Марк Тарловский: лобзайте Сталински следы

Ода на победу

Лениноравный маршал Сталин!
Се твой превыспренный глагол
Мы емлем в шелестах читален,
В печальной сутолоке школ,
Под сводами исповедален,
Сквозь волны, что колеблет мол...
Се – глас, в явлениях Вселенной
За грани сущего продленный.

Тобой поверженный тевтон
Уже не огнь, а слезы мещет,
Зане Берлин, срамной притон,
Возжен, чадящ и головещат,
Зане, в избыве от препон,
Тебе природа дланьми плещет.
О! Сколь тьмократно гроздь ракет
Свой перлов благовест лиет!

За подвиг свой людской осанной
Ты зиждим присно и вовек,
О муж, пред коим змий попранный
Толиким ядом преистек,
Сколь несть и в скрыне злоуханной,
В отравном зелье ипотек!
Отсель бурлить престанут тигли,
Что чернокнижники воздвигли.

Се – на графленом чертеже
Мы зрим Кавказ, где бродят вины,
Где у Европы на меже
Гремят Азийские лавины:
Сих гор не минем мы, ниже
Не минет чадо пуповины;
Здесь ты, о Вождь, у скал нагих
Повит, как в яслях, в лоне их.

Восщелком певчим знаменитым
Прославлен цвет, вельми духмян,
Единой девы льнет к ланитам
Пиита, чувствием пиян;
А мы, влеченны, как магнитом,
Сладчайшим изо всех имян,
Что чтим, чрез метры и чрез прозу,
Как Хлою бард, как птаха розу?

О твердь, где, зрея, Вождь обрел
Орлину мощь в растворе крылий,
Где внял он трепет скифских стрел,
С Колхидой сливши дух ковылий,
Где с Промифеем сам горел
На поприще старинных былей,
Где сребрян Терека чекан
Виется, жребием взалкан!

В дни оны сын Виссарионов
Изыдет ведать Росску ширь,
Дворцову младость лампионов,
Трикраты стужену Сибирь,
Дым самодвижных фаетонов
И тяготу оковных гирь,
Дабы, восстав на колеснице,
Викторны громы сжать в деснице.

Рассудку не простреться льзя ль
На дней Октябревых перуны?
Забвенна ль вымпельна пищаль,
Разряжена в залог Коммуны?
Иль перст, браздивший, как скрижаль,
Брегов Царицыновых дюны?
Нет! Ленин рек, очьми горя:
Где ступит Сталин, там стезя!

Кто вздул горнила для плавилен,
Кто вздвиг в пласты ребро мотык,
Кем злак класится изобилен,
С кем стал гражданствовать мужик,
Пред кем, избавясь подзатылин,
Слиян с языками язык?
За плавный взлет твоих ступеней
Чти Сталинский, Отчизна, гений!

Что зрим на утре дней благих?
Ужели в нощи персть потопла?
Глянь в Апокалипсис, о мних:
Озорно чудище и обло!
Не зевы табельных шутих -
Фугасных кар отверсты сопла!
Но встрел геенну Сталин сам
В слезах, струимых по усам!

Три лета супостат шебаршил,
И се, близ пятого, издох.
В те дни от почвы вешний пар шел,
И мир полол чертополох.
И нам возздравил тихий Маршал
В зачине лучшей из эпох.
У глав Кремля, в глуши Елатьмы
Вострубим миру исполать мы.

Коль вопросить, завидна ль нам
Отживших доля поколений,
Что прочили Сионов храм
Иль были плотью римских теней,
Иль, зря в Полтаве Карлов срам,
Прещедрой наслаждались пеней, -
Салют Вождя у Кремлих стен
Всем лаврам будет предпочтен.

Нас не прельстит позднейшей датой
Веков грядущих сибарит,
Когда, свершений соглядатай,
Он все недуги истребит
И прошмыгнет звездой хвостатой
В поля заоблачных орбит!
Мы здесь ответствовали б тоже:
Жить, яко Сталин, нам дороже.

Итак, ликующи бразды
Вкрест, о прожекторы, нацельте,
Лобзайте Сталински следы
У Волжских круч и в Невской дельте,
Гласите, славя их труды,
О Чурчилле и Розевельте,
Да досягнет под Сахалин
Лучьми державный исполин!

В укор неутральным простофилям
Триумф союзничьих укреп.
Мы знаем: Сатану осилим,
Гниющ анафемский вертеп.
Да брызжет одописным штилем
Злачена стилоса расщеп!
Понеже здесь - прости, Державин! -
Вся росность пращурских купавен.

