа 1999 года Илья утонул, купаясь в Москва-реке.

6 октября 1999 года, уже после смерти автора, в "Литературной газете" была опубликована его статья  "Русский характер" , написанная в том же августе. Любопытный документ эпохи. 

«Никакое «великое прошлое» не может служить оправданием загубленной судьбы, пропавшего таланта, потерянного счастья. Общество существует не для какого-то гипотетического отчёта перед инопланетянами, которым можно было бы предъявить иконы Рублёва, стихи Пушкина и самолёт Николая Гастелло, а для того, чтобы всякому достойному человеку в нём жилось хорошо. Просто хорошо, без излишеств – и поверьте, что этого будет достаточно для того, чтобы он почувствовал себя счастливым. В этом смысле национальный характер – таким должен быть и русский его вариант – это та уверенность в себе, та внутренняя аргументация, с которой народ движется к своей цели. Не более и не менее. В нём не место уловкам типа «особого пути» и «богоизбранности», поскольку они ведут прежде всего к внутринациональному чванству и межнациональным конфликтам. Любые идеи самобытности и самоизоляции способны существовать в нём лишь постольку, поскольку они могут служить его основному призванию – сделать жизнь людей лучше, но никак не для того, чтобы оправдать их бедственное и ничтожное положение».

Но вернемся к Илье. Менее чем через год после его смерти в издательстве "Художественная литература" вышел томик его стихов и текстов песен, собранный родителями Ильи. Предисловие к книге написал поэт Юрий Кублановский. Поэт Марина Кудимова написала в "Литературной газете", что эта книга стала для нее "главным событием миллениума".

В 2000 году друзьями и близкими поэта была учреждена ежегодная Премия памяти Ильи Тюрина в области литературы (стихи, эссе) — Илья-Премия. Учредители хотели поддержать молодых талантливых литераторов. Среди членов жюри Илья-Премии в разные годы были  Кублановский, Марина Кудимова, Юрий Беликов, Валентин Курбатов. Премия просуществовала несколько лет.