Леонид Филатов: помню, ночью осенней я вскрывал себе вены

Дневник прапорщика Смирнова

Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.

Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: «Танька…»
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.

А бежал я из Крыма, и татарин Ахметка
Дал мне женскую кофту и отправил в Стамбул,
А в Стамбуле, опять же, – ипподром да рулетка, –
проигрался вчистую и ремень подтянул.

Содержатель кофейни, полюбовник Нинэли, –
Малый, тоже из русских, – дал мне дельный совет:
«Уезжай из Стамбула. Говорят, что в Марселе
полмильона с России, я узнал из газет».

И приплыл я в багажном в той Ахметкиной кофте,
Как последнюю память, твое фото храня.
Это фото я выкрал у фотографа Кости,
Это фото в скитаньях утешало меня.

Помню, ночью осенней я вскрывал себе вены,
Подобрал меня русский бывший штабс-капитан.
А в июне в Марселе Бог послал мне Елену,
И была она родом из мадьярских цыган.

Она пела романсы и страдала чахоткой,
И неслышно угасла среди белого дня.
И была она умной, и была она доброй,
Говорила по-русски, и жалела меня.

Я уехал на север, я добрался до Польши,
И на пристани в Гданьске, замерзая в снегу,
Я почувствовал, Танька, не могу я так больше,
Не могу я так больше, больше так не могу.

Мы же русские, Танька, мы приходим обратно,
Мы встаем на колени, нам иначе нельзя
Мы же русские, Танька, дураки и паскуды,
Проститутки и воры, шулера и князья.

Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.

Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: «Танька…»
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.


Чем это интересно

Это интересно в первую очередь тем, что, сочиненная как пародия на жестокий романс, песня о прапорщике Смирнове не просто ушла в народ, но была воспринята совершенно серьезно. Более того, из песни о любви и тоске по родине она стала настоящим гимном белого движения. Многие поверили даже, что ее и сочинили в начале XX века, может быть, даже в эмиграции. Самое популярное в Ютубе исполнение сопровождается нарезкой кадров из фильма «Бег» (1970), снятого по мотивам одноименной булгаковской пьесы и романа «Белая гвардия».


«Щукины дети», в смысле студенты Щукинского театрального училища Леонид Филатов (слова) и Владимир Качан (музыка), написали еще немало песен, тоже ушедших в народ, взять хотя бы «Оранжевого кота», «Провинциалку», «Пушкина» («Тает желтый воск свечи...»). Prosodia выбрала песню о прапорщике Смирнове, потому что именно с точки зрения просодии она гораздо интереснее остальных и позволяет порассуждать о том самом, что М. Гаспаров называл семантическим ореолом метра, его культурной памятью. Эта память постепенно накапливает представление об образах, мотивах и темах, присущих определенному стихотворному размеру.

Трудно не расслышать в тексте голос Игоря Северянина. Поэт первым стал пользоваться силлабо-тоническими размерами со слоговым наращением или, наоборот, усечением цензурного окончания или, как поэт сам их называл, «размерами с кодами внутри стиха». Но именно для его поэзии они стали визитной карточкой. Уже первая «Хабанера» (1909), которой публично возмутился Л. Толстой и тем самым сделал Северянина знаменитым, была написана пятистопным ямбом с усеченной цезурой: «Вонзите штопор в упругость пробки, – / И взгляды женщин не будут робки!...».

В стихах Филатова использован другой северянинский размер, анапестический диметр из хрестоматийной поэмы-миньонета: «Это было у моря» (1910):

Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж…
Королева играла – в башне замка – Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

Филатов был блестящим стилизатором, достаточно вспомнить его пародии на известных поэтов по мотивам «Мухи-Цокотухи» или мультфильма «Ну, погоди!». Пародирование Северянина сомнений не вызывает. Интересно, что публика не разглядела тут ни грезофарсового эстетства Нинэли, ни его снижения в Таньке и просторечиях («мово», «польмильона с России»). Возможно, Филатов просто действовал еще очень нежно. А возможно, и народ был тогда нежнее.

Весной 2020 года, по случаю карантина, паж и королева вместе с прапорщиком Смирновым инкогнито вернулись в стихотворении Евгения Лесина:

Мы бухали по скайпу, мы пугали заразу.
Карантин соблюдая, напились мы в говно.
Мы уснули вповалку, но уснули не сразу.
Кто-то с томиком Гете мирно прыгнул в окно.


Справка об авторе

Леонид Филатов (1946 – 2003) – не только поэт, актер и драматург, автор пьесы в стихах «Про Федота-стрельца, удалого молодца» (1987). Он также с блеском проявил себя как телеведущий, автор программы «Чтобы помнили», которую вел на ОРТ с 1993 по 2003 гг. Программа была посвящена незаслуженно забытым знаменитостям прошлого. По счастью, его самого к таким знаменитостям никак нельзя отнести. По крайней мере, сегодня.