9-13 мая 1945

Чем это интересно

К  жизни этот текст вернул литературовед Михаил Гаспаров, приведя его в своих «Записях и выписках» (2001 год). Сам Тарловский не планировал опубликовать оду, она хранилась в его архиве.

Гаспаровская публикация снабжена комментарием: «Марк Тарловский, упражнение на тройные рифмы, ради которого он совместил несовместимое: октавы с пародией на Державина. Вот истинная преданность поэзии: ради красного словца он не пощадил не то что родного отца, но и себя, потому что не мог не понимать, что хотя бы от 10-й строфы уже вела прямая дорога к стенке. А был, говорят, большой трус».

Можно, конечно, поспорить: от 10-й строфы вела дорога к стенке или сразу от первой. Или к стенке вела уже сама мысль написать пародию на державинскую оду со Сталиным в главной роли.

Впрочем, есть и другие точки зрения: никакая это не пародия, а самая настоящая ода. Это нам «веков грядущих сибаритам» всюду мерещится ирония. А разве смеялась над отцом народов Ахматова, когда писала:

...И Вождь орлиными очами
Увидел с высоты Кремля,
Как пышно залита лучами
Преображенная земля.

И с самой середины века,
Которому он имя дал,
Он видит сердце человека,
Что стало светлым, как кристалл.

(1949)

Разве предполагал Вертинский, что его строки будут вызывать улыбку (горькую).

Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь?
Сколько стоил ему Сталинград?

…

...Тот же взгляд, Те же речи простые,
Так же скупы и мудры слова.
Над военною картой России
Поседела его голова.


Думаю, что Ахматовой и Вертинскому и в голову не приходило, что их стихи будут восприниматься как иронические, более того – для них это были своего рода «охранные грамоты», для себя, для своих близких.

Но у Тарловского другой случай .В тексте оды есть фрагменты, которые иначе как сатирическими назвать нельзя.

Итак, ликующи бразды
Вкрест, о прожекторы, нацельте,
Лобзайте Сталински следы
У Волжских круч и в Невской дельте,
Гласите, славя их труды,
О Чурчилле и Розевельте,
Да досягнет под Сахалин
Лучьми державный исполин!


В финальной строфе – «прости, Державин!». То есть автор признает, что пишет пародию. Пародия и «настоящая» ода – вещи несовместные.

В таком случае надо признать смелость, даже безрассудство автора. Это с одной стороны. С другой стороны, Тарловский предстает как блестящий стилист и поэт с отличным чувством юмора.

Уроженец Херсонской губернии Марк Ариевич-Вольфович Тарловский, друг Олеши, Катаева, Багрицкого, и свой первый поэтический сборник называл «Иронический сад» (1928). Вот фрагменты стихотворения «Огонь» из этой книги.

Мы честно не веруем в бога -
Откуда берется тревога?
Друзья, почему вы скорбите 
На звонкой планете своей?..
Мы плавно летим по орбите,
Одни мы над миром владыки,-
Нам зверь подчинается дикий
И травы зеленых полей.

Верблюды танцуют под нами,
Погонщики правят слонами,
И тигров сечет укротитель,
И змей усыпляет колдун.
Весь мир поглядеть не хотите ль?-
Весь мир заключился в зверинцы,
А вы - недовольные принцы,
И я - ваш придворный болтун...
…

Я знаю - наступит минута,
Когда остановится смута,
Когда, как покорные звери,
Мы сядем у дома того,
Кто в новой поднимется вере,
Кто, в знак небывалой затеи,
Пылающий факел идеи
Над голой взовьет мостовой.

Еще не означенный точно
В своей колыбели восточной,
Но жаркий, глухой и победный,
Не он ли в Кремле воспален,-
И ночью к пещере заветной
Не крадутся ль дикие звери
Отвесить у яростной двери
Глубокий и мрачный поклон?

1927

Тоже, в общем-то, стихотворение о Сталине. Автор предчувствует, что рано или поздно придется идти на поклон к тому, кто в «Кремле воспален». И это будет «глубокий и мрачный поклон».

Сборник принес Тарловскому известность. Марк Ариевич выступал на поэтических вечерах. Его квартира стала чем-то вроде литературного салона.

Однако, со вторым сборником «Почтовый голубь» у Тарловского возникли проблемы.



«Ревизоры» потребовали от автора актуальности, и Тарловский включил в книгу стихотворения о победах социализма в Средней Азии и стройках коммунизма. Типа переводы с языков народов СССР. В большинстве случаев без указания авторства.

