Марина Георгадзе: Господи! как можно так много потерять за полчаса!

Рыжая

Ушла, но не прошло и получаса, –
пришла и села посреди двора,
хвостом укутав лапы. Вместо глаза –
сочащаяся красная дыра.

Светило солнце и жужжала муха.
Все замерли – цыплята, люди, кот
– и отступили. Посредине круга
она сидела, чуть качаясь взад-вперед.

Шептали люди: «Господи! как можно
так много потерять за полчаса!»
И осторожно, очень осторожно
руками трогали свои глаза.

Еще вчера они тебя манили
и гладили, и говорили: «Кис!
Ах если б мы кого-нибудь любили
так беззаветно, как ты душишь крыс!
– Мы жизни бы своей не пожалели!
Дай только крысу, чтобы полюбить!»

Теперь молчат. Твой мертвый глаз алеет.
Другой – презренье не дает открыть.

Н. Афон, сентябрь 1992, из книги “Черным по белому”

Чем это интересно

Многие стихи Марины Георгадзе можно назвать «детскими»: по форме они просты, лишены формальных изысков. Автор как ребенок, смотрит на окружающий мир, как говорится, широко отрытыми глазами и раскрыв рот. Этот ребенок может задавать неожиданные вопросы, на которые взрослые не смогут (не захотят) ответить.

У взрослых истину пытать – они конфетою ответят

Но вопросы-то можно задать. И самому попытаться на них ответить.

Как и положено «детским» стихам, среди героев Георгадзе часто встречаются животные. Чаще всего коты.

Мы гуляли с котом
под дырявым зонтом.
Собирали гроши
- поцелуи, рассыпанные на мостовой.
И свои поцелуи роняли тоже
на забаву прохожим.
Он дарил мне дырочки для ушей.
Он готовил салат из сушеных мышей.
Он мурчал мне песни.
А потом
- о одиночество, о нищета!
- превратился в каменного кота
и застыл у подъезда.

У автора уже есть некоторые познания об этом мире. И этот мир, с точки зрения автора, далек от совершенства. Люди не чувствуют чужой боли, хоть человеческой, хоть кошачьей, хоть козлика. 

Больного козлика не взяли.
Сказали: “Старый и больной”.
И он побрел, хромая, дале
По чернокожей мостовой.

Он шел и поднимал потери
- монетки, бусы, карандаш.
Он иногда стучался в двери,
Но говорили там: “Не наш”.

Мир без сочувствия достоин лишь презрения. Но, конечно, главное несовершенство этого мира - смерть.

Трудно сказать, какими могли бы быть стихи Марины, если бы в девятилетнем возрасте она не потеряла мать – после тяжелой и продолжительной болезни (рак).
Стихотворения о матери, постоянный разговор с ней, невозможность счастья и тема смерти стали центральными мотивами поэзии Георгадзе. Детская травма определила творчество поэтессы.

Покажи мне место
В сером клетчатом кресле,
Где мама была,
Где она сидела.
Я возьму маникюрные ножницы,
Вырежу дырку в мире.
Да, я вырежу дырку
В форме мамина тела,
Чтобы на это место
Никого больше не посадили.

Покажи мне, где был мой кот,
Мой предатель тощий.
Где он спал клубком посреди кровати.
И я вырежу дырку,
Чтобы спать было невозможно.
Чтоб никто не смог там ни есть, ни пить, ни дышать.

Или так.

Меня собьет машина, рак сожрет,
но в этом горя нету никакого.
От завывания пророчества дурного,
надеюсь, Бог меня убережет.

Собьет — и что ж, по лестнице взлечу
через ступеньку, к маме на колени.
Что ни случится — я всего хочу.
Под каждым мне анчаром угощенье.


После смерти мамы москвичка Марина Александровна Косорукова стала Мариной Георгадзе, взяла девичью фамилию матери, тоже, кстати Марины.

Отец поэтессы Александр Сухоруков вспоминал: «Она считала себя грузинкой. Мама у нее грузинка, Георгадзе, как вы сами понимаете. Там, в Грузии остались родственники, бабушка моей жены, т.е. Маринина прабабушка…Но семья у них такая известная. Муж этой бабушки Нины был министром юстиции в правительстве, которое позднее свергли. Никакого отношения к Георгадзе из советского правительства она не имела. Марина знала грузинский язык. В литературном институте был альтернативный курс, хочешь ходи, хочешь не ходи, для грузин, который она брала. Там она изучала грузинский язык, а потом поехала на практику в Тбилиси, жила – у своих родственников в общем три года. Переводила по подстрочнику с грузинского на русский. Хорошо знала Нику Табидзе, жену Галактиона Табидзе. Бывала часто в его квартире-музее. У нее в Грузии было много друзей, как и в любом месте, куда она приезжала».

После того как в конце 1991 года в Грузии началась гражданская война (Марина даже успела побывать в плену у сторонников Гамсахурдии) Георгадзе вернулась в Москву, а затем уехала в США – появилась возможность продолжить образование в Америке. Марина поступила в Ратгерский университет, где ей дали стипендию на один семестр.

С 1992 года по 2006-ой Марина жила в Нью-Йорке. Работала в «Новом журнале», писала для «Слово/Word», «Постскриптума», «Континента».

Стихотворение «Рыжая» написано в 1992 году, в Новом Афоне, видимо, перед самым отъездом в США. Рыжая кошка – это и мать Марины, и сама поэтесса, это какое-то живое существо, выделяющееся на общем черно-белом безжизненном фоне. А у Георгадзе стихи подчеркнуто черно-белые, цвет – большая редкость. Чаще других встречаются- красный, алый, близкий к ним рыжий. Цвета страсти, злости, гнева, страдания.

Как и предсказывала сама Марина, она умерла от рака. Поэтесса скончалась от меланомы в нью-йоркском хосписе 23 августа 2006 года. Прах захоронен в Москве.

При жизни Георгадзе выпустила две книги – одну в Нью-Йорке («Маршрут», 1998) и одну в Москве («Черным по белому», 2002). Еще две книги вышли уже после ее смерти – «Я взошла на горы Сан-Бруно» (Нью-Йорк, 2007) и «Я жить вернусь» (2010, Москва).