Книга вышла в 1931 году, а не в 1929-ом, как планировалось. «Почтовый голубь» стал «Бумерангом». Но от нападок рапповцев переименование и «переводы» не спасли. РАПП судил книгу и автора. Тарловский в ответ пытался шутить: «Тов. Сурков, когда говорил о вступительном стихотворении к книге «Бумеранг», сказал: «Не надо ли искать в буквах Н. и Г. намека на инициалы одиозного поэта?»… Если бы я назвал книгу «Лязг», «Мозг», «Вдрызг», то, может быть, сказали бы, что это — Зинаида Гиппиус… А в Ленинграде многие критики рвали мне брюки. Геннадий Фиш так рвал мне брюки, что если бы он меня при этом укусил, то я поехал бы в Пастеровский институт делать прививку от бешенства».

Третья и последняя книга Тарловского «Рождение родины» вышла в 1935 году. Марк Арьевич очень хотел идти в ногу со временем.

Осип Мандельштам разгромил книгу: «Книжка его называется «Рождение родины». Тема — преодоление архаики во имя будущего. Посмотрим, чем же интересуется Тарловский, куда тяготеют его живые вкусы, что он видит в современности.

В Москве роют землю для метро. Тарловскому уже становится интересно. Почему? Вырыли кость мамонта, нашли кусок кладбищенской парчи, докопались до петровской шпаги, а в конечном счете добрались до помойной ямы Ивана Калиты. «Конечно, мы были бы рады, разрезав Москву пополам (?), найти в ее профиле клады, зарытые некогда там — алмазы, червонцы, лампады»...

Настоящей исторической наукой, геологическими или палеонтологическими интересами в этих стихах даже не пахнет: поэтический мир Тарловского — это паноптикум: т.е. ненаучное собрание курьезов и т.п. редкостей, грубо и бессмысленно щекочущих естественный интерес к прошлому, раздражающих дешевой пряностью и лишенных всякой познавательной ценности.

Протест против музейной чехарды и чертовщины, в которой упражняется Тарловский, следовало бы заявить от имени исторической науки. Поэт говорит: «старина ни в чем не допустима; Русь — татары? — мимо, мимо, мимо: останавливаться, как в кино, строго-настрого запрещено». Эти возмутительные ухарские строчки, призывающие к невежеству, написаны в то время, когда углубленное преподавание истории становится одной из основных задач советской школы.

Тарловскому нужен между прочим «гиньоль» — театр ужасов. О Пугачеве он обмолвился: «где, катом подъятый с размаху, деленый (?) мигнул Пугачев». Извращенно-гурманский намек на четвертование. Безвкусное смакование техники этого акта. Петр женил стрельцов на тугой пеньковой девке, они влезли в эту даму головами и дергались в ней до утра. Не знаешь, что отвратительнее — сама петровская казнь или развязность, с которой о ней повествует Тарловский. Но поэт, с головой, залез в свой собственный словарь. Абсолютно чуждым нашей культуре языком перестраивающегося сноба-гробокопателя и смакователя старины он пробует передать свое отношение к современности, и получаются такие перлы, как, например: «рослый советский детина»».

Осипу Эмильевичу в то время тоже хотелось стать советским поэтом. Не поучилось. Ни у Мандельштама, ни у Тарловского.

Предложенный Гослитиздату в 1936 году сборник Тарловского «Борение иронии» не вышел в свет.

Поэт сначала запил, а затем – по совету Г. Шенгели – полностью переквалифицировался в переводчика (П.-Ж. Беранже, В. Гюго, Г. Гейне, И. Красицкий, М. Конопницкая, К. Гавличек-Боровский, Навои, Махтумкули).

С 1941 года по 1 октября 1943 года Марк Ариевич работал главным штатным переводчиком и русским секретарём уже почти столетнего Джамбула Джабаева (р.1846). Таким образом, Тарловский причастен к появлению «Поэмы любви и гнева», «В час, когда зовёт Сталин», «Ленинградцы, дети мои», «Москве», «Приказ Родины».

К двадцать четвертой светлой черте
Мы с небывалым чувством пришли:
В мае еще мы были не те,
Люди стремились к другой мечте,
Солнце скользило другим путем,
Хлеб увлажнялся другим дождем,
Птицы в дубравах пели не так,
Волны в реке шумели не так,
Ранняя стужа длилась не так,
Сердце Джамбула билось не так.

Очевидно, что Джамбул – еще один источник «Оды на победу».

15 июля 1952 года Тарловский умер от гипертонического криза, упав на улице недалеко от своего дома на улице Горького в Москве. Ему было 49 лет. Его четвертая книга «Молчаливый полёт: Стихотворения. Поэма» вышла только в 2009 